Случилось так, что таким внешним катализатором стал Балканский полуостров, где соперничество империй достигло кризисной фазы, а процесс деколонизации перешел в стадию зрелости. Последние исследования положили начало процессу возвращения истории Балкан центрального места в истории Великой войны, и не без причины. Как заметил Алан Крамер, хорошо задокументированный факт, что внутри каждой из великих держав были лица, заинтересованные в развязывании войны, «не объясняет, почему война началась в 1914, а не в 1910 или 1918 году или почему она стала войной европейского и мирового масштаба». Ответы, заявляет Крамер, нужно искать на Балканах[13]. События на полуострове в начале века развивались очень стремительно. Успешный переворот, совершенный радикальными сербскими националистами в 1903 году, и масштабное восстание против османского правления в Македонии в том же году существенно поменяли политический ландшафт на суше, в основном за счет демонстрации мощи антигабсбургских и антиосманских настроений. Ослабление России после Русско-японской войны и революции 1905 года еще раз трансформировало международный баланс сил. Летом 1908 года революция младотурков в Македонии привела к дальнейшей дестабилизации султанского режима, после чего многие стали ожидать крупных политических преобразований во всем регионе.

Ширящийся коллапс Османской империи побудил российского министра иностранных дел А. П. Извольского начать рискованную игру с невыгодной позиции. По Берлинскому трактату 1878 года Габсбурги на 30 лет оккупировали Боснию и Герцеговину, и всем великим державам были известно, что Австро-Венгрия мечтала осуществить аннексию этой области после истечения срока действия трактата в 1908 году [Clark 2013: 83]. Извольский, зная, что его слабеющая армия не в состоянии этому помешать, решил усилить свою позицию, предложив согласиться на аннексию Боснии Австро-Венгрией, если Габсбурги не станут вмешиваться в планы России расширить доступ и влияние в проливах Босфор и Дарданеллы. Однако заявление об аннексии Боснии вызвало такой гневный отклик российской (и сербской) общественности, что Извольскому пришлось пойти на попятный и публично осудить аннексию, которую он только что втайне одобрил. Россия отдала приказы о частичной мобилизации и забряцала оружием, что не произвело ожидаемого эффекта. В марте 1909 года Германия пригрозила одновременно развязать военные действия и раскрыть закулисную дипломатию Извольского. Французы, как и ожидалось, проявили мало готовности развязывать войну на континенте ради укрепления морской мощи России или спасения репутацию Извольского. Не имея возможности положиться на союзников, на свою все еще ослабленную армию и даже на собственного министра иностранных дел, Россия отступила. Среди отрезвляющих уроков кризиса было и то, что Австрия получила более весомую поддержку от Германии, чем Россия от Франции и Британии. В результате русские специалисты по международной политике, как ни парадоксально, еще сблизились с Балканскими странами, на которые, как они надеялись, можно было в большей степени полагаться в непростые времена [Rossos 1981]. В то же время «почти беспрецедентные дебаты» по вопросу имперской политики сыграли большую роль в становлении политического строя после 1905 года, чем думские деятели и «общественное мнение» [Rossos 1981:8]. Как следствие, российская политика стала еще в большей степени исходить из романтических воззрений на нацию и империю, разделяемых большей частью образованной элиты.

Успех австрийской дипломатии привел к тому, что Россия была унижена, а Сербия разозлена. Отношения последней с империей Габсбургов становились все хуже, к тому же Сербия увязла в безнадежной таможенной войне с ней. Мечты о Великой Сербии зависели от того, удастся ли присоединить Боснию, Македонию и Албанию (которая также являлась частью Османской империи).

Аннексия Боснии продемонстрировала стабильное могущество Австро-Венгрии в регионе, но ничем не поддержала турок. Россия была усмирена, Габсбурги довольны, и молодые балканские государства взяли на себя ведущую роль в решении «восточного вопроса», инициировав интенсивную волну действий по деколонизации. Болгария, функционально независимая с 1878 года, воспользовалась слабостью Порты, потребовав полной независимости и официального признания, которые и получила после скоропалительных трехсторонних финансовых переговоров с Петербургом и Стамбулом в 1908 году [Thaden 1965:39]. В 1910 году князь Никола Черногорский провозгласил себя конституционным монархом и стал проявлять больше активности в соседних османских регионах Албании. Албания, долгое время являвшаяся многонациональной и многоязычной провинцией на окраине Османской империи, стала великолепной площадкой для подобной авантюры. Король Никола пообещал населению Северной Албании (состоявшему в основном из католиков), что поддержит их восстание против Турции, и такое восстание действительно вспыхнуло в 1911 году. Турки ответили с позиции силы, и Никола разрешил повстанцам, уступающим противнику в численности, пересечь границу, чтобы скрыться в его владениях. Турки грозили сами нарушить границы и атаковать повстанцев – это означало бы войну. Посредничество России помогло предотвратить военный конфликт: русские дипломаты умерили воинственность короля Черногории и принудили турок к значительным уступкам албанским повстанцам – Албании была обещана широкая автономия – так что те вернулись домой, чувствуя себя отомщенными и не опасаясь риска преследования. Это был не первый и не последний раз, когда политические игроки на Балканах способствовали осуществлению перемен в ускоренном темпе, выходящем далеко за рамки желаний их номинального патрона – России. Российское Министерство иностранных дел было вынуждено реагировать на свершившиеся действия, предпринятые без его поддержки, а зачастую – даже неведомо для него.

Этот кризис разрешился не раньше, чем турки были принуждены к дальнейшим территориальным уступкам, и на этот раз игроком более крупным, чем Черногория. В конце лета 1911 года Италия оккупировала османскую провинцию Триполи в Северной Африке, а в сентябре того же года Османская Порта объявила войну. Итало-турецкая война немедленно поменяла политические расчеты балканских политиков. Лидеры Сербии, Болгарии, Черногории и Греции, с опаской следившие друг за другом большую часть последнего десятилетия (в частности, в Македонии), теперь быстро заключили ряд двусторонних военных и политических союзов. В марте 1912 года Сербия вступила в союз с Болгарией. В мае 1912 года греки и болгары сделали то же самое. В конце лета Черногория присоединилась к ним, заключив ряд устных и письменных соглашений, которые были окончательно ратифицированы 13 сентября – 2 октября, менее чем за неделю до объявления Черногорией войны Османской империи. Итогом всех этих соглашений стал альянс, получивший название Балканский союз или Балканская лига.

Россия, долгое время желавшая подобного альянса, чтобы уравновесить мощь Австро-Венгрии на полуострове, оказала значительную дипломатическую поддержку при формировании Балканской лиги. Однако по мере хода переговоров беспокойство российских представителей начало усиливаться. Министерство иностранных дел знало, что Россия ни в военном, ни в дипломатическом отношении не готова к балканскому конфликту, и постоянно напоминало подконтрольным России странам на Балканах, что все эти новые альянсы должны быть чисто оборонительными по своей сути. Болгарский министр финансов информировал Извольского (которого понизили в должности, сделав в 1910 году послом во Франции), что Россия должна предоставить Болгарии «свободу действий» в такой благоприятный момент, когда Османская империя была слаба. Извольский должным образом предупредил своего шефа С. Д. Сазонова о том, что новый военный союз между Сербией и Болгарией оказался по сути наступательным альянсом [Кострикова 2007: 196-197].