Кажется, пролетают целые столетия, прежде чем я поднимаюсь.
– Привет, – говорю Кошке-Кэт и, судя по всему, уже не целомудренному Джерри, раздетому до пояса. – А ты ничего, качаешься, да, Джерри? Молодец. Грудь бреешь или воском обрабатываешь?
Он молчит как рыба, и я оглядываюсь.
Вся комната завалена рисунками. Карандашные наброски, смятые и аккуратно сложенные на столе, на креслах, на полу. Я брожу по комнате и рассмариваю их с маниакальным обожанием, понимая, что все это время Чарли рисовал меня. Одетой, обнаженной, одну и вместе с ним. На некоторых набросках портреты хорошо прорисованы, а кое-где лишь плавные линии, как танец.
Нет, это конец света. Мы с Чарли – двое буйнопомешанных, которые нашли друг друга.
Джерри и Кэт, далеко не трезвые, продолжают молча таращиться на меня, а потом в шоке – друг на друга, будто не понимают, как оказались вдвоем в чужой ванной комнате, да еще в таком пикантном виде.
Пить меньше надо.
У кровати валяется пачка презервативов, и я забираю один, пряча в декольте за неимением карманов. Так, на всякий случай.
Подмигиваю онемевшим одногруппникам и выхожу из спальни в поисках Чарли. Его имя сейчас звучит, как ангельская песня. Лишь бы он меня не выгнал, мой мстительный, злопамятный, лучший на свете парень.
На втором этаже еще три комнаты, и я заглядываю в каждую.
Чарли спит, уткнувшись лицом в подушку, на большой кровати под балдахином, в спальне, которая гораздо просторнее, чем его собственная. Здесь красиво, даже роскошно. Явно комната Джейсона, хоть тот и бывает здесь слишком редко.
Будить Чарли не хочется, он слишком устал. Так что я сбрасываю кроссовки, забираюсь под одеяло и обнимаю его. На нем черная майка, подчеркивающая рельеф плеч, а шершавая ткань спортивных штанов приятно щекочет мои голые ноги.
На меня снисходит умиротворение, я словно нежусь на пляже под летним солнцем. Чарли невероятный, неземной. Я могла бы смотреть на него часами, особенно когда он спит, а не ругается со мной. В свете ночной лампы его кожа отливает серебром, но я не смею коснуться ее губами. Вместо этого начинаю считать его вдохи. Собираю их и сохраняю внутри себя, на счастье.
На счете «десять» сбиваюсь, захваченная врасплох. Чарли очень сильный, он подминает меня под бок, как котенка. Все еще в полудреме, он устраивает голову в изгибе моей шеи и тихо, хрипло выдыхает:
– М-м-м...
Но вот он замирает, а потом резко отталкивает меня со злым бурчанием:
– Какого…! – Осборн осекается на полуслове и смотрит на меня несколько долгих мгновений, взъерошенный и невыносимо порочный спросонья: – Ты мне снишься, что ли?
– Да, это осознанный сон, – фыркаю, пряча за смешливым тоном волнение, и выбираюсь из-под одеяла. Чарли замирает, разглядывая меня таким голодным взглядом, что сущность лежит в обмороке.
– Прости, что толкнул, думал, Кэтти навязалась, – объясняет Осборн, пожирая глазами меня всю, без остатка. – Ты как сюда попала?
– Через окно. Сегодня моя очередь.
Он недоверчиво щурится, анализируя реальность, а потом подпирает голову рукой и с философской серьезностью спрашивает:
– Скажи мне, Ри. Что я должен сделать, чтобы ты послала меня раз и навсегда? У тебя гордость есть вообще?
Я тоже ложусь поудобнее и забрасываю руки за голову, слегка выгибаясь. Платье подтягивается выше, оголяя бедра, и я наслаждаюсь реакцией Осборна. Он с шумом втягивает воздух и прикипает к моим ногам таким тяжелым взглядом, что я робею.
– Любовь сильнее гордости, – произношу с напускным равнодушием, умоляя про себя, чтобы Чарли не выставил меня за дверь.
Он не выдерживает и протягивает руку, поглаживая большим пальцем мою ключицу, а затем спускает ладонь ниже, ловя бешеные удары моего сердца.
– А при чем здесь… хм… любовь? – настороженно уточняет он и морщится, словно у него в горле першит от необходимости обсуждать чувства.
