Элдер Койн старается все держать в руках, держаться холодно и стойко, но Альма видит, как он поджимает губы, как сглатывает, как глаза его выдают слишком многое. Вопросы без ответов, эмоции, завязанные в узел чувства, часть из которых спрятаны в зажатых кулаках и застегнутой наглухо рубашке под самое горло.

— Элдер?

Он смотрит на нее, и вопросов в его глазах становится больше. Он задает их беззвучно, едва позволив себе чуть вскинуть вопросительно брови, но снова сосредотачивается и держит марку. Альму это злит. Альме хочется, чтобы он хоть что-то сказал, дал понять ей что-то, чего по-прежнему не произнес вслух, но…

Он не говорит.

— С кем? — или говорит не то, что нужно.

— Я пока не знаю, — ладони становятся влажными, но льняные штанины все впитывают. — Мои данные еще обрабатываются.

Альма дает ему еще один шанс набраться смелости и сказать ей все в лицо. Сказать, что она творит глупости. Сказать, что она ведет себя несерьезно. Сказать, чтобы она прекратила. Сказать, что единственный человек, с которым она должна связать свое будущее — это он.

Он не говорит.

Альма встает с места и берет в руки папку, направляясь к двери. Обида и злость клокочет у нее за ребрами. Обида и злость кипит у нее под веками.

— Альма Грей.

Скрипят ножки стула по полу. Альма останавливается, едва не вставив карточку, чтобы выйти, и оборачивается назад. Он стоит с прямой спиной, а руки обессиленно висят вдоль тела. Теперь Альма понимает, почему он всегда заводит их за спину, когда собран. С опущенными вдоль тела руками Элдер Койн становится уязвимым.

Альма Грей понимает, что видит его таким третий раз в жизни. Элдер Койн позволяет это видеть только ей и только наедине друг с другом. Он и сейчас делает это, потому что слов слишком много и они неправильные.

Своей позой он говорит: «Смотри, я совсем не робот, Альма Грей, я человек. Посмотри на меня.

Останься.

Не делай глупостей.

Я не хочу, чтобы ты так поступала.

Ты дорога мне, я никогда ни к кому не был так привязан».

Но вслух лишь:

— Почему ты больше не поёшь?

Альма вздергивает подбородок. Боль за ребрами стихает, под веками больше не жжет, но в глотке по-прежнему гулко барабанит сердце. Она расправляет плечи, игнорируя боль душевную. На ее место постепенно приходит злоба.

Он не умеет говорить на такие темы ни с кем, даже с ней.

— На музыке порядка не построишь, Элдер Койн, — четко произносит она.

Альма видит, что попадает в самое яблочко. Элдер Койн сжимает кулаки и расправляет плечи, заводя руки за спину. Пусть лучше он всегда будет таким, а она всегда будет такой. Горячее сердце делает горячей и голову. Это им обоим совсем не нужно.

— Я могу идти?

— Конечно.

Альма не оборачивается, когда уходит, но знает, что Элдер Койн смотрит ей вслед.

Альма не может поверить, но по собственной воле на следующий же день после разговора с Элдером направляется прямиком на кухню, получив в расписании получасовой наряд. Это время отводится ей, чтобы отследить пять порций еды без добавления душистой руты для потенциальных представительниц фокус-группы.

Портер говорит Оливии, чтобы та не задавала вопросов, потому что так надо, но кухарка впервые на памяти Альмы держится чертовски холодно и отстранено. Портер, в свою очередь, смиренно воспринимает ее реакцию и тут же уходит, не задерживаясь на кухне дольше одной минуты.

Альма не знает, что произошло на кухне за почти целый месяц ее отсутствия, но Оливия стала тише и молчаливее, Марта на нарядах не появляется, сами девушки ведут себя сдержаннее, а Бекки перестала так остро воспринимать Альму и больше не дарит ей суровых взглядов.

Портера она видит за пределами кухни на собраниях каждый раз, и выглядит он на них иначе. Здоровее, ярче и счастливее. Марта не приходит на наряды по кухне, он сам бывает здесь теперь гораздо реже, Оливия ходит как в воду опущенная. Альме достаточно подсказок, чтобы понять: несмотря на случившееся, Портер сделал свой выбор, и пал он не на Оливию.

