— Мама, пожалуйста.

В воздухе пахнет металлом и солью. Пахнет грязью и смертью. Рут целует маму в лоб, укладывая на постель, шепчет бесконечным потоком просьбы о прощении и укрывает ее одеялом.

Она хватает мешок, кладет туда мамино платье с фонариками, желтый свитер, нижнее белье, пару мелких вещей, после чего закидывает его на плечо и открывает окно. Задержавшись на мгновение, Рут впервые чувствует, как щеки стягивает от застывших слез, после чего возвращается к постели, целует маму в последний и раз и опускает ей веки.

— Я тебя люблю, — шепчет она. — И я выживу, клянусь тебе.

Выпрыгнув из окна, Рут идет по темноте вдоль границы Дистрикта в сторону вокзала и, дождавшись утреннего товарного поезда, запрыгивает в вагон. Два часа пути из возможных четырех Рут не может перестать плакать, скорбь разрывает ее, боль кромсает ее на куски.

Она знает, что ее маму убил муж кухарки, не намереваясь так просто ее от себя отпускать, но несмотря на все это, винит в смерти мамы себя. Если бы она не заговорила о переезде, ничего бы этого не случилось.

Мама была бы жива.

Эта гиря посмертно вешается на сердце одиннадцатилетней девочки.

Она прибывает в Пятый Дистрикт к восьми утра, выскакивает из вагона и тихой поступью кошки пробирается из вокзала в город, не привлекая к себе ненужного внимания. Рут сразу идет к окраинам, чтобы не вызывать подозрений, и пытается отыскать себе любую работу.

Всю скорбь она хоронит в себе, потому что обещала маме выжить.

Работы не подворачивается ни в первый день, ни во второй. Она заглядывает во все заведения общественного питания, но ее шугают оттуда чуть ли не метлами, потому что она грязная и неопрятная. Одна женщина даже говорит, что нужно все тут помыть, потому что «не иначе, как у этой девчонки вши!»

Рут голодает, спит на улице, мерзнет и понимает, что ее жизнь действительно кончилась. Она не сдерживает обещание, данное матери, и от этого становится так больно, что слезы сами текут по щекам.

— Кто здесь? — открывается дверь одного из крохотных частных домов.

Рут закрывает рот ладонью и поджимает ноги, прячась в тени угла дома.

— Чего ты вылез на улицу в середине ночи? — слышит Рут второй мужской голос.

— Да я услышал, что тут скулит кто-то.

— Брось, — цокает собеседник. — Собака какая-нибудь…

— Дай фонарик.

— Дулио…

По голосу становится слышно, как вся эта затея в середине ночи раздражает второго парня. Рут все еще держит ладони на губах и надеется, что они оба уберутся обратно в дом, но через пару мгновений появляется свет от фонарика, и у Рут холодеют от испуга конечности, когда луч останавливается на ней.

— Говорил же, — хмыкает первый.

— Вот это чуйка у тебя, — присвистывает второй. — Паршивая, нет?

Рут часто моргает, глаза слезятся от яркого света, лиц парней она не видит. Второй собеседник какое-то время молчит. Рут только чувствует, как луч фонарика бродит по ее телу.

— Отмоется, — наконец отвечает он. — Тощая, несовершеннолетняя, спрос большой. Заноси.

— Я?

— Не я же! — шикает на него тот, кого назвали «Дулио». — Билли, не беси меня. Сразу в ванную ее, потом накорми, я спать.

Свет гаснет, когда Дулио уходит в дом. Перед глазами Рут пляшут зайчики, а прямо возле нее стоит второй парень. Он присаживается перед ней на корточки.

— Привет.

Его голос такой мягкий и добрый, что всенепременно хочется услышать, что он скажет дальше.

— Меня зовут Билли. Я помогу тебе, хорошо? Доверься мне.

Он протягивает вперед руку. Рут так сильно хочется верить, голос Билли располагает к доверию, к тому же, выхода у нее сейчас просто нет, поэтому она вкладывает свою руку в ладонь Билли и позволяет тому привести себя в дом.

Ей позволяют помыться, Билли кормит ее и отправляет спать. Говорит, что расскажет все утром. Рут не называет ему своего имени, не произносит при нем ни слова, но верит ему. Утром она рассчитывает снова увидеть Билли, но видит лицо незнакомое.

— Встань.

Рут не может не повиноваться.

