Трейси так и не появляется, ни на занятиях, ни в церкви.

К семи вечера, вымотанная и все еще злая, я возвращаюсь домой, выруливая на парковку перед гаражными воротами. Беру с сиденья пакет с простыми серыми шторами и поднимаюсь на крыльцо, даже не поворачивая головы в сторону соседского особняка.

Аманда уже у нас, сидит на кухне с моей мамой и что-то увлеченно рассказывает.

– О! Приветик, в наличии суп из брокколи и лазанья. Голодная? – спрашивает мама, и я киваю: еще бы! От сладко-мясного аромата лазаньи слюнки текут.

Домашние давно поужинали, и я наспех ем в одиночестве, потом убираю тарелки в посудомойку.

– Слушай, а ты не говорила, что Чарли – твой сосед! – укоряет подруга, когда мы поднимаемся ко мне.

– Чарли – мой сосед, – сообщаю устало, и Мэнди хихикает. Когда она хихикает, то смешно морщит нос. Я всегда улыбаюсь в ответ на забавную мордашку. – Он секси, правда?

– Внешне симпатичный, но характер скверный. Типичный материалист с манией величия, а еще параноик.

– Откуда такие выводы?

– Он обвинил вчера, будто я собиралась соблазнить его папашу.

Подруга в шоке.

– Ну и черт с ним. У меня дело поважнее. – Она взбивает руками копну коротких светлых волос, падает на кровать с вязаной сумкой наперевес и с видом заговорщицы достает из широкого бокового кармана диск. Тянется к пульту, который лежит на прикроватном столике, врубает телевизор, широкий плоский экран которого висит на стене над кроватью, и вставляет диск в DVD-проигрыватель.

– Извини, Мэнди, но на киносеанс у меня нет сил.

– М-м, погоди. Этот фильм тебя точно развлечет.

Аманда щелкает «Play», и на экране высвечивается…

– Ты с ума сошла! – я хватаю пульт и делаю тише, пока подруга гогочет. По телику показывают эротику 18+.

– Прости, стоило Осборну заговорить об этом на уроке, я ни о чем другом больше думать не могла весь день, – со смехом извиняется Аманда; она сбрасывает кардиган и устраивается на кровати поудобнее.

Я закрываю дверь за защелку, чтобы мама не вошла, и плюхаюсь на матрас рядом с Мэнди. Весной, когда погода теплее, мы обычно проводим время у нас в саду, в летнем домике. Там хранятся старые виниловые пластинки, пледы, свечи, кружки… в общем, все, что нужно для уютных посиделок. Сакральное место, я не пускаю туда чужих людей, даже родителей. Но пока еще зима, и мы с Мэнди предпочитаем сплетничать в моей комнате.

Смотрю на экран и понимаю, что возбуждаюсь... как бы получше выразиться… возбуждаюсь чисто механически. «Сущность» проснулась и ноет, а разум отстраненно продолжает прорабатывать идеи для гранта, пока душа жалеет актрису, которая имитирует непонятно что. Скоро мне надоедает наблюдать за затянувшейся прелюдией: идеи для гранта победили.

– Не знаю, мне не хватает страсти, – вздыхаю.

– А по-моему, очень горячо.

– Да ладно, они просто отрабатывают смену. Этой несчастной секретарше даже притворяться лень, и я ее понимаю. Для звания альфа-самцов ее начальству не хватает интеллекта.

– Зато посмотри на того блондина, который сзади. Какие красивые у него руки…

Я со смешком толкаю Мэнди в плечо и, стянув резинку с волос, пальцами массирую свою многострадальную голову.

– Так, все, меня уносит, хоть ты Ханту звони! – рыдает без слез Аманда. – Ри, быстрее! Сделай мне укол эволюции в мозг! Иначе я пущусь во все тяжкие!

Мэнди обожает подтрунивать надо мной – и при этом всегда поддерживает. Знает, что когда я рассуждаю при ней вслух, то у меня шестеренки в голове быстрее крутятся. Есть в Аманде нечто такое, что вдохновляет меня и наталкивает на правильные мысли. Не зря ведь дружим с трех лет. Она моя Муза.

Я шарю рукой под кроватью, вытаскиваю пакет чипсов и начинаю шуршать, вместо укола предлагая калории. Облизываю соленую чипсину и отправляю в рот.

– Твой первый недомужчина даже презервативы тебя заставлял покупать, а потом выбрасывать, – напоминаю. Мэнди вздрагивает и хлопается лицом в подушку. Вот-вот, молодец, вспомнила, как страдала с непробиваемой, брутальной ленью своего бывшего. Аманда потеряла девственность год назад, с неумелым кретином. С тех пор у нее было еще два парня, один другого хуже, и сейчас она взяла отпуск от отношений.

– Тьфу, весь запал пропал, – доносится ее глухое стенание.

– Не благодари.

Мэнди отлипает от подушки и с минуту смотрит на экран, но уже не видит картинки: задумалась о чем-то.

– Слушай, а ты неслабо завелась сегодня на занятии, – ни с того ни с сего выдает она. – Я думала, ты Осборна сожрешь глазами. Дышала, как дракониха.

– Это называется ненависть, а не страсть.

– Да неужели?

– Он сноб и псих.

– А по-моему, он классный. С чувством юмора точно все в порядке. А губы… М-м-м…

Не хочу обсуждать Осборна. Вообще о нем думать не хочу, поэтому ставлю видео на паузу и выпроваживаю Мэнди домой. Уже половина десятого, спать через полчаса.

– Ты же знаешь, мне нравятся сильные личности, как мистер Килмор, – напоминаю подруге, чтобы больше не навязывала кого попало.

– Все-таки ты помрешь старой девой, прав был Осборн. Мистер Килмор счастливо женат, а других сильных личностей на острове нет… Ну, разве только мистер Хопкинс. И преподобный Мартин. А еще тот инструктор по скай-дайвингу…

– Я ведь уеду через полгода, Мэнди, встречу новых людей, – мягко напоминаю, как ребенку, и подруга становится молчаливой и хмурой, словно я резко встряхнула ее.

Аманда не хочет мигрировать с острова, планирует учиться дистанционно и работать в местном салоне красоты. Ей невыносима мысль, что мы расстанемся.

– На забудь вернуть мне диск, – говорит она сухо на прощание.

– Если сходишь с моим братом в кино.

– Значит, оставь себе. Я нянькой Итону не буду, прости.

– Мое дело – спросить. У брата трудный период…

– Я. Сказала. Нет!!!

– Ну, ладно, ладно… – сдаюсь с примирительной улыбкой.

Смотрю, как Мэнди уезжает, сияя фарами старого салатового «форда», и собираю последние силы, чтобы сходить в душ. Наспех сушу волосы и натягиваю любимую плюшевую пижаму шоколадного оттенка, под цвет глаз. Она сплошная, с длинными рукавами и штанинами, с замком от шеи до низа живота. Набрасываю капюшон с медвежьими ушками и вспоминаю про чертовы шторы. Прежде чем повесить их на деревянный карниз, решаю протереть окно и проветрить комнату. Открываю широкие створки – и застываю. Сердце подпрыгивает к горлу, и я сглатываю внезапное волнение, покрываясь гусиной кожей, хотя в комнате тепло.

Осборн сидит на подоконнике, свесив ноги, и курит. Он в спортивных штанах, майке и клетчатой рубашке с подкатанными рукавами. Он заметно дрожит, ему холодно – но продолжает сидеть, задумчиво глядя на мое окно. Мог бы, кстати, переселиться в другую комнату, если на то пошло. Он смотрит на меня равнодушно, как на пустое место, и вдруг отводит взгляд, пряча ухмылку.

Черт! У меня же эротика на стоп-кадре во всю стену!

Резко закрываю окно и первые секунды пребываю в ужасе, а потом прислоняюсь спиной к стене и начинаю смеяться, зажав рот рукой, хоть Чарли и не может меня слышать из-за звукоизоляции.

Выключаю телевизор и принимаюсь вешать шторы. Осборна уже нет в зоне видимости, но его окно все еще открыто. Он будто специально показывает, насколько меня не существует в его мире.

Странно, что я так злюсь на него. Обычно парни у меня не вызывают настолько сильного раздражения, словно холодной вилкой кто-то царапает изнутри.

А может, зря я на него взъелась? Ну, психанул вчера. Может, уезжать из Нью-Йорка не хотел. А тут еще я со своим пирогом на пороге нарисовалась. А пирог – черничный, кислый…

Кусаю нижнюю губу – и наконец отпускаю упрямство, тормозящее меня. Мне нужен грант, а значит, пора смириться, что выставила себя истеричкой сегодня на занятии. В конце концов, мистер Килмор дал мне очень полезные советы. Особенно запомнилось про фундамент.

Вспоминаю ухмылку соседа – и меня снова пробирает на смех. Пью воду из бутылки, чтобы успокоиться.