Альма смотрит на девушек, помешивая кашу в небольшой кастрюле, и понимает, насколько огромной властью обладает, потому что ни одна из них не представляет, что Альма наперед знает их будущее и, что самое великое, может его контролировать за них.

На поверхности появляются сугробы ко второй неделе декабря, температура заметно падает, Мегги выдает Альме ее новую зимнюю куртку для охоты, и она радуется, когда выходит наверх, и ей не приходится дрожать от холода, как во время каждой зимы прошлой жизни.

Иви пока так и не выдает ей результаты анализа совместимости, потому что Альма сдавала последняя, а компьютер и без того не совсем новый, долго обрабатывает информацию. Альма просит Энтони провести модернизацию процессора, но тот только разводит руки, потому что модель этого компьютера слишком старая. Альма не отчаивается и решает просто подождать полной загрузки, чем дергать старую технику.

Альма внимательно курирует трехразовое питание четырех девушек, не обращая внимания на себя, и следит за ними постоянно. В любой момент каждая из них может столкнуться с первой в своей жизни менструацией, и Альме следует быть рядом, чтобы успокоить их и рассказать, что произошло.

От одной из них она почти не отходит, и на то есть веская причина.

Глубокой ночью Альма вздрагивает от того, что в дверь ее ячейки кто-то настойчиво и часто стучит. Она потирает глаза, направляясь к двери. Инстинкт самосохранения девушки еще спит. Альма открывает дверь и чуть морщится от света.

— Вайлет?

— Альма, — умоляюще произносит она. На щеках девушки слезы, — пожалуйста, помоги мне, — держит она перед собой в дрожащих руках окровавленную ночную сорочку.

Вайлет становится первой из фокус-группы, у кого наступают критические дни. Альма успокаивает ее, что-то нашептывая, и, крепко держа за руку, ведет лучшую подругу в ванную.

Она в двух словах рассказывает ей, что происходит, что ей не нужно бояться, и все это совершенно естественно. Вайлет внимательно слушает подругу, совсем ее не перебивая, после чего кивает, принимает душ, переодевается и первая за десять лет пользуется шкафом в ванной по назначению.

Альма провожает ее в ее ячейку и говорит, что они все смогут обсудить завтра на шитье, дает ей наставления и просит никому ни о чем не говорить. Вайлет послушно со всем соглашается. Вернувшись в свою ячейку, Альма ложится на постель и долго смотрит в потолок, не в силах сомкнуть глаз, потому что процесс запущен.

Все правда происходит. Демографический процесс, как и процесс сельского хозяйства почти два месяца назад, сдвигается с мертвой точки.

На следующее утро Альма просыпается сама не своя, потому что именно с Вайлет ей необходимо поговорить лично. Других трех пар Альма не знает, ей все равно на то, что они будут чувствовать, когда узнают всю информацию. Вайлет — другое дело. Вайлет ее единственный близкий человек.

Получив расписание, Альма сжимает губы. Было бы куда лучше, если бы шитье было вечером, и она смогла хоть как-то морально подготовиться, но вместо этого первая половина дня у нее разделена на два задания. Стандартное и привычное сначала — это шитье, а затем за час до обеда у нее стоит новый блок «Электроника».

Думая о новой ветке в своем расписании, Альма не замечает, как проходит завтрак, и часть шитья проводит в своих мыслях, механическими движениями двигая ткань под лапкой швейной машинки и делая строчки на швах рукавов будущих комбинезонов.

Она приходит в себя в тот момент, когда рядом с ней опускается на стул девушка с рыжей косой.

— Я теперь могу завести семью.

Альма поднимает взгляд. Вайлет вся сияет, ночных слез будто и не было, она вся светится, искрится почти, улыбается широко и открыто, и выглядит намного счастливее, чем в обычные дни. Альма даже позволяет себе улыбку, обрадовавшись ее порыву.

Может, зря она так беспокоилась, и не все так ужасно.

— Да, верно, — кивает Альма, убирая лапку с ткани, — ты можешь завести семью, но только…