– Дурак, – резко бросил лекарь, ткнув в спину ученика концом белого резного посоха, – сколько тебе долбить, что в тяжких случаях сперва дают снадобье в рот, а уж потом телеса мажут… Да не суетись уже, бестолочь, делай, что делаешь, только тоньше-тоньше слой накладывай, или на сутки без еды останешься, – сверкнул он глазами и повернулся к переминающейся с ноги на ногу матери Дуги.

– Ну что ж… уважаемая, хрипеть он теперь станет потише. Я потратил ценное и редкое средство, чтобы унять боль, – со значением произнес лекарь, выразительно глядя ей в глаза. Улла мелко закивала и, беспрестанно оглядываясь, быстро вышла, переваливаясь, как утка. Меж тем, Дуги, не переставая дергать ногами, уже не хрипел, – из его груди вырывался лишь странный грубый свист. Глаза исчезли под багровыми распухшими, как оладьи, веками. Лекарь, с неудовольствием обежав больного глазами, нетерпеливо повернулся к двери.

– Да когда ж ему станет легче, достопочтенный господин Барнабас, он уж задыхается, – не удержался папаша Мартен, заглядывая врачевателю в глаза. Барнабас раздраженно глянул на непонятливого простолюдина:

– Яд розовых медуз в такой дозе, какую получил больной, смертелен. Иногда пациента можно спасти, обильно напоив его свиной мочой и пустив кровь, но в этом случае – слишком поздно. Я сделал все, чтобы больной перестал кричать, – и вам нужно день и ночь благодарить за это Жизнедателя.

Мартен Ри тупо смотрел на врачевателя, не умея сразу осознать весь ужас сказанного. А Бренна будто по голове ударили – что? Дуги умрет? Уши резал жуткий свистящий звук, – шея у Дуги распухла еще сильнее и лоснилась, вены вздулись…

Что делать? Ведь он выплеснул почти всю яджу, чтобы помочь Дуги на берегу. Внутри было пусто, как в холодном очаге, к которому он прижимался. Бренн вздрогнул – старая Ойхе сжала ему плечо жесткими пальцами и яростно зашептала: – Поди, поди к нему – окупи сполна свое окаянство – спаси моего внука!

Ее неистовый шепот будто пробудил искру, что зрела внутри. Жар ударил в голову Бренна, дрожь наполнила тело. В комнате потемнело, предметы стали размытыми, звуки исчезли. И только лицо Дуги в паутине лопнувших сосудов виделось четко и страшно…

Подскочив к кровати, Бренн обхватил его раздутую шею ладонями, и тут же его собственное горло перехватил спазм, а воздух превратился в сухой песок, раздирающий глотку. Он чувствовал, что его язык раздулся, заполнил весь рот, став огромным неповоротливым обрубком. А из груди Дуги вырывались жуткие хрустящие звуки, воздух почти не пробивался через опухшую глотку, сердце пропускало удары. Но где таится болезнь? Зажмурившись, будто играя в темноте в прятки, Бренн, наконец, рассмотрел длинные черные нити, которые по-змеиному скользили в жилах Дуги, продвигаясь с током крови. Вот они, мрази! Он помнил, как лечил зуб Дрифы, и нацелив яджу, принялся осторожно, но упорно выжигать «змей», следя, чтобы кровь не вскипела вокруг их склизких тел.

Казалось, прошли часы. Сильно замутило, острая боль гвоздем ударила между бровей, и Бренн чуть не потерял сознание. Он вконец обессилил, проталкивая воздух не то через свое горло, не то через горло Дуги. Он сам горел, выжигая черных змей и отдавая силу. Кому – себе, Дуги? – он уже не понимал… Но сердце друга отзывалось, а пульс выравнивался. Когда песок, раздиравший горло Бренна, превратился, наконец, в воздух, он догадался, что Дуги чувствует то же самое. Очнувшись, будто в тяжелом похмелье, услышал голоса вокруг, увидел, как лицо Дуги теряет пугающую багровость, отек спадает, а из-под набрякших век появляются белки глаз. Свистящие звуки исчезли, перейдя в тяжелое, но спокойное дыхание, – бедолага спал.

Бренн стряхнул с себя остатки оцепенения, обернулся и встретился глазами с напряженным взглядом старых глаз Ойхе. Ее морщинистое лицо было мокрым от слез. Барнабас смотрел него с явной злостью. Трактирщик быстро моргал, пытаясь скрыть слезы, а в дверях потерянно застыла тетушка Улла, держа кошель. Похоже, прошло не больше нескольких минут, а вовсе не час, как думалось. Увидев, что сыну легче, Улла бросилась к кровати.

