— Черт, — пробормотал он, уставившись на адрес. Он поднял на нее взгляд. — Ключ, который держала Эрика, — от пляжного домика моей матери на острове Косаток, и эти указания: сразу после моста, на Фэлкон налево, розовые цветы в горшке на подоконнике. Почему я не понял этого раньше?

— Ты уверен?

— Да. И Эрика летала в Сиэтл. Оттуда она могла бы доехать до Анакортеса и сесть на паром до острова Косаток, куда мама возила нас каждое лето. На тот самый пляж, который ты продолжаешь видеть в своих видениях.

— Но зачем Эрике туда ехать? — спросила Кэтрин.

— Чтобы встретиться с кем-то… возможно, с моим отцом? Чтобы спрятаться? Кто, черт возьми, знает? Может, Блейк поехал с ней, и именно там они втроем придумали этот план. Это лучшая подсказка, которая у нас была до сих пор.

— Мы не будем завтракать, не так ли?

— Поедим в пути, — сказал он, складывая ноутбук. — Хватай свои вещи. Нам предстоит долгая поездка. По крайней мере, список врагов сузился. Единственный человек, который знает об этом доме, — это мой отец.

— И твоя мама, — не удержавшись, добавила Кэтрин. — Не забывай о ней.

— Ты мне не позволишь, — с тяжелым вдохом сказал он. — Но в данный момент я не могу о ней думать. Если она мертва, значит, мертва. А если нет… Что ж, посмотрим, что будет.

Глава 17

Поездка в Сиэтл заняла пятнадцать долгих часов, пока они пересекали границу северной Калифорнии, Орегона и, наконец, штата Вашингтон. Дважды они останавливались перекусить, трижды заправлялись и выучили слова практически каждой песни по радио. Кэтрин вела машину пару часов, но большую часть времени за рулем сидел Дилан, сильно нажимая на газ и высматривая в зеркало копов. Они не говорили о прошлом, согласившись ввести мораторий на любые личные откровения, пока находятся в дороге. Вместо этого они обсуждали политику, места отдыха, искусство, книги, фильмы, музыку. Дилан был начитан, у него имелось мнение практически обо всем.

Кэтрин любила слушать, как он говорит. Ей нравился энтузиазм, с которым он подходил к интересующим его темам. Его волновали многие вещи. Он был вовлечен в этот мир. Пробуждал в ней желание не оставаться безразличной, отстаивать свои позиции. Он напирал, пока она не сдвинулась с места. И, в конце концов, Кэтрин поняла, что сбросила кокон, в котором пряталась последние несколько лет. Под теплым, но часто вызывающим взглядом Дилана она расцвела.

Она уже не будет прежней, когда все закончится. И была рада попрощаться с девушкой, которая очень хорошо умела прятаться и не очень хорошо умела жить. Жизнь коротка. Она знала это лучше, чем кто-либо другой. Она должна была смириться с этим. Возможно, рассказ Дилану о ее отце стал первым шагом к освобождению от уз прошлого.

Ей бы хотелось дочитать дневники его бабушки, но их вид, казалось, всегда раздражал Дилана, а от чтения в машине ее укачивало, поэтому она решила оставить дневники на потом. У них и так было достаточно поводов для размышлений.

Они добрались до Сиэтла в два часа ночи. Дилан зарегистрировал их в мотеле, где они сразу же рухнули на кровать. Кэтрин надеялась, что усталость утянет ее в сон без сновидений, но когда она задремала, в ее голове раздался голос.

«Не приезжайте», — сказала женщина. — «Защити его. Спаси его. Я не смогла. Пыталась, но потерпела неудачу. Это не тот, о ком вы думаете. Они