– У неё был туберкулёз, но доктора говорили, что состояние дочери стабильно. Мы собирались отправить её на лето в Ниццу.

– Когда точно неизвестна причина смерти, обычно проводится вскрытие. Разрешите ли вы провести вскрытие тела вашей дочери? – спросил Ленуар.

– Об этом не может быть и речи. Вы и так уже похитили у меня жизнь Софии. Уродовать её тело я не позволю. Её сегодня же перевезут из морга к нам домой. Моя девочка достойна того, чтобы её похоронили с соблюдением всех традиций. – Фон Шён выглядел сейчас особенно усталым и сломленным. Казалось, что он цеплялся за похороны дочери как за последнюю возможность сохранить лицо. – А теперь, если не возражаете, я займусь своей работой, а вы своей.

– Вы отец, это ваше право, – сказал Ленуар, пропустив мимо ушей последние слова фон Шёна. Затем он вынул из кармана свой вчерашний трофей и спросил: – Господин посол, вам знакомы эти часы?

Посол посмотрел на часы и быстро перевёл взгляд на Ленуара.

– Откуда они у вас?

– Часы были найдены в Буживале, – не вдаваясь в подробности, ответил сыщик.

– Если они были на Софии, то по закону мне должны были их вернуть ещё в морге.

– Они были не на Софии, а в лодке, где она лежала. Французская полиция соблюдает законы своей страны, – твердо сказал Ленуар, глядя фон Шёну в глаза. – Так вам знакомы эти часы?

– Эти часы мне подарил император Вильгельм, когда я получил баронский титул. Видите на них корону? Теперь это баронская корона рода фон Шёнов. Я думал, что потерял часы, и был бы признателен, если вы мне их вернёте. – Посол явно подыскивал слова, чтобы сдержать прилив раздражения. – И я понятия не имею, что эти часы делали в лодке, где была найдена София!

Ленуар встал, поблагодарил посла за внимание и поклонился.

– Прошу прощения за неприятный разговор, но это моя работа. На время расследования часы останутся у меня. Примите мои глубочайшие соболезнования по поводу смерти вашей дочери.

Габриэль развернулся к двери и прямо на ней увидел рельеф с изображением Дионисия, сидящего на пантере. Такие барельефы обычно украшали во дворцах парадные столовые. «Какая ирония судьбы, что посол Германской империи занимает кабинет в бывшей столовой. Просто какая-то закулисная кухня!» – подумал сыщик и сразу отогнал эту мысль как слишком предвзятое отношение к официальному представителю европейской державы.

– Господин посол, позвольте задать вам ещё один вопрос. Последний, – рискнул спросить Ленуар уже у двери. – Как вы считаете, будет ли в Европе война между нашими государствами?

– Я всего лишь посол, который выполняет приказы своего правительства, – помолчав, ответил фон Шён. – Мое дело наблюдать за происходящим и стараться сохранить мир. Делать заключения, принимать решения – это удел руководителей повыше моего ранга. Я всего лишь пешка на их шахматной доске. Могу сказать только одно: во всём следует стремиться к компромиссу. Компромисс – это мир, всё остальное – война. Если французы пойдут на уступки, то войны не будет.

При виде миссис Дженкинс Ленуар мысленно набросал её карикатуру. Получилась вытянутая мадам с крупной лошадиной челюстью, римским носом и высоко приподнятыми бровями. С первых минут их встречи всей своей сутью и манерами этот великолепный образчик Туманного Альбиона показывал, кто в доме хозяин. И это был явно не представитель французской полиции.

– Хотите чаю? Сейчас как раз пять часов, – спросила миссис Дженкинс.

– Нет, спасибо, – ответил Ленуар. Ему не хотелось долго засиживаться в женском пансионе.

– Прекрасно! – Миссис Дженкинс позвонила в колокольчик и сказала вошедшей служанке: – Глори, приготовьте, пожалуйста, чай для нас с господином полицейским. Вы знаете, как я люблю.

– Э-э-э… Спасибо… Миссис Дженкинс, расскажите мне о Софии фон Шён. Как она училась, ладила ли с другими девушками? – спросил Ленуар. Если повезёт, то долго чаёвничать не придётся…

Миссис Дженкинс сцепила пальцы рук.