— Как тебя зовут?

— Я…

— Забудь свое имя, здесь у тебя будет другое. Будешь Саванна. Родители есть? Родственники? Друзья? Ищет кто-нибудь?

Рут на все мотает головой из стороны в сторону. Она впервые видит, как Дулио улыбается. Хищно и жестоко.

— Значит, и проблемы нет. Лет сколько?

— Одиннадцать.

— Мужчины были?

Дулио задает вопрос резко и прямо в лицо, Рут заливается краской и снова мотает головой из стороны в сторону.

— За первый раз платят втрое больше, — снова оголяет он зубы в оскале. — К вечеру будь готова, Роуз тебя будет курировать.

Рут ничего не понимает, но Дулио уже уходит, оставляя ее в комнате одну. К ней приходит та самая Роуз — приятная женщина средних лет — и проводит с ней целый день так, будто они сто лет знакомы. Рассказывает что-то, помогает ей подготовиться, моет волосы, расчесывает их, хвалит насыщенный медный цвет.

Рут быстро проникается к Роуз симпатией, не представляя, к чему именно она ее готовит. Вечером Роуз ее не кормит, только ставит перед ней стакан.

— Что это? — не понимает Рут.

— Выпей до дна сразу и все будет хорошо, я обещаю.

Рут верит Роуз и разом выпивает стакан. Она закашливается, в глотке жжет, в глазах выступают слезы, весь пищевод, а затем и сам желудок горит, после чего бешеное тепло расползается по всему телу.

Затем она будет пить этот самогон почти каждый день, а иногда и не по разу, но пока она об этом не знает.

Когда сознание затуманивается, и весь мир начинает слегка кружиться, Билли берет ее под руку и ведет по темным улицам в другой район Дистрикта. Они заходят в какой-то дом, и там так тепло, что мир начинает кружиться сильнее.

— Одиннадцать?

— Верно.

— Ни разу?

— Ни единого.

— Тогда все по сделке. Сначала половина.

Рут слышит, как шелестят купюры, и Билли сует что-то в карман, после чего подталкивает ее в спину, и она почти падает в руки полного мужчины, от которого сильно пахнет сигарами.

— Как зовут? — вопрос он задает точно не Рут.

— Саванна. У вас есть час. По регламенту я остаюсь в доме, но не вхожу в комнату. Мы заботимся о безопасности девочек.

— Конечно-конечно, — скрипит старик. — Все понимаю.

Тот вечер Рут не помнит. Возможно, дело в самогоне, но Рут кажется, что дело все в том, что она сама блокирует это воспоминание, чтобы не сойти с ума. Она помнит только, как горько плачет уже в доме на плече у Роуз, и как та моет внутренние стороны ее бедер, которые сильно саднит.

Три дня после этого ее никуда из дома не увозят, она только спит, позволяет Роуз гладить себя по волосам и почти не вливается в реальность. На четвертый день Дулио больше не внимает просьбам Роуз и говорит, что слишком большая очередь на Саванну, и больше терять времени нельзя.

Тем вечером Рут пьет дважды и бывает в двух домах. Затем такие вылазки становятся чаще, и в неделю она может выходить около пяти дней, иногда на три адреса сразу. Билли всегда бережно ведет ее под руки после «сеансов» и не говорит ни слова, а однажды тихо произносит, что ему жаль, но тут же прикусывает язык и больше этой темы не поднимает.

Слезы высыхают на второй месяц, Рут черствеет, но не показывает слабости. Она все еще жива, а не так давно ей начинают за активную работу выдавать деньги, и ей удается их откладывать на тот момент, когда она будет готова сбежать.

Так проходит почти целый год, Роуз все так же ее готовит к вечерам, Дулио по-прежнему ее продает, а Билли защищает. Он правда защищает ее, Билли много раз бил потенциальных клиентов, если они делали ей больно. Несмотря на то, что затем он получал выговор от Дулио, Билли не прекращал защищать ее.

Проблема в этом бизнесе появляется в тот момент, когда формы Рут становятся более женственными, грудь становится больше, и в какой-то момент Роуз говорит Дулио, что пять дней Саванна работать не будет.

Дулио чертыхается, но машет рукой, выражая согласие, и переключается на других жительниц дома, хоть сам прекрасно понимает, что наибольшую выручку его грязному бизнесу приносит именно Саванна.