– Времени больше нет. Надеяться на ваше благоразумие, обманываться и тешить себя иллюзиями, что может быть вы когда-то возрастете до должного уровня сознания уже невозможно.

Скажи шеф что-либо другое, я бы понял или попытался понять, но такого не ожидал никто. Равен потерял смуглость, ставши блед аки конь бел, Сильф же, наблюдая за метаниями шефа сидел словно сраженный молнией.

– Верховным подписано? – указал пальцем наверх Гавриил – Намечалось же вроде по-другому.

– Открой глаза, Гарик. У них сейчас двадцать первый век, религиозная форма спасения устарела лет на тысячу или больше.

Тот побарабанил по столу пальцами, а потом потирая в задумчивости подбородок принялся отрешенно созерцать бездну пространств. То, куда мне, рядовому оперативнику смотреть не хотелось.

– Значит резервный план – резюмировал он – а надеялись обойтись малой кровью.

В кабинете архистратига небесных сил повисло безмолвие, в котором я ничего не понимал, но которое давило на нервы.

– Чего не хочется, Гавриил?

– Слияния граней – мученически вздохнул архангел благовествования – очень не хочется, но видимо придется.

Задавая вопрос о смысле жизни, человек определяет цели существования. Не возросши в процессе эволюции до понимания множественности, многогранности миров, времен и вариантов, перекладывает ношу выбора на высшие или низшие силы, разграничив в самом себе три воли: божественную, бесовскую, и, собственно, человеческую. Оставив последней самую малость, забивши ее в самый дальний угол души лишился возможности развиваться. Если отдашь право решать другим, не жди, что его вернут обратно. Человек будет исполнять чужую волю до тех пор, пока не осознает, что обладает собственной.

Именно это многообразие смешавшихся в человеке воль порождало клубок вариантов, которые переливались перед взором невесомым, полупрозрачными лепестками возможностей. Одни были чуть темнее, другие светлее, под стать развитию истории и цивилизации. Будучи вероятником все время задаешь себе один и тот же вопрос: зачем плодить такое множество вариантов, отражая одну и ту же личность, и ее выбор? Неважно настолько он велик – судьба цивилизации или мимолетное дуновение мысли. Даже зеленый стажер знает – множество вариантов, проявление многогранной божественности человека. Число граней, классификация и масштаб не поддаются исчислению. Но представшая картина не была похожа, ни на что виденное: блистающая стена от края до края. Прощупать, прикоснутся мысленно или явно, не представлялось возможным. Она разделяла спираль миров, разрубая их витки надвое словно огненный меч. Вблизи словно трепещущая натянутая до предела струна, шагнув за которую вернутся обратно невозможно. Всемогущим вероятникам пришлось вспомнить значение этого пугающего слова – НЕВОЗМОЖНО. Стена налившись свечением начала пульсировать и сдвинулась, поглотив еще одну вероятность. Больше всего пугала неизвестность, породив давно забытое чувство обеспокоенности и страха, внеся в их просветленные существа разлад, поколебавши основу сложившейся в мироздании гармонии. Принимая всесилие как должное, направляли течение времен и вероятностей по своему усмотрению и желанию, но, использовав на стене все возможные средства оперирования материей, были выбиты из колеи. Она игнорировала любые взаимодействия, не соприкасаясь с потоками сознания, став непреодолимой стеной, за которую ушел и не вернулся отряд высочайших небожителей, к которым не то что прикасаться, смотреть больно.

– И как все это понимать, господа гранды? – отрываясь от рифленой пенной кружки икнул Ильин.

– А так и понимать – выколупывая из пакета фисташки, хмыкнул Равен – у руководства семь пятниц на неделе и каждая, пятница тринадцатого. Хочется, как лучше, а получается, как всегда. Прямо как у вас.

– Это как же? – критически оценивая вид затрапезной пивной полюбопытствовал собеседник.

– Прошло двадцать лет, мы молча сдали свои позиции, оставив право выбирать как строить общество и что?