– Мое заведение – один из самых добропорядочных пансионов для девушек во всей Франции. Здесь учатся дочери князей, послов, банкиров, и никогда, – слышите! – никогда ни одна девушка своим поведением ещё не бросала такую тень на мою школу, как София фон Шён…

Ленуар начал сомневаться, достаточно ли понимает англичанка французскую речь, и попробовал зайти с другой стороны:

– У девушки были подруги?

– Я тщательно проверяю рекомендации каждого преподавателя моей школы, а потом присутствую на их уроках, чтобы лично убедиться в их компетентности! Родители доверяют мне воспитание своих детей, и я очень серьёзно подхожу к учебной программе.

– Миссис Дженкинс, у мадемуазель фон Шён были подруги? – решил настоять на своём Ленуар.

В этот момент вошла Глори с подносом и начала выставлять перед миссис Дженкинс необходимый фарфоровый инструментарий для правильного приема английского чая. Через минуту тот же набор, состоящий из чашки и блюдца с причудливыми розовыми цветочками, сахарницы, чайничка и маленькой тарелочки для чаинок, выстроился и перед Габриэлем Ленуаром. Сыщик вздохнул и продолжил продираться сквозь заросли благоухающих кустиков и листиков английского садика, который рисовала перед ним миссис Дженкинс. Он решительно взял свой чайник и вылил ароматный напиток в блюдце. У владелицы престижного пансиона округлились глаза, но, как истинная англичанка, вслух никаких замечаний не сделала.

– Прекрасный чай, – с причмокиванием заметил Ленуар, довольный, что выбил из седла свою собеседницу. Миссис Дженкинс поправила очки. – Странно, что Англия славится разными сортами чая, но мужчинам почему-то всегда предлагают только чёрный с бергамотом…

Миссис Дженкинс опустила глаза, налила себе чашку чая, добавила туда капельку сливок и сделала маленький глоток.

– Так, значит, у Софии не было близких подруг, с которыми я мог бы поговорить о том, что произошло? – спросил Ленуар, довольно вальяжно откинувшись на спинку своего кресла. Миссис Дженкинс при этом ещё больше вытянулась в струнку, ещё раз поправила очки и сказала:

– У мисс фон Шён почти не было здесь друзей. Она казалась всем странной. И я в любом случае не позволила бы допрашивать французской полиции своих подопечных.

Англичанка вздёрнула носик, но, кажется, в первый раз ответила на поставленный вопрос! Ленуар ещё раз с причмокиванием хлебнул чай из блюдца. Миссис Дженкинс вздрогнула, словно её пытали.

– Хорошо, какую характеристику вы дали бы мадемуазель фон Шён? Как развивалась София в пансионе и достаточно ли благоприятной оказалась для неё созданная вами среда?

Англичанка вспыхнула, как розочка на её чашке, и ответила:

– Если бы мисс фон Шён проводила здесь всё время, то такая способная девочка, как она, могла бы стать прекрасной женщиной и завидной невестой…

– В чем же проявлялись её способности? – аккуратно опустив блюдце на стол, спросил Ленуар. Дженкинс с облегчением продолжила:

– Она была очень смышлёной девушкой, знала несколько языков, прекрасно музицировала на фортепиано – фрау Берн даже хотела просить её выступить в английском посольстве на благотворительном концерте по сборам средств для инвалидов войны. У мисс фон Шён был отличный слух!

– Вы сказали, что у неё не было друзей, потому что девушка была странной. В чем это выражалось? – спросил Ленуар, вспоминая очаровательную рыжеволосую красавицу, которую он рисовал вместе с другом.

– Мисс фон Шён вела себя как подобает приличной девочке, но иногда словно витала в облаках… Могла простоять перед окном полчаса, уставившись на улицу и крыши домов… И теперь я понимаю, что всё это было не просто так. Её уже начал манить этот город! Он уже отравлял её душу! – при этом на глазах у миссис Дженкинс проступили слёзы. Или это Габриэлю только показалось? Откуда в такой сухой англичанке жидкость для образования слёз?

– Когда вы видели девушку в последний раз?

– Она отпросилась домой во вторник и с тех пор не возвращалась, – ответила англичанка.