Окончательный крах османской мощи в Европе, который так долго предсказывали, на этот раз казался неминуемым. Влиятельные европейские политики были встревожены подобным развитием ситуации, обещавшей дестабилизировать отношения между великими державами. В частности, для России и Австро-Венгрии победа в столкновении с Юго-Восточной Европой означала сохранение престижа и мощи в будущем, в то время как поражение могло бы привести к выходу из клуба имперских тяжеловесов и одновременно к существенному подрыву перспектив их союзников. Оглядываясь назад, легко понять, почему дипломатов так тревожило развитие событий. Война на Балканах могла привести к формированию нового имперского порядка. Чего дипломаты не видели, так это вероятности, что Балканские войны могут положить начало эпохе конфликтов, которые не просто разбалансируют существующую систему взаимоотношений имперских держав – они уничтожат целиком. Авторитетные старые державы продолжали относиться к новым балканским нациям как к детям, хотя к тому времени, согласно знаменитому высказыванию царя Николая II, на них уже смотрели как на «благонравных подростков… которые выросли и превратились в упрямых хулиганов» [Clark 2013: 275].

Оказалось, что у этих «хулиганов» есть сильные и эффективно действующие армии. В 1912 году они быстро обратили в бегство силы Османской Порты. Греческие войска взяли Салоники буквально за несколько часов до прибытия болгар. Войска Черногории продвинулись на юг вдоль побережья Адриатики. Сербские силы вошли в Западную Македонию, а болгары оттеснили османов практически обратно до самого Стамбула. Эти быстрые успехи вызвали лихорадочную активность великих держав. Однако, в отличие от 1878 года, когда великие державы, не участвовавшие в военных действиях, получили выгоду от Балканских войн, самое большее, что они могли сделать на данном этапе, это сдержать амбиции сербов на Адриатике, настояв на образовании независимой Албании. Вторая Балканская война разразилась в 1913 году, когда Болгария, охваченная возмущением на фоне сербских успехов в Македонии, предприняла непродуманную атаку на своего прежнего союзника. Вторая Балканская война продлилась недолго, так как все соседи Болгарии набросились на нее как коршуны, отхватывая себе куски ее территорий.

Две Балканские войны устранили османский фактор из балканского политического уравнения, однако, с точки зрения сербов, эти войны лишь накалили эмоции относительно австро-венгерского правления в регионе. Все сербские политики знали, что сведение счетов с империей Габсбургов невозможно без мощной поддержки со стороны России, и сербское правительство предпринимало все усилия, чтобы поддерживать прекрасные взаимоотношения со своим великим восточным союзником. Даже австрофилы, такие как бывший премьер-министр Сербии Владан Георгиевич, убеждали прибывающих с визитом российских военных, что «весь народ Сербии» поднимется против Австрии, одновременно упрекая их за «робость и колебания в российской политике» [Мартынов 1913: 13-14]. И все же большинству сербских лидеров было известно, что их истощенной армии требуется время для восполнения сил, а им самим – период мира, чтобы упрочить свои достижения [Lyon 1997: 499]. Премьер-министр Никола Пашич был убежден, что в интересах Сербии Австрия должна оставаться региональным игроком еще на протяжении 25 лет, поскольку это даст Сербии время для упрочения своих достижений на юге [Писарев 1990:30]. Даже центральный исполнительный комитет радикальной националистической группы «Черная рука», узнав заблаговременно о тщательно скрываемой операции по убийству Франца-Фердинанда, которую планировали члены группы, попытался помешать этому плану. Как отмечал Иоахим Ремак,

В самом деле, Пашич был настолько встревожен перспективой спровоцировать Австрию, что, узнав, что молодые люди, вооруженные бомбами и пистолетами (и среди них Таврило Принцип), тайно пересекли границу, дал указание своим подчиненным остановить их и в дальнейшем не позволять таким бандам появляться в Боснии накануне визита эрцгерцога [Dedijer 1966: 390; Clark 2013: 57]. Но ни вожди «Черной руки», ни глава правительства Сербии не хотели выдавать своих товарищей и самого факта, что им известно о плане покушения, и предупреждать австрийцев – не в последнюю очередь потому, что не горели желанием выступать на стороне австрийских властей, предпочитая молодых национал-радикалов[14]. Пашич, по мнению К. Кларка, обладал «высокой чувствительностью к общественному мнению, потребностью поддерживать взаимопонимание с сербской нацией, для дела которой он трудился и терпел лишения» [Clark 2013:19]. Все, что мог сделать центральный комитет, – это приказать идейному вдохновителю заговора, полковнику Драгутину Димитриевичу, связаться с его подчиненными и дать отбой. Но полковник этого не сделал.

15 (28) июня 1914 года выстрелы Принципа положили начало Третьей Балканской войне, принеся смерть Францу-Фердинанду и его жене Софии в боснийской столице Сараево. Убийство Франца-Фердинанда было не просто поводом к уже неизбежной войне. Оно затронуло и лидеров, и граждан Европы на самых разных уровнях. Конечно, как всегда, существовал вопрос соперничества империй. И еще это был пример нескоординированной акции небольшой группы «силовых предпринимателей». Как мы видели, заговор вовсе не был частью генерального освободительного плана сербских элит, которые не желали вести свою потрепанную армию на поле боя, надеясь на российскую военную машину, в тот момент находившуюся в стадии значительных преобразований. Но важным являлось то, что Июльский кризис начался с террористического акта, совершенного заговорщиком, который был связан с воплощенным представителем процесса деколонизации – Сербией – ради дела Великой Сербии. Реакция многих видных игроков, в частности кайзера Вильгельма, была чисто инстинктивной: убийцы – это дикари, а Сербию надо поставить на место[15].

Радикальные сербы не рассматривали этот акт как варварский. Напротив, они приветствовали его дерзкое, жертвенное мученичество, считая его разумным и результативным примером того, что мы сегодня назвали бы асимметричным силовым ответом угнетенной стороны имперской машине, в распоряжении которой было гораздо больше ресурсов. В России эмоции по поводу убийства были смешанными (причем зачастую – у одних и тех же лиц), однако в Германии и Австрии отвращение к совершенному убийству помогло сторонникам войны одержать победу в весьма напряженных баталиях в среде политической элиты. Важность дискурса о зверствах понимал даже сам убийца, Таврило Принцип, который во время допросов и судебного процесса стоял на том, что убийство Франца-Фердинанда было легитимным политическим актом. Но Принцип убил также супругу эрцгерцога Софию. Когда его спросили, почему он это сделал, он заявил, что целился в генерала Потиорека (наместника Боснии и Герцеговины, командовавшего расквартированными там войсками, который ехал в том же автомобиле), но его толкнули, когда он стрелял. Почти наверняка это была правда. И все же большую часть времени он не придавал особого значения смерти Софии, считая ее примером допустимого сопутствующего ущерба. На суде, однако, выяснилось, что последними словами Франца-Фердинанда была мучительная и тщетная мольба: «София, милая! София, милая! Не умирай! Живи для наших детей!» После этого свидетельства взволнованные члены суда объявили короткий перерыв, чтобы стороны могли вернуть себе присутствие духа. Один из защитников во время перерыва подошел к обычно невозмутимому Принципу и спросил, задело ли его это свидетельство. Принцип в смятении воздел руки со словами: «По-вашему, я зверь?» [Remak 1959: 222].