– Что? – щелкнув зажигалкой раскуривая «Божью росу» Ильин.

– Пиво кислое, столики обшарпанные. Запустение одним словом, а как могло быть… эх, профукали вы свое будущее.

– К чему это?

– Не включай дурочку, без того на душе противно – бросая скачущим воробьям фисташки процедил Равен.

– Не вы ли ратовали за правящий миром капитал – поднял хмельные глаза Сильф – чего же теперь открещиваться?

– От того и противно. Выводить на бумаге в виде идей одно, а жить в этом, другое. Не жмись светлый, наливай.

Сильф достал из-под стола несколько бутылок темного пива и открыв зажигалкой водворил на стол, стараясь не смотреть по сторонам. Изнеженная чувством божественного начала в человеке нездешняя совесть не хотела мириться с реальностью мира и поражением в идеологической войне за людские умы и души. Как ни странно, но и Равену, вчерашнему ангелу-совратителю, такое положение было явно не по душе. Он хмуро осматривался по сторонам, кривясь от потёкшей размытой дождями рекламы придорожных бигбордов, стараясь не замечать тоскливое запустение провинциальной закусочной, и угнувшихся к пластиковым тарелкам засаленных водил-дальнобойщиков. Стас какое-то время цедил пиво, а потом не выдержал.

– Не пойму по какому поводу траур, что такого произошло? Где оптимизм о спасении судеб заблудшего человечества?

– А надо ли его спасать? – не поворачиваясь бросил Равен – спасаем, спасаем, а толку никакого.

– Я правильно расслышал? – поперхнувшись пивом отставил бутылку в сторону Стас.

– Яснее некуда – собравшись с силами будто перед прыжком в воду выдохнул Сильф – ты все правильно понял. Многие в иерархии начали задавать неудобные вопросы. В особенности о вас. Спасаем и никак не спасем. Видно что-то делаем не так.

– Или не делаем – припечатал Равен – но сверху виднее. Там один миг тысяча лет и все гладко, без сучка задоринки. За исключением того, что люди продолжают гибнуть и умирать. С одной стороны, подумаешь: туда миллион, сюда миллион, мировые войны забрали не одну сотню миллионов.

– Так мы сами их ведем. Естественно, нижние подначивают греховные страсти, но сами ничего не делают.

– Мы тоже ничего не делаем – выдавил Сильф – знаешь каких сил стоит смотреть с небес на человеческую копошню, умилятся и радеть о духовном развитии ничего не делая и не вмешиваясь?

– Какая муха вас укусила?

– Горечь. Правду всегда горько признавать. Но надо, переступая, и смотря фактам в лицо.

– Какую правду?

– Очевидную. И нижние, и мы, вышние, не особо стараемся вас развивать. Если вы разовьетесь, кому мы будем нужны?

Стас остолбенел, пытаясь осознать сказанную фразу. Которая широким росчерком перечеркивала всю идеологию Системы Светлых Творческих Иерархий о спасении и развитии человечества.

– Читать морали о духовности и заповеди о любви куда легче, чем спасать деятельно, напрямую воплощаясь в вашу тварную человеческую шкуру, на себе терпя все невзгоды.

– Почему мы не можем? Посмотри, что творится вокруг: они делают что хотят, как ни крути, но сами, человеческими силами справиться с ними не можем. Почему же бездействуем, смотрим, как гибнул миллионы жизней, которые могли бы развиваться на земле? Ведь там, после смерти, в ином состоянии, это куда тяжелее, почти невозможно. Каждый умерший остается на том уровне развития, в котором перешел грань. Навсегда оставаясь выкидышем вселенной, отбракованной заготовкой.

– Почему-почему, по-кочану! Не я устанавливаю правила, не я их придумываю. Иерархия незыблема и нерушима эоны! Думаешь, ради одной одинешенькой захолустной планеты она станет менять устоявшиеся, устраивающие всех правила?