Врачеватель нехорошо прищурился, впиваясь взглядом в Бренна. – Кто ты, юноша? – сухо спросил он. – Димед? У тебя есть разрешение?

Бренн растерялся, не понимая, как должен себя вести и что отвечать.

– Дак, это тутошний парнишка… дружок Дуги, – пробормотал папаша Мартен, не отрывая глаз от глубоко дышащего во сне сына.

– Никакой он не димед, господин врачеватель, а всего-навсего ученик кузнеца, – услужливо поспешила с ответом Мелена.

– А проверен ли ты на скверну, ученик кузнеца? – голос лекаря был холоден, как кусок льда. Не дожидаясь ответа, он приказал: – Подойди сюда.

Двигаться было тяжело – тошнота подкатывала к горлу, голова трещала, и даже зубы ломило. Но Бренн, интуитивно стараясь изобразить озадаченность и непонимание, послушно подошел к лекарю.

– Назови свое имя, точный возраст и где ты обитаешь? – Барнабас с подозрением вглядывался в его лицо. – Так, ну что ж, – удовлетворенно произнес он, потирая ладони, когда Бренн ответил, – значит, ты уже совершеннолетний. Это меняет дело… И потому, если будет доказано, что ты преступно используешь яджу, не уведомив Орден и не получив дозволения, тебя ждет суровое наказание. Если же проверка выявит в тебе гниль, а свидетели покажут, что ты приносил вред, применяя силу, – тут врачеватель сделал выразительную паузу, – я не исключаю даже смертную казнь…

Прыщавый ученик Барнабаса со злорадным удовлетворением смотрел на побледневшего Бренна. Тетка Улла охнула, всплеснув руками.

– Но во мне нет искры, господин, – я вовсе ничего такого не умею, – попытался оправдаться Бренн, чувствуя, что его начинает потряхивать от страха и дурноты.

– Достаточно того, что ты пытался использовать яджу! И я это наблюдал самолично! И мой ученик подтвердит… – с негодованием заявил лекарь, распаляя самого себя и упиваясь своей властью. Прыщавый энергично закивал, подтверждая слова наставника.

– Что вы, что вы, господин Барнабас, – запричитала Улла, – какая такая гниль, – мальчик-то сиротка, его тут все с малолетства знают… никакой скверны в нем нет и быть не может…

– Именно это и будет проверено опытными дознавателями Непорочных! – с торжеством объявил Барнабас, назидательно подняв длинный палец с острым ногтем. Он с пренебрежением посмотрел на жену трактирщика и счел нужным просветить простолюдинов: – Вполне возможно, что вы пригрели в доме змею – темного урода, гнилушку! А по недомыслию и невежеству не понимаете этого, допуская злостного преступника в семью и покрывая его делишки. Суд Яджу сразу определит, какого рода способностями он обладает. Если перед нами всего лишь тщеславный глупец, его отпустят, но, как следует проучат, назначив справедливое публичное наказание. Если же Суд обнаружит в нем зерно гнилой яджу, – лекарь свернул пальцы кольцом и сделал отвращающий жест, – подозреваемого немедленно изолируют от добропорядочного общества, поместив в Узилище.

– Но парнишка никак не может быть темным уродом, почтенный господин, – он ведь спас нашего Дуги, – бесхитростно заявил трактирщик, отирая со лба крупные капли пота.

– Больного спасли целебные и очень дорогие снадобья! – раздувая ноздри, повысил голос возмущенный Барнабас и нетерпеливо выхватил кошель из пальцев Уллы. – Приготовь уведомление на подозреваемого! –  приказал он ученику и повернулся к Бренну. – О твоих жалких попытках использовать яджу я незамедлительно извещу Орден, и завтра на рассвете ты обязан явиться в Дом Правосудия Непорочных, где тебя проверят на скверну.

Барнабас протянул руку в сторону ученика, вложившего в его пальцы стилос, и поставил на уведомлении витиеватую подпись.

– Подозреваемый Бренн Ардан, – надменно произнес врачеватель, презрительно глядя на Бренна, – если вдруг ты вздумаешь прятаться иль бежать из Бхаддуара, тебя даже без проверки сочтут виновным и пустят по твоему следу Ловчих.

Ученик Барнабаса ухмыльнулся, ковыряя прыщ и с удовольствием наблюдая, как по бледному грязному лицу Бренна расползается страх.