Белоснежка прислал мне призыв о помощи, потому что его забрал Майкл. Этот простой дедуктивный вывод занял у меня не больше минуты. Мозаика четко сложилась в голове, как по щелчку, которым запускают необратимый процесс.
Хант знал, что я догадаюсь. Он провернул тот же трюк, что и Рианна в лесу, когда по случайности набрала мой номер.
Между мной и этим отморозком Стивеном мало общего, но одно нас объединяет: мы унизили Майкла без веской причины. Просто потому, что могли. Но я оскобил его один раз, а Хант террорил годами. Ри говорила, что этот отбитый музыкант был помешан на Аманде, поэтому легко представить, что Майкл забрал девчонку, пытаясь приманить своего обидчика. Меня сын сержанта боится и вряд ли стал бы связываться, но Хант – трусливый, когда один. Его легко сломать.
Я паркую джип в конце улицы и закуриваю по дороге к воротам. Первый раз в жизни я иду по наитию, зная, что поступаю правильно. Эта грань уперлась острым краем в сознание, и я так же остро ее ощущаю. Рианна сказала бы, что это граница между добром и злом. Я черчу ее прямо сейчас, собственной жизнью.
«Чарли Осборн проводит эксперимент над собой». Отличный заголовок для циркового номера. С другой стороны, не одной же Рианне баловаться подобной ересью. Я выйду за рамки привычного шаблона и освобожу себя. Это просто, во мне нет ни страха, ни сомнений.
Вся та жесть, что творилась до сих пор в моей жизни, шла по кругу, внутри которого я существовал, ища виноватых, ожидая, когда же станет лучше. Я всегда во всем винил Джейсона, но то, что происходит сегодня – полностью моя вина, и я ее искуплю. Я мог бы добить Майкла и скатиться еще ниже, на самое дно. Но я пришел не за этим. Я пришел, чтобы помочь.
Потому что я не Джейсон.
Окно рядом с дверью открыто, из глубины дома доносится спор. Узнаю голос Майкла: он так же надрывно просил в понедельник не гробить его байк, а тогда, в лесу, просил, чтобы я ему поверил. Приличный, умный парень, а уже сломанный.
Голоса резко стихают прямо за массивной входной дверью, и я жду несколько минут, а потом захожу внутрь. Замок такой же, как и у меня дома: открывается ключом. Это традиция, наверно. Так возни и важности бытия больше. Ключ торчит изнутри, его так и не провернули, чтобы заблокировать дверь.
На темном паркете лежит сержант. Я поднимаю взгляд и вижу Майкла. Он стоит у стены, в руке – пистолет, который, скорее всего, забрал у отца. Тоже «Глок», похожий на тот, что я подарил Рианне, только черный.
Мы с Салливаном несколько секунд смотрим друг на друга, не зная, что сказать, а потом я замечаю синюшные проколотые вены в изгибе локтя Майкла: он подкатал длинный рукав серой футболки. Видно, отец во время ссоры заставил показать. Майкл перехватывает мой взгляд и резко одергивает рукав. А у меня ком в горле.
– Моя мать кололась героином в последние два года жизни, – говорю. – Ты давно?
– С нового года.
– Еще не поздно остановиться.
Он смотрит на меня рассеянно и усмехается. Наверно, он боится сам себя в эту минуту, поэтому складывает руки на груди, осторожно снимая палец с курка пистолета.
– Я не хотел его бить, – признается Майкл, глядя на сержанта. – Он не должен был вернуться на ночь. Он ведь Аманду ищет.
У Майкла трясутся руки, под глазами – тени от ломки; глаза мутные, ноздри расцарапаны.
– Кто тебе сказал, что она здесь? – спрашивает Майкл.
– Хант три сердечка прислал. Я так и понял, что он влип.
Салливан выглядит изможденным и рассредоточенным, у него первый день без дозы, судя по всему. И я вспоминаю сумку с наркотой, которую изъяли из дома Ханта.
Твою мать. Майкл хотел получить от Белоснежки дозу? Из-за этого весь сыр-бор?
– Иди первый, туда, на кухню, – равнодушно приказывает мне Майкл, и я прохожу через холл. Дверь в одну из дальних комнат дергается, как на сквозняке, и по телу проходит дрожь.
– Не знаю, что я отцу скажу потом. Он убьет меня. Не простит, – мертвенно спокойным голосом произносит позади Майкл. – Ты бы слышал, то он мне говорил. Сказал, что я ничтожество.
Майкл ведет меня во внутренний двор, просторный и темный. Я ступаю по мощенной дорожке и слушаю стенания чужой умирающей души, и мне так муторно, что сбежал бы сейчас, да поздно.
В летнем доме зябко, и я осматриваюсь с минуту, прежде чем глаза привыкают к мраку.
– Не включай свет, – строго говорит Майкл, но я бы и не смог, потому что не знаю, где включатель.
Рядом с камином – двое пленных. Наживка и гнилая рыба, которую Майкл поймал. Аманда и Хант. Вот же отморозок, рассадник тлена. Придурок.
– Не мог не нарываться хоть пару дней? – говорю ему в гневе, но Хант не способен ответить, потому что и у него, и у зареванной Аманды рты заткнуты кляпами. Та еще парочка. Джокер и Харли Квин.
Хант мычит в панике, по ходу, отчитывает меня. Явно рассчитывал, что я приду и перестреляю всех его врагов к чертовой матери, чтобы забрать Аманду. Наивный, как ребенок, даже спорить стыдно с ним, ибо силы неравны.
Мне нужно потянуть время, чтобы Майкл понял: я не собираюсь причинять ему вред – поэтому спрашиваю:
– Ты зачем этому ублюдку телефон дал?
– У него товар забрали из дома.
Да, знаю. Сам видел. Но этого я не говорю, чтобы Майкл не начал обвинять меня в своих бедах. Значит, Салливан заставил Ханта звонить дилеру со срочным заказом, поэтому позволил поговорить по телефону.
– Я же просил: никаких выкрутасов, – цедит Майкл, подходя к Белоснежке, – а ты Осборна вызвал. Божился, что убьешь его, а сам… Ну ты и… – Так и не подобрав достойного определения, Майкл пинает Ханта ногой, отходит и трет лоб рукой с зажатым пистолетом.
Не делая резких движений, я медленно направляюсь к камину, но Салливан меня останавливает.
– Я не собираюсь с тобой бороться, Майкл. Если бы хотел, ты бы уже умер, – честно говорю. – Я просто разведу огонь, здесь холодно.
Нажимаю кнопку подачи газа и бросаю угли, глядя, как быстро вспыхивает огонь за решеткой. Майкла реально колотит, ему бы согреться хоть немного, иначе перестреляет нас всех на нервах.
Я никогда не кололся – такого и врагу не пожелаешь – но опыта матери мне хватило вполне, чтобы прочувствовать чужую ломку от этой полусинтетической дряни и разделить боль, по капле выедающую душу: будто кожу изнутри сдирают. Поэтому сейчас я искренне сочувствую Майклу. Он же состоятельный, мог бы что-то полегче и подороже брать.
– Зачем тебе героин, Майкл? Ты же адекватный.
– У него спроси, – надтреснутым голосом отвечает он, указывая на Ханта.
– Ты его подсадил?! – офигеваю, не понимая, как такое возможно. Хант отвечает уже привычным мычанием, не понимая, сообщник я Майклу или враг.
Дурак ты, Белоснежка. Я ему никто.
– Майкл, ты же мог его утопить, сдал бы в полицию… Зачем ты вообще связался с таким мудаком?
– Нас связала музыка, ты не поверишь. Мне нравится его музыка, – говорит Майкл и в отчаянии смеется. – Стив был у меня первым, год назад… Повезло мне с любовью, хоть ты сдохни. Я тогда первую дозу попробовал… таблетки, ничего серьезного.
Я смотрю на Майкла, звезду школы, парня с хорошими генами, с яркой внешностью, которая явно нравится девушкам и, уверен, многим парням – и мне за него по-человечески обидно. Мне должно быть все равно, но картинка уродливых уколов в изгибе его локтя стоит перед глазами, цепляя за живое. И мне не все равно.
– У нас ведь все нормально складывалось, – добавляет Майкл.
– …а потом Стивен предпочел Аманду, – догадываюсь, и тот кивает.
– Это был ад, – истерично отвечает он и накрывает голову руками. – Я не мог никому сказать, ничего сделать. Жрал таблетки, ходил за ним, как больной. Он просил, я делал.
Вау… Даже мой циничный ум порицает такие методы дружбы. Хант держал мальчика «принеси-подай» при себе, а когда понял, что тот скоро свалит в университет, подсадил на иглу. Удобно: сын сержанта, как ручная собачка, всегда под боком.
В понедельник я сбросил байк с обрыва, а Хант наказал Майкла по-другому: лишил дозы.
