Между тем, проблема установления авторства текстов возникла в России не сегодня, и даже не в ХХ и не в ХIХ веке, а более трех столетий назад. Известно, например, что первая экспертиза, основанная на тщательном анализе признаков письменной речи спорных документов, была проведена в России еще в начале ХVIII века. О ней И. Ф.Крылов рассказал в своей докторской диссертации, защищенной в 1966 году в Ленинграде. В ней автор приводит пример исследования рукописи «Соборного деяния на еретика Мартина» известным представителем старообрядчества А.Денисовым.[259] По своему содержанию это было текстологическое исследование с элементами грамматического и стилистического анализа подложного документа. И хотя, как отметил И. Ф.Крылов, его трудно было еще назвать экспертизой, оно, тем не менее, положило начало исследованиям текстов. А уже в 19 веке многие известные ученые-филологи стали привлекаться судами для проведения литературно-текстологических экспертиз с целью выяснения личностных характеристик их автора.[260]

Можно привести немало примеров и того, как некоторые, выработанные задолго до возникновения криминалистики правила производства «процессуальных» действий, оказывались вполне пригодными для современной научной интерпретации.

Весьма оригинально, к примеру, современная криминалистическая тактика «заимствовала» правила применения пытки, установленные «Кратким изображением процессов и судебных тяжб» (Приложение к Воинским Уставам 1716 года). Эти правила через триста с лишним лет, будучи «творчески» приспособленными для проведения современной очной ставки, по всем признакам стали ее тактическими приемами. Такое, скорее всего неосознанное заимствование, оказалось возможным в силу некоей тактической общности этих двух «процессуальных» действий, проводимых в условиях расследования соучастия в преступлении. Общее в них оказалось выражено в том, что и при применении пытки к группе лиц, причастных к преступлению, и при проведении очной ставки между его соучастниками, приходится решать один и тот же тактический вопрос, а именно, в какой очередности их следует допрашивать, чтобы с большей вероятностью добиться правдивых показаний. Решая задачу выработки оптимальной последовательности допроса, современная криминалистика рекомендует начинать очную ставку с того участника, чьи показания представляются более достоверными.[261]

От этого общего правила считается возможным отступить в случаях, когда имеются веские основания полагать, что один из участников дает ложные показания, а второй решительно настроен его изобличить. В таких случаях криминалистическая тактика рекомендует начинать допрос с того участника, лживость показаний которого не вызывает сомнений и может быть разоблачена.[262] То есть с того, кто находится под большим подозрением.

Выбирая очередность допроса на очной ставке, современной криминалистической наукой рекомендуется также учитывать повышенную внушаемость ее участников, подверженность одного из них отрицательному влиянию со стороны психологически более устойчивого соучастникапреступления, а также возможную зависимость одного участника очной ставки от другого.[263] По данному критерию, считается, например, тактически более целесообразным начинать допрос с несовершеннолетнего, и только после этого допрашивать взрослого участника очной ставки и т. д.[264] Следуя той же логике, нетрудно сделать выбор очередности допроса, если следователю предстоит проводить очную ставку между неоднократно судимым и лицом, впервые привлекаемым к уголовной ответственности, между мужчиной и женщиной, между опытным человеком и человеком, неискушенным в делах, ставших предметом расследования.

Те же рекомендации можно найтии в «Кратком изображении процессов и судебных тяжб», с той лишь разницей, что изложенные в нем правила устанавливают очередность допроса нескольких обвиняемых под пыткой: «Если, – говорилось в этом законодательном акте времен Петра Великого, – приводили несколько обвиненных по одному преступлению, то судья должен был начинать с того, от которого он надеется скорее узнать истину. Если жесего с достоверностью предположить нельзя будет судье, то он должен начинать с того, кто находится в самом большом подозрении, если же все обвиненные находились в одинаковом подозрении и если между ними находились отец с сыном или муж с женою, тогда велено было пытать сына прежде, чем отца, жену прежде, чем мужа».[265]

Интересно, и в этом отношении цитируемый исторический акт выгодно отличался от современных правил, то, что помимо сходства самих критериев выбора очередности допроса лиц, причастных к преступлению, правила трехсотлетней давности не только перечисляли критерии выбора, но и распределяли их по степени важности. Например, при невозможности сделать выбор по признаку большей достоверности сообщаемых сведений, в них предлагалось руководствоваться вторым критерием. А именно, кто из допрашиваемых находится «в большем подозрении», то есть, против кого собраны более убедительные уличающие доказательства. И только при отсутствии оснований для выбора очередности допроса по первым двум критериям, правила рекомендовали руководствоваться третьим критерием: прежде других следовало допрашивать (пытать) тех, кто психологически менее устойчив или более подвержен влиянию со стороны второго участника допроса: жену прежде мужа; сына прежде отца и т. д.

В современной криминалистической тактике аналогичного распределения критериев увы, не выработано. Любой порядок допроса, отличный от общего правила, согласно которому первым на очной ставке допрашивается тот участник, от которого по версии следователя следует ожидать правдивых показаний, считается исключением.[266] Это значит, что в науке остается резерв для исследований, основанных на историческом опыте, в частности, для дифференциации критериев выбора очередности допроса на очной ставке по степени их значимости.

Примеров подобного заимствования тактических правил, выработанных задолго до возникновения криминалистики как науки, немало. Правда, многие из них современные авторы описывают, даже не подозревая, что рекомендуют для использования «хорошо забытое старое». Среди тактических приемов, предлагаемых сегодня криминалистикой, особый интерес представляют приемы изобличения лживых показаний и приемы, применение которых помогает добиться правды от лица, не желающего быть искренним.

Современной криминалистике хорошо известен, к примеру, тактический прием изобличения лжи, получивший название «допущение легенды».[267] Воспринимаемый нами как итог вполне современных научных разработок, этот тактический прием описывается примерно так: «Столкнувшись с ложными показаниями, следователь должен сделать вид, будто верит всему, о чем говорит допрашиваемый, скрывающий свою или чужую причастность к преступлению… А поскольку событие, дающее емуалиби, – вымышленное, детали к его ложной схеме заранее продуманы не были, то дающему ложные показания ничего иного не остается, как на «ходу» сочинять, придумывать эти детали…», которые при проверке не только не получат подтверждения, но и со всей очевидностью будут опровергнуты.[268]

Между тем, намного лаконичнее, а по сути, также, этот прием еще в середине XIX века описал Артур Шопенгауэр: «Если вам досадно, что кто-нибудь лжет, притворитесь, что вы верите: он станет смелее, заврется сильнее и изобличит себя».[269]