Я тону в этом мгновении, проваливаюсь, как в декорацию. Чарли пытливо смотрит мне в глаза, он даже дыхание задерживает, словно боится спугнуть момент истины. А у меня не получается заговорить. Вспоминаю буквы алфавита, но они не складываются в слова. С Чарли у меня часто такие пробелы в сознании случаются.
Ничего, я скажу ему молча. Скрещиваю ладони над сердцем, поверх горячей руки Чарли, а затем касаюсь указательным пальцем его груди, признаваясь на языке жестов: «Я люблю тебя».
– …и мне все равно, что с нами будет, – тихо добавляю.
Он сжимает челюсти, словно удерживает себя от ответного признания, и смотрит мне в глаза.
– Даже если потом ничего не будет? – спрашивает он.
– Даже если завтра солнце не взойдет.
– Вау, – восхищенно выдыхает Чарли. – Да ты чистая поэзия, детка.
Я и сама от себя в шоке. Любовь превратила меня в романтическую героиню мюзиклов. Но будет ли у нас с Осборном хэппи-энд, это большой вопрос. Первый вопрос в жизни, ответа на который я больше не ищу.
POV Чарли
Она смущенно заправляет волосы за уши и смотрит на меня так невинно, что даже трогать ее жалко. Вот же ненормальная, просто-таки непробиваемая. А еще в белом пришла, как на жертвоприношение. Мои демоны счастливы.
Я все еще зол на Ри из-за того, что она вмазала мне правдой под дых, назвав вещи своими именами. Но мое упрямство разбивается, как ледышка, когда она достает серебристый пакетик из декольте.
– Подумала… мало ли, – тихо говорит она, краснея, и мне выть охота, потому что не могу на нее злиться. Пытаюсь, но не получается.
Попал ты, Чарли. И – черт – это такой кайф, что я согласен вечно оттягивать момент нашей первой близости, как последний мазохист. Просто чтобы ощущать ломающий меня поток гормонов, который оживляет и превращает в озабоченного фаната. Я ощущаю вдохновение, возбуждение, счастье… Так вот оно какое – счастье: непривычно легкое внутри и одновременно болезненно огромное, не вмещается в такого циника, как я. Оно душит меня, и нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы не расплакаться, выставив себя сентиментальным психом.
– Как низко ты пала, Рианна Ламлашская. Приносишь себя в жертву чужим демонам и радуешься. Куда только смотрят твои родители?
Я осторожно забираю презерватив из тонких пальцев и откладываю в сторону. Подвигаюсь ближе и накрываю Рианну собой, обнимая, а потом резко переворачиваюсь на спину. Моя муза от неожиданности падает на меня, но тут же упирается руками в кровать, приподнимаясь, и ее волосы волной ложатся мне на плечи, обдавая горько-сладким ароматом мандарина. Мужским ароматом, моим… Она такой же шампунь купила, что ли?
Жаль нельзя купить аромат Рианны. Я бы втер его себе в кожу.
– Покажи мне, как ты умеешь извиняться, – говорю ей и заставляю себя опустить ладони на одеяло, чтобы не разорвать белое платье. Ткань тонкая, в мыслях она уже валяется на полу.
– А я должна? – дрожащим от предвкушения голосом спрашивает Ри. Ей нравится играть со мной, я это давно понял.
– Нет, ты мне ничего не должна. Можешь встать и уйти, я тебя не держу.
– Разве? – дразнит она, и у меня кровь закипает от сексуального тембра этой, казалось бы, здравомыслящей девушки. – Ты держишь меня взглядом, как магнитом. Отпусти меня, и я уйду.
Но я не могу отвести глаз. Не могу отпустить.
Сколько мы вместе? Три дня? Четыре? А кажется, она была со мной всегда.
Нащупываю рядом серебристый пакетик и разрываю зубами. В мыслях держу себя за горло и втолковываю, что нужно быть сдержанным, это ведь ее первый раз.
Ри, затаив дыхание, снимает с меня майку, царапает короткими ногтями ноющие мышцы пресса и заводит пальцы под эластичный пояс, стягивая с меня штаны. Под ними нет белья, и она снова напрягается, увидев меня раздетым. Мне кажется, что Ри передумала, но после короткого замешательства она тяжело сглатывает и начинает покрывать мой торс влажными поцелуями, повторяя все то, что я делал с ней утром. Ри передвигается вниз – и я закрываю глаза, убитый наповал, когда она осторожно проводит губами вдоль болезненно твердого члена.
