Альма блокирует эти воспоминания и решает больше к ним не возвращаться. Второе правило, которое она для себя устанавливает. Жить по ним нравится ей все больше и больше.

За ежедневной рутиной Альма не замечает, как проходит неделя, и не может найти себе места от волнения, когда вечером бежит в душ, чтобы затем лететь к Вайлет и надеть новое платье перед выступлением.

Наспех ополоснувшись, Альма заворачивается в полотенце и подходит к зеркалу, чтобы расчесать волосы. Внезапно она думает о том, как было бы здорово что-нибудь поменять в своей жизни снова. Недолго думая, она идет к шкафу, чтобы взять оттуда ножницы.

Открыв дверцу, Альма хватает их с того же места и уже собирается уйти, как вдруг останавливается и смотрит на содержимое шкафа. Прищурившись, Альма начинает считать.

— Две недели и еще, — она что-то шепчет себе под нос, прикидывая числа, — полтора месяца? — спрашивает она саму себя, затем мотает головой и снова пересчитывает. — Нет, верно. Полтора.

Идея с новой прической откладывается на неопределенный срок. Альма думает о том, что идти в медпункт ей не хочется, она все еще помнит подозрительную женщину, иметь с ней никаких дел она не хочет. Оставался только один вариант. Либо у нее спросить совет, либо ни у кого.

— Только обещай, что не будешь подсматривать! — просит ее Вайлет, пока надевает на нее платье.

— Обещаю, — улыбается Альма и крепко зажмуривает глаза, поднимая руки.

Подходящей возможности задать этот вопрос просто нет, поэтому Альма решается сразу.

— Вайлет, могу я сказать тебе кое-что?.. — бубнит она, просовывая голову в платье.

— Конечно, всё, что хочешь! — суетится она.

Альма поджимает губы.

— Вопрос деликатный, — начинает она издалека.

— Так, — уже напряжённее отзывается Вайлет и просовывает платье через голову, поправляя Альме волосы.

— Дело в том, что, — Альма приоткрывает один глаз, чтобы посмотреть на подругу.

— Говори уже!

— У меня, — она смущается, не каждый день такие темы обсуждаешь, и зажмуривает оба глаза. — У меня нет критических дней, — наконец произносит она. — Они должны были начаться, когда я прибыла сюда, но прошло две недели и… Ничего.

Вайлет спокойно воспринимает данный вопрос, но с ответом не торопится. Поправляет платье, возится с подолом. Альма терпеливо ждет.

— Их тут ни у кого нет, — все же произносит она.

Альма открывает глаза и смотрит на подругу в упор.

— Как это? — не понимает она. — А как же шкаф в ванной?

— Да его лет десять никто не трогал, — спокойно отвечает она. — Не обратила внимания, что там пыль на полках?

Альма трясет головой.

— Не понимаю, — сознается она. — Что ты хочешь этим сказать?

Вайлет протягивает ленту в руке, разматывая ее из небольшого клубка, и в золотисто-карих глазах подруги Альма видит вселенскую усталость. Это глаза ребенка, который слишком многое в своей жизни потерял.

— Здесь запрещено иметь детей, — глядя ей в глаза, отвечает Вайлет, после чего снова продолжает распутывать ленту.

Альма не верит в то, что слышит.

— Что значит запрещено?! Как это вообще можно запретить?! — разозлившись, пылит она.

Вайлет спокойно завязывает на талии Альмы льняной пояс и ровным голосом произносит:

— Приказы Элдера Койна не обсуждаются.

Альма держит марку, но от этих слов ей становится нехорошо. Столы в столовой пустуют, цеха простаивают, рабочей силы не хватает. Почему он так поступает? Почему не повышает демографию, когда ему самому не хватает сил поддерживать жизнь «организма» Дистрикта Тринадцать?! По крайней мере, Альма теперь понимает, почему не видит в Дистрикте детей.

Остается второй вопрос. Где же зрелые жители?

— Тебе не нравится? — слышит она расстроенный голос Вайлет.

Витая в своих мыслях, Альма пропускает вопрос подруги, но прекрасно знает, какой был задан. Она опускает глаза вниз и восхищенно ахает. Платье совсем как новое. Вайлет сумела отстирать и землю, и кровь, и все ужасы с этого платья, родной хлопок теперь играет новыми красками, а серые льняные вкладыши придают платью изюминку.

— Ох, Вайлет! — кружится она, рассматривая себя со всех сторон. — Оно просто изумительно!

Вайлет сияет вся, крылья носа забавно морщатся от ее улыбок, и Альма улыбается ей в ответ, хотя мысли ее витают далеко за пределами этого блока. Ее мысли всюду. Она начинает понимать масштаб вопросов, которые изо дня в день контролирует Элдер, и осознает очевидное: он не справляется.

У него есть стратегия, и она хорошая, но нуждается в доработках. Альма готова ему их предоставить, только бы он не ограничивал ее расписание. Только бы давал возможность узнать больше.

В столовой все подготавливают так, чтобы получилось настоящее мероприятие. Столы сдвигают, лавки ставят в ряды, девушки показывают, как ставить, юноши выполняют их просьбы. В зале стоит приятное возбуждение. Слишком давно у них не было хоть какого-нибудь праздника.

Альма взволнованно стоит за импровизированной сценой и бегает пальцами по струнам. Обычно она никогда не нервничает перед выступлением, но сегодня все совсем не так. Она вспоминает, как утром ребята вбежали в столовую, размахивая рукой с расписанием, и спрашивали, почему же они раньше ничего не рассказали.

Сейн сказал, что это должен был быть сюрприз, и о выступлении знали лишь четверо. Все единогласно подтвердили, что сюрприз удался, и с нетерпением ждали вечера. Сейчас она слышит, как негромко, но возбужденно переговариваются зрители, и у нее холодеют ладони.

В зале будет он. Элдер Койн будет в зале. Нужно спеть так, чтобы ему понравилось. Нужно спеть так, чтобы он глаз от нее не мог оторвать.

— Ты готова? — появляется из ниоткуда Сейн.

Он даже причесался ради этого выступления и постарался что-то сделать с непослушными вьющимися волосами. Это ее забавляет.

— Я страшно нервничаю, — сознается она.

Сейн искренне улыбается.

— Ты всех покоришь, — заверяет он. — Снова.

Альма кивает несколько раз, и Сейн выбегает из-за серой шторы, чтобы объявить ее. «На сцене прекрасная Альма Грей!» — эхом разбиваются его слова по столовой, и слышатся громкие овации. Альма слышит больше мужских голосов, нежели женских, и думает только о том, чтобы это выступление не вышло ей боком.

Она выходит из-за шторки под угасающие аплодисменты, но они взрываются с новой силой, когда Альма в платье проходит вперед к стоящему посередине стулу. Парни срывают глотку, хлопая в ладоши. Девушек Альма слышит все меньше, и ей становится не по себе. Зря она затеяла все с платьем.

Сначала обрезает волосы и ходит с распущенными, теперь это. У нее были открыты щиколотки и часть икр. О последствиях Альма задумывается только сейчас. Привыкнув за столько времени нарушать правила, Альма ловит себя на мысли, что, нарушая их сейчас, она не испытывает ни капли радости.

Ей нравятся правила. С ними действительно легче живется.

Альма присаживается на стул, опуская одну ногу на узкую жердочку, чтобы было удобнее, и берет в руки гитару, заправив за правое ухо прядь. На нее направляется свет небольшой лампы, помогая тем самым сконцентрировать свое внимание только на музыке, а не бегать глазами по зрительному залу.

Аплодисменты стихают, зал замирает. Альма Грей склоняется ниже и начинает игру. Большое пространство эхом аккомпанирует гитарному соло, и вскоре она начинает петь. Альма Грей поет баллады о жизни и смерти, о разбитых сердцах и счастливых концах. Поет о счастье и горе, о любви и ненависти. О потере.

Напоследок она снова поет о девочке, затерявшейся в непогоде и не оставляющей следы. И только когда последний аккорд эхом отзывается под потолком, и вытянутая нота затихает в воздухе, зал впервые позволяет себе вдохнуть.

В этих аплодисментах Альма Грей слышит и парней, и девушек. Она слышит смех и слышит слезы. Слышит их голоса так, словно они ее собственные. Поклонившись, она смотрит в зрительный зал и ищет.

Альма снова не замечает внимательного и сосредоточенно взгляда одного из зрителей. Не замечает также, что он не хлопает. Она кивает и благодарит почти каждого, но продолжает искать одного человека.