Генри ощерился, взглянув в полные ужаса и страха глаза шатенки. Еще никогда он такой ее не видел: жалкой и слабой, способной только рыдать и умолять. И это было просто прекрасно. То, как он легко сломал ее.

Хотя, дело было сделано не до конца. Чтобы девичьи сердце, душа и разум окончательно треснули, раскололись на мелкие кусочки, нужен был еще один небольшой шаг. Для закрепления результатов.

— Ты боишься, Одиннадцать? — Генри вновь говорил вкрадчиво и нежно. Так, будто бы всего этого не было. Будто бы он опять дружелюбный санитар, а она робкая маленькая девочка с глазами напуганного волчонка.

Иногда Первому хотелось вернуть то время вместе с Джейн, чтобы попробовать еще раз. Пусть он в этом никогда никому, даже себе, не признается.

Мужчина положил руку на женскую грудь, и подросток вздрогнула. Прикосновение теплой, по сравнению с ее телом, руки, было до одури неприятным.

— Я чувствую, как быстро бьется твое сердце, — Генри вновь наклонился к женскому лицу, — И как громко и сипло ты дышишь, право слово, как, — он расплылся в улыбке и последнее произнес тише, — Пойманный в ловушку кролик.

Самодовольство сочилось из всего Генри: из его рта, из его глаз, ушей. Из его позы и движений. Липким соком ползло в уши Джейн, вызывая боль и резь. Усиливая ее тошноту и головокружение.

Девушка была уверена, что Первый никогда в своей жизни не был так доволен. Кот, упавший в чан со сметаной.

Мужчина помолчал немного, может, ожидая ответа Одиннадцать. Но девушка лежала тихо и не шевелилась. Никакой реакции.

Что ж, Генри решил продолжить:

— Хочешь узнать, что здесь произошло? — бывший санитар оглядел пустырь, — Ты наверняка почти ничего не помнишь, — он провел рукой по бритой голове подростка, собрав нечто влажное и теплое.

Показал Джейн свою ладонь — под красным светом трудно было разглядеть, но девушка постаралась и увидела багряное. Кровь. Ничего удивительного или нового не было, но Одиннадцать все равно отвела взгляд.

— Я наверное, перестарался. Прости, — Генри вытер руку о землю, — Но мне важно было, чтобы ты больше не могла оказать никакого сопротивления. Я отлично знаю, как сильно тебе нравится пытаться, даже тогда, когда все кончено, — последнее предложение он произнес тише и со странной интонацией. Одиннадцать решила игнорировать.

Генри вернулся к теме с воспоминаниями:

— Твои друзья, все до единого, мертвы, — мужчина глянул на женское лицо: оно оставалось непроницаемым, — Ты итак это знаешь? Хорошо.

Генри ухмыльнулся. Он переходил к интересному:

— Тогда, давай я напомню тебе, как умер тот мальчишка, Уилл Байерс?

Комья воспоминаний ужасным чувством засопели в горле, и Джейн яростно замотала головой. Вернее, попыталась. Отчего-то тело ее не слушало, то есть слушало, но очень плохо.

Мужчина рядом теперь оскалился и положил теплую ладонь на женский лоб. Он произнес медленно, упиваясь каждым словом:

— Это ты его убила.

Джейн закрыла глаза и беззвучно зарыдала. Благодаря Генри, один из самых худших обрывков памяти вернулся к ней. И это очень плохо, потому что теперь, вместе с болью и всем-всем-всем, было еще и чувство вины, размером с шестиэтажку.

Сразу же включилась защитная реакция — попытка найти себе оправдание: Уилл был не в себе, он был заодно с Векной, под его воздействием по-сути, и Уилл действительно, абсолютно серьезно, намеревался убить сводную сестру. Одиннадцать не могла удерживать его, он вырывался и бросался на нее вновь и вновь, с кусочком сил, которые Генри ему одолжил, это было не так уж сложно. Джейн не хотела убивать его, искренне не хотела, может, просто вырубить его или что-то вроде, но когда вообще ее желания последний раз учитывались?

В конце концов, оправдать себя у подростка не получилось — такие фокусы легко выходят только у психопатов, вроде Первого. Что бы там Генри себе не придумал, в этом плане они схожи не были — чувство вины (совесть) у Джейн было явным и ощутимым.

Кусок воспоминаний с истинными мотивами свободного брата, к Джейн так и не вернулся, и девушке оставалось только гадать, зачем и почему Уилл напал на нее. Попытка вспомнить эту небольшую деталь не смогла отвлечь от горя, поэтому девушка все плакала, и плакала, и плакала.

— Рад, что твои воспоминания так легко вернуть. Я мог сделать это иным образом, более детальным, но побоялся, что твоя голова не выдержит и расколется на две половинки, как арбуз.

Первый говорил обособлено, будто забыв про то, что сказал ей раннее — будто это не он заставил ее корчиться от ужасающего чувства вины. Он наслаждался ее страданиями, по его скромному мнению, она должна была испытывать вину. Правда, не из-за убийства мальчишки-Байерса, конечно нет, а за то, что когда-то отвергла Генри, обрекая на страдания в Изнанке.

Джейн считала, что так не должно быть. Не должно быть ни в коем случае, она должна что-то сделать, хоть что-нибудь.

Но девушка не могла. Сейчас она даже не могла пошевелиться — страх, а возможно и Генри (теперь, с его силой, накрепко пригвоздить ее к земле, держа одним мизинцем, ему не составило бы труда), парализовал ее полностью. Этому также способствовала черепно-мозговая травма.

Да и что шатенка могла сделать? Ни она, ни бывший санитар, не могли повернуть время вспять. А иначе ничего не исправишь.

Хотя они оба хотели этого — Одиннадцать хотела вернуть счастливое время со своими друзьями, братом и парнем. Когда все еще было хорошо — или хотя бы так выглядело.

Первый же, опять таки, был не прочь вернуться в 1979. Они с Одиннадцать могли бы попробовать еще раз, вместе. Сложить пазл заново — сделать то же, что происходит сейчас, но вместе.

От этих мыслей мужчину мутило, и он стремился закопать их поглубже, подвести под определение «морок» или «глупые грезы». В общем, он делал все, чтобы не признаться самому себе в чем-то настолько, по его мнению, глупом.

Джейн заговорила неожиданно:

— Генри, — даже одно слово давалось с трудом.

Первый, выдернутый из своих мыслей, сразу наклонился ухом к ее губам; чтобы лучше слышать.

Джейн зашептала:

— Пожалуйста, пожалуйста, — девочка опять поперхнулась кровью изо рта и не смогла больше ничего сказать. Как же жалко она сейчас выглядела.

Мужчина отстранился.

— Пожалуйста что? — он облизнул пересохшие губы, — Что ты от меня хочешь, Одиннадцать? Вернуть твоих мертвых друзей или, может, восстановить этот город из пепла?

Генри терпеть не мог, когда его умоляли. Особенно тогда, когда это делала Одиннадцать.

— А может, хочешь, чтобы я не убивал тебя? Оставил в живых после всего, что ты сделала? — он как-то странно посмотрел на девушку, и заговорил уже тише, — Я выиграл, Одиннадцать. И на правах победителя я получаю всё: твою жизнь и еще кое-что.

Мужчина вытер тем же куском ткани что и раньше, слезы, перемешанные с кровью на девичьем лице.

— Хочешь узнать что я получаю еще, Одиннадцать?

От странного тона сердце Джейн забилось сильнее, хотя куда уж там, казалось бы. Смысл слов доходил до нее с задержкой — но даже еще не понимая сказанного, она уже чувствовала что-то нехорошее в его голосе.

Не дожидаясь ответа, Первый сказал:

— Твое тело.

Сердце девушки замерло.

Когда Одиннадцать немного поняла, что Генри имел в виду, страх развел кровь с адреналином; резко отступила и боль, и тошнота и все-все-все, теперь девушка хотела только одного — сбежать от этого ненормального подальше и как можно быстрее. О бессмысленности этих действий в тот момент Джейн даже не задумывалась.

К сожалению, не всем планам было суждено сбыться. Стоило девушке только чуть-чуть привстать, готовясь к побегу, как Генри своими силами тут же опять прижал ее к мерзлой земле.

— Куда ты собралась, Одиннадцать? — он озорно ей подмигнул. — Мы еще даже не начинали.

— Нет, Генри, пожалуйста, — Джейн замямлила, давясь слюной, кровью и собственными слезами, — Не надо, пожалуйста, это не ты, умоляю… — ее речь была потоком не слишком связных молитв и просьб. Бесполезное нытье.