Потом они не раз еще так будут сидеть, и Альма узнает, что Оливия сушит табак, растения которого приносит ей Сейн из леса, прямо у себя в ячейке под кроватью, после чего делает вот такие свертки, именуя их самокрутками, и нарушает правила пару раз в неделю в этой ванной, потому что только здесь есть хорошая вентиляция прямо над этим самым местом.

Оливия склоняет голову и, чиркнув спичкой, поджигает самокрутку. Блеклое пламя освещает ее уставшее лицо и круги под глазами. Альма смотрит на нее и у нее в груди сжимается от жалости, когда она вспоминает, с чем столкнулась в этом замкнутом мире Оливия.

Кухарка чувствует ее взгляд и поднимает глаза. Альма старается не ежится от ее колючего взгляда.

— Будешь? — протягивает она ей самокрутку.

Альма сначала хочет отказаться, но рука сама тянется за чем-то новым. Примерно запомнив, что именно делала Оливия, Альма подносит самокрутку к губам и делает слабую тягу. Секунды не проходит, как она закашливается и мотает перед заслезившимися глазами рукой.

— Понимаю, — хмыкает Оливия. — Жизнь такая же, — зачем-то произносит она, — думаешь, что ко всему готов, а на самом деле задыхаешься.

Сказанные слова повисают в воздухе, и Альме не нужно объяснять их значение. Она снова смотрит на Оливию, без слов показывая, как ей жаль. Оливии не просто принять тот факт, что Портер больше не умеет ее любить.

— Мне жаль, — все же произносит Альма

Оливия резко мотает головой.

— Не надо, — и снова затягивается табаком.

Альма впервые задумывается, есть ли у главной кухарки жизнь за пределами ее участка работы, есть ли у нее подруги. У нее был Портер, он всегда у нее был, это всё, что она о ней знала. Сейчас даже его у нее нет.

Ванная снова наполняется звенящей тишиной и треском тлеющей бумаги самокрутки.

— Он пришел к ней тогда? — негромко задает вопрос Оливия.

Альма поворачивается к ней, взвешивая, сказать или нет. Жизнь их всех тут закалила, поэтому решение она принимает почти мгновенно.

— Пришел.

Оливия чуть кивает и прислоняется затылком к стене.

— Что произошло потом?

— Он сидел возле нее, — начинает Альма, — держал ее за руку, о чем-то негромко с ней говорил, — она делает паузу, но Оливия ее не прерывает, только безучастно смотрит вперед, — а потом…

Альма не хочет говорить, что потом он целовал Марту, покрывал поцелуями каждый сантиметр ее лица, стирая ее горячие слезы, а затем лег рядом и не уходил до тех пор, пока она не заснула в его объятиях, зная, что он сделал свой выбор.

Альма не хочет говорить ей этого.

— Потом? — подает голос Оливия.

— Я ушла, не знаю.

Альма бессовестно, но со спокойной душой говорит неправду, зная, что горькая правда здесь ни к чему. Жизнь здесь и без того не сахар. Оливия снова кивает. Глаза привыкают к темноте полностью, и Альма замечает, как Оливия смахивает со щеки слезу.

— Мне жаль, — в этот раз Альма говорит правду.

Оливия молчит, и Альма не рассчитывает получить от нее еще хоть какой-то ответ, но Оливия вдруг произносит едва слышно:

— Спасибо.

Они сидят в пустой ванной в середине ночи, совсем не подруги, даже не товарищи, только вынужденные сожители под землей, но Альма давно не испытывает такой легкости молчать с кем-то. Она знает, что это лишь временно. Эта тишина, и это единение. Оливии тоже нужно с кем-то молчать, они просто помогают друг другу.

Когда Оливия кладет остатки свертка в банку, они синхронно поднимаются с места, Альма разминает затекшие ноги, и они обе, не обронив ни слова, расходятся в разные стороны. Оливия в свой коридор, Альма в свой.

Мысли блокируются от такой странной ночной встречи, и Альме удается уснуть на неполные несколько часов. Утром она просыпается даже почти бодрая, получает расписание и решает полноценно позавтракать в привычной компании, но страшные моменты всплывают в ее памяти с каждой минутой все сильнее.

Чем ближе она подходит к столовой, тем сильнее обостряется ее чувство тревожности. Мыслей слишком много, но особенно ярких только три. Вайлет, которую она безумно сильно обидела. Сейн, чувства которого она отвергла. И Дулио Джекенсен, который совсем скоро убьет Альму Грей у всех на глазах, выдав закрытому миру Тринадцатого дистрикта лик Люси Грей.

Руки непроизвольно дрожат, когда она берет свой поднос с завтраком и направляется в сторону привычного стола. Альма непроизвольно озирается по сторонам. В последний раз она так боялась в тот момент, когда они стояли в ангаре Двенадцатого, и Кориолан Сноу был в шаге от того, чтобы лишиться жизни от пули Билли Бурого.

Она видит, что ее стол оживлен. Ребята уже собрались, что-то активно обсуждают, Альма подходит ближе и непроизвольно останавливается, сжимая поднос так, что белеют костяшки пальцев. На ее месте рядом с Сейном сидит Бекки, о чем-то с энтузиазмом рассказывая, а единственное свободное место осталось на краю рядом с Линдой, девушкой Люпина. Там, где полгода подряд сидела Бекки.

Альма вздергивает подбородок и делает вид, что это никак ее не задевает, хотя это бьет ее в самое сердце, и она поверить не может, что Сейн действительно так с ней поступает. Это совсем на него не похоже. Она уже собирается сесть рядом с Линдой, потому что против нее ничего не имеет, но Громила просит ребят сдвинуться в сторону, чтобы Альма села с ним.

Она не говорит вслух слова благодарности, Громила видит это в ее глазах.

Едва она кладет перед собой поднос и поднимает взгляд, чтобы посмотреть на Сейна, как вдруг видит его. Внутри все холодеет. Дулио Джекенсен несколько месяцев подряд сидит прямо за ее спиной, а теперь, когда она в первый раз пересаживается на лавку напротив, Альма видит его перед собой.

Он с жестоким огнем в глазах смотрит на нее в ответ, и при свете дня его шрамы горят на коже ярче солнца. Страшная волна воспоминаний окатывает Альму Грей с головы до ног.

Ее звали Рут. Рут Доэрти.

В Седьмом Дистрикте стоит страшная жара в шестое лето ее жизни. Именно в это лето Рут теряет отца. Незакрепленные должным образом бревна погребают его под собой, и к тому моменту, как завал разгребают, тело ее отца уже остывает.

Рут помнит, как маме было тяжело первые два месяца, как тяжело она переживает смерть любимого. Несмотря на все случившееся, она старается не забывать о дочери. Работы подходящей не подворачивается, деньги заканчиваются, мама устает видеть в глазах жителей Седьмого жалость.

Недолго думая, она собирает небольшой узелок, берет Рут за руку и они направляются на вокзал, чтобы уехать на товарном поезде на юг, намереваясь попасть в Дистрикт повыше. Всего через восемь часов виднеется вывеска границы Шестого Дистрикта.

Мама почти сразу жалеет о том, что они направились на юг, а не север. Хватает всего нескольких дней, чтобы понять: работу здесь отыскать еще сложнее. Если для обработки древесины ей не хватает сил, то для добычи руды и создания транспорта — опыта и навыков.

Рут слышит, как мама плачет по ночам их съемной крошечной комнаты над местным пабом, в котором им предоставляют ночлег за то, что мама все моет после закрытия. Рут хочет помочь маме хоть чем-то, но у нее нет совершенно никаких идей. Ей всего шесть, но чувствует она себя старше.

Она только слушается маму, беспрекословно выполняет все, что она просит, старается быть примерной дочерью и продолжает петь маме на ночь, как они всегда делали.

Еды не хватает. К седьмому году жизни Рут выглядит болезненно тощей. Злая кухарка паба ругается на маму за плохо вымытую рвоту миротворца в туалете и грозится выгнать их обеих отсюда. Муж кухарки молча наблюдает за всей этой ситуацией, все время глядя на маму.

Рут впервые решается сказать свое слово, но, предугадав реакцию женщины, идет мирным путем. Так в семь лет Рут получает работу на кухне, моет тарелки, стирая детские ладошки день ото дня, но завоевывает уважение кухарки, которая прекращает донимать маму и даже иногда дает им остывшие остатки ужина из жалости.