— Ты хочешь избежать нового Мора? — сорвалось с губ чародейки.

Архитектор несколько мгновений смотрел на нее молча. Нериэль вошла в границы руны, но осталась на ногах.

— Мор — проклятие и для твоего народа, и для моего, — спокойно заговорил эмиссар. — Он начинался, мои сородичи поднимались на поверхность и нападали. Вы защищались и загоняли их обратно. Гибли тысячи и тысячи — как с вашей стороны, так и среди моих собратьев.

Нериэль показалось, в голосе звучит горечь. Но кто может сказать наверняка?

— Мы начинаем Мор не потому, что жаждем разрушения. Мои сородичи слышат зов древних богов и повинуются. Но я могу освободить их, — продолжал Архитектор. — Для этого необходима кровь Серых Стражей.

Он объяснил суть пробуждения, которое дает порождениям тьмы разум, речь и имена. Эльфийка прохаживалась из стороны в сторону, не покидая руны. Поначалу она вглядывалась в черты собеседника, пытаясь оценить, насколько он искренен. Но серо-бледное худое лицо под маской почти не менялось, только шевелились губы — вполне человеческий рот, не похожий на зубастые пасти генлоков. Чародейка неохотно отметила, что голос этого порождения тьмы можно назвать приятным.

Порождения тьмы, которые говорят. С которыми можно…

Краем глаза она взглянула на спутников. Веланна села, скрестив ноги, смотрит на прежнего врага скорее дружелюбно. Натаниэль сложил руки на груди и привалился плечом к стене. Еще не расслабился, лишь убавил напряжение, но это значит, что и на него рассказ произвел впечатление. Только Сигрун стоит прямо, положив руки на рукояти мечей, хотя ей из-за лат тяжелее всех.

— Не хватало нам еще порождений тьмы, которые мыслят самостоятельно, — проворчала гномка себе под нос, но Архитектор услышал. Повернул голову к ней, словно пытаясь посмотреть слепыми глазами маски.

— Разум позволяет нам самим принимать решения и не поступать, как сородичи. Не искать древних богов. Не начинать Мор, — он снова повернулся к Нериэль. — Не сражаться с вами. Если ты поможешь мне справиться с Матерью, я уйду далеко на глубинные тропы, и там продолжу свои труды.

«Чего ты хочешь от меня?» — спросила Нериэль мысленно, переводя взгляд с губ порождения тьмы на золотые впадины маски. Она не помнила лица Архитектора, виденного мельком без этого убора, только ощущение чего-то неправильного, искаженного. Как ни странно, причудливая полоска металла сделала его человечнее на вид. Похоже, некоторые реакции людей Архитектор понимает. И пытается использовать.

Чего ты хочешь настолько сильно, чтобы рискнуть жизнью? Стражи пойдут убивать Мать и без тебя. Довольно было пропустить нас. Какой смысл подставляться под удар, а потом просить пощады?

— Ты не веришь, что Стражи справятся с Матерью? — спросила она.

— Мать очень сильна, — вздохнул Архитектор. — Ее охраняют дети, и она может влиять на тех, кто неразумен.

— Так же, как ты, верно? — сообразила Нериэль, вспомнив порождений тьмы — обычных неразумных тварей в сильверитовой шахте.

— Я могу в некоторой мере управлять собратьями, но мои возможности ограничены. И я не ищу власти над ними, только хочу освободить от оков. Пока Мать жива, продолжать мое дело нельзя. Я не в силах приблизиться к ней физически, но если ты примешь мою помощь — найду способ нанести удар.

Значит, «Оставь мне жизнь, чтобы победить общего врага»?

— Кажется, ты хорошо знаешь возможности Матери, — заметила Нериэль. — Кто она такая?

Архитектор принялся объяснять, печально склонив голову. Почему-то чародейка не удивилась — только вспомнились записки, которые она просмотрела, обыскивая кабинет и комнату Архитектора. Его письма и заметки рождали странное ощущение.

Будь он человеком, я назвала бы его мышление чудовищным. Но для порождения тьмы он удивительно человечен.

— А как пробудился ты сам? — спросила чародейка и остановилась, опираясь на посох. Ответ Архитектора заставил ее глаза удивленно расшириться.

Только скверна и тьма, и неразумные твари вокруг, и так много, много лет. Человек стал бы монстром в этом кошмаре. Какое чудо научило его желать другим добра? Как он понял, что свободные собратья лучше рабов, а мир — лучше завоеваний?

Усилием воли она погасила эмоции. Архитектор просит не сострадания, а союза.

Он знает возможности Матери лучше нас. А мы четверо — единственные Стражи на много дней пути. Если не справимся, Амарантайн останется беззащитным перед ее войском.

— Мир, — произнесла она, глядя на порождение тьмы сверху вниз.

— Нет, Нериэль! — рявкнула Сигрун возле тевинтерского круга. — Я тебе не позволю!

Нериэль отвернулась от Архитектора и пошла к гномке. Ута забеспокоилась, когда чародейка покинула рунный узор, но эмиссар даже не двинулся. Краем сознания эльфийка успела задуматься, что в этом спокойствии — доверие к ее слову, смирение перед судьбой или холодное знание: из-за руны нейтрализации она не сможет нанести удар.

— Ты с ума сошла! — прорычала Сигрун ей в лицо. — Это чудовище!

— Да, — кивнула Нериэль. Она говорила совсем тихо. — Но гораздо меньшее чудовище, чем мог бы… чем обязан быть. И он хочет покончить с Морами. Как и мы, верно?

— Да, но…

— Сигрун, — позвала чародейка почти ласково, стараясь смягчить тоном жестокие слова, — когда-то глава Летописцев в Орзаммаре сказал мне, что неприкасаемых следует убивать при рождении.

Сигрун скривилась, словно отхлебнула чего-то столь же тухлого, как гномья спесь.

— Многие люди охотно делали бы это с магами, — добавила Нериэль с печальной усмешкой. — Очень многие готовы уничтожить нас за то, кто мы есть — неприкасаемая, маг, долийка, Хоу…

Нериэль положила ладони Сигрун на плечи.

— Все они не стоят мизинца твоего или Веланны, — решительно заключила она. Помедлив, кивком указала на неподвижного Архитектора. — Будем судить другого, как они нас?

Сигрун некоторое время глядела эльфийке в глаза, но все же потупилась. Слегка тряхнула плечами, скидывая ладони.

— Сделаем, как ты хочешь, — проворчала она, глядя в пол. — Надеюсь, ты судишь верно.

— Ты поступаешь правильно, — напутствовала Веланна, когда Нериэль двинулась назад к руне. Натаниэль не сказал ничего, только согласно опустил веки.

Эльфийка остановилась напротив Архитектора и протянула ладонь. Эмиссар изумленно взглянул на нее. Улыбка едва заметно тронула губы Нериэль.

— Ута не научила тебя этому? Люди пожимают руки, когда заключают договор или союз. Или здороваются с друзьями.

Архитектор медленно поднялся на ноги.

— У ваших народов много обычаев, которые мне непонятны, — признал он и осторожно протянул руку, словно опасаясь оцарапать эльфийку. Тонкие, но очень твердые горячие пальцы сомкнулись вокруг ладони Нериэль. — Твоя ладонь сухая. Сердце бьется сильно, но равномерно. Ты не испытываешь страха? Или отвращения?

Нериэль прислушалась к себе.

— Сейчас — нет.

Она подняла голову, чтобы посмотреть в золотые глаза маски и добавила негромко, так что слова не должны были покинуть пределов руны.

— Если я уцелею в бою, давай встретимся снова, Архитектор. И поговорим о том, что еще мы должны сделать ради наших народов.

***

Костер неподалеку от тевинтерского круга едва тлел: среди развалин немного нашлось того, что можно поджечь. Изредка Нериэль подбрасывала в огонь пару обрывков ткани или кусков дерева. Потом вставала пройтись по залу — не столько из страха задремать (она знала, что не заснет, хотя плечи и голову сдавило свинцовой усталостью), сколько пытаясь согреться и нарушить шорохом шагов мертвенную тишину.

Пленников — или хотя бы их следов — Стражи не нашли ни в одном из заброшенных коридоров. Хотя обыскали каждый угол, каждую комнатку. Сами порождения тьмы будто истаяли в воздухе после смерти Матери. Дежурство получалось скучнее некуда.

Негромкий звук — шепот, шипение, шуршание? — заставил Нериэль вздрогнуть. Перехватив поудобнее посох, она пошла на разведку.

Далеко отлучаться не пришлось: сразу же за аркой, на залитой лунным светом площадке, чародейка увидела нарушителя тишины. Гость парил в воздухе, и сквозь очертания его груди девушка различала соседнюю башню. Сухой холодный ветер коснулся лица Нериэль, но не развеял призрака.