Девица Анна вздохнула, чинно уселась на табуретку, аккуратно сложила руки на коленях.

– Так это очень просто. Дел сколько хочешь. Во-первых, крышу залатать надо. Потом щели в доме заделать. Еще огород вскопать. Одной мне не по силам было, а вдвоем справимся. Сажать поздновато немного, но ничего, лето теплое будет – все вырастет. Свои овощи заведутся – голодать не будем. А еще лодку починить. Ты конопатить умеешь? Вар у соседей попросим, а пеньку я уж давно запасла. Будет лодка – будет рыба. Я отцовские места знаю. Наймусь на солеварню, за работу солью возьму. Наловим – себе насолим, остальное продадим.

Обр внимал этим хозяйственным речам с приоткрытым ртом как некоему загадочному пророчеству, но при слове «рыба» встрепенулся и сказал: «Нет!»

– Что нет? Конопатить не умеешь?

– Не умею, – честно признался Хорт, – и крышу чинить не умею, и огород. А если съем еще хоть одну рыбу, у меня жабры прорежутся и хвост вырастет.

– Да ты не огорчайся, – утешила его Анна, – научишься. Жить-то надо.

– Ты че, правда думаешь, что я с тобой жить буду? Ты вообще соображаешь, что наделала? Или в самом деле так замуж приспичило, как ты им там расписывала?

– Нет. Замуж мне еще рано. Я слабая. Тяжелую работу делать не могу. Хвораю часто.

– Но тогда зачем?

Анна подняла на него серые глаза, полные чистосердечного изумления.

– Они бы тебя убили.

– Ладно. Я твой должник, – признал Обр. – Потом сочтемся. Но ведь я-то здесь не останусь, все равно уйду.

– Если уйдешь, тебя снова ловить начнут.

– Не поймают.

– Однажды уже поймали.

– Случайно. Не повезло. Так вот, пойми своей глупой головой, я уйду, а тебе здесь жить. С этими… – Он мотнул головой в сторону площади. – Тебе же никакой жизни не будет. Загрызут.

– Ну что ты. У нас в городе люди добрые. А разве тебе у меня было плохо? Ушел – и сразу вон чего сталось.

Обр уткнулся подбородком в сцепленные на колене руки.

– Плохо ли, хорошо ли, а я как всякий поганый смерд жить не стану. Я Хорт.

– Я знаю.

– Да что ты знаешь-то?! Мы, Хорты, – начал он и подавился словами.

Все, сказанное ему утром, все, о чем он просто не успел подумать, вдруг встало перед ним во всей своей ужасной сути. Будто туман разошелся, и он увидел это… Ряды виселиц в Больших Солях. Блеск серьги в ухе мертвого Германа. Кровь на лице Маркушки.

Нет больше Хортов.

Да, его никто особенно не любил. Да, о последыше Свена вспоминали, только когда ему удавалось учинить какую-нибудь удачную пакость. Не вернись он однажды в Укрывище, никто бы и не заметил.

Но все же они всегда были за его спиной. Дед и отец, дядья и братья. Семь поколений воинственных предков. Могучий, опасный род Хортов, готовый вступиться за любого из своих и жестоко отомстить за малейшее оскорбление. И вот теперь он остался один, один против всего мира. Как вчера в Укрывище. Как сегодня на площади.

Вырваться бы отсюда. Бежать, двигаться, нестись сломя голову… Обр всем телом прижался, приник к оконной решетке. Стекла не было. Сырой воздух беспрепятственно вливался внутрь, холодными каплями оседал на разгоряченном лице.

А Маркушка… Ведь его тоже. Не будет больше ни кривой ухмылочки, ни рассказов, ни гостинцев, принесенных из Больших Солей, ни руки, отвешивавшей отеческие подзатыльники и изредка трепавшей Обра по волосам.

Стоя на коленях на подоконнике, Обр вцепился в решетку, рванул изо всех сил. Решетка даже не звякнула.

За решеткой бушевала черемуха. Маленький садик, зажатый в углу меж двух кирпичных стен храмовой ограды, до краев был полон дрожанием мокрых веток, цветочным запахом, белой цветочной пеной. Выбраться. Нырнуть с головой в сырую прохладу. Руки сами напряглись, разгибая прутья. Фигурные украшения в виде замысловатых завитушек впились в ладонь, сдирая кожу до крови.

Сзади что-то стукнуло. Обр оторвал от решетки саднившие ладони, вытер о рубаху, медленно обернулся.

Посреди горницы валялась упавшая табуретка. Рядом, бессильно откинув руку с тяжелым кольцом, лежала девица Анна.

– Эй, ты чего?

Никакого ответа. Больше всего Обра напугали открытые, совершенно пустые глаза. Мигом слетев с подоконника, он навалился на дверь, которая, разумеется, не поддалась. Хорт забарабанил по ней руками и ногами. Внезапно толстые доски двинулись прямо на него. Он отскочил, едва не получив по лбу, и с опозданием сообразил, что дверь, похоже, и не была заперта. На пороге возник отец Антон в своей потрепанной ряске, поглядел вопросительно и тут увидел Анну.

– Что ты с ней сделал?!

– Ничего, – растерянно сказал Обр, – мы разговаривали и все. Честно. Ничего такого.

Отец Антон сгреб Анну в охапку, развернул к себе, принялся торопливо похлопывать по щекам.

– Нюсь, – позвал он, – Нюся! Чего ж ты сомлела-то? Сроду за тобой такого не водилось. Этот тебя напугал?

– Нет, – шепнула Анна, – не пугал он меня… я не знаю… что-то голова закружилась…

– Да ты ела сегодня?

– Ела. А как же.

– Врешь. А это грех. Когда ты в последний раз ела как следует?

– Да я…

– Лучше не ври. Красиво выходит, как я погляжу. Последний месяц ты работала с утра до вечера, за день в два, а то и в три места норовила поспеть. Платили тебе, конечно, мало. Дурочку обмануть – дело нехитрое. Но ведь платили же – где едой, а где и деньгами. Голодать ты не должна. Я думал, ты на новую обувку копишь. Однако обновок у тебя никаких не прибавилось, да и еда, выходит, впрок не пошла. Так где ты прятался, парень?

– В лесу, – глядя прямо в укоризненные серые глаза, четко сказал Обр: нечего ее в это дело впутывать. – Знать ее не знаю и вообще в первый раз вижу. А если она чего говорить будет – не верь. Сам знаешь, она дурочка, ничего не смыслит.

– Угу. Она не смыслит, но ты-то должен. Как же ты, сидя в своем лесу, не заметил, что она не ест ничего, все тебе скармливает?

Обр уставился на бледную Анну. Ничего такого он, конечно, не заметил, да и не приглядывался особо, чего она там ест. Конечно, добровольно отказаться от своей доли могла только полная дура.

– Мне много не надо, – прошептала Анна.

Юный священник тяжело вздохнул, явно пытаясь не выпустить наружу все те слова, которые ему очень хотелось сказать Обру.

– Вот что, пойдем-ка посмотрим, что у меня на кухне делается.

С этими словами он подхватил Анну на руки и быстро вышел. Только черный подол в дверях взметнулся. Обра к трапезе не пригласили. Но он не огорчился. Дверь сторожки так и осталась нараспашку. Последыш Хортов выждал немного. Все тихо. Никто не топает, не орет, оружием не бряцает. Тогда он снова метнулся к окну. Толстые прутья, конечно, раздвинуть не удалось, но острые витые финтифлюшки все-таки оказались погнуты. Щель все равно была слишком узкой. Но ведь об этом никому, кроме него, неизвестно.

Обр зацепился краем рукава за острое украшение, дернул посильнее. На решетке повисла полотняная полоска. Для пущего правдоподобия он обтер об нее все еще кровоточившие ладони и только после этого бросился к двери. Темный крытый коридорчик без единого окна. Направо – наверняка в дом священника. Оттуда тянуло пшенной кашей и доносились приглушенные голоса.

Хорт, не теряя ни минуты, кинулся влево. На одном дыхании миновав темную галерейку, он с разгону выскочил в пустой храм. Здесь любой шелест казался грохотом. Прерывистое дыхание Обра прокатывалось под сводами грозным эхом.

В главные двери, заложенные изнутри засовом, ломиться наверняка не стоит. За ними площадь, а на площади – добрые жители Малых Солей. Окна высоко и тоже в решетках. Ага, вот еще одна дверь. Стараясь не коситься на суровых святых, которые взирали на него крайне неодобрительно, Обр бесшумно пролетел через открытое пространство, нырнул под арку, взбежал по чугунной винтовой лестничке, выскочил в открытый люк и едва не врезался лбом в большой колокол. Но это было к лучшему.

Он невольно согнулся в три погибели раньше, чем сообразил, что тут ни в коем случае нельзя вставать в полный рост. Ползком, под сложным переплетением планок, рычагов и веревок, подобрался к фигурным чугунным перилам, распластался на полу, осторожно посмотрел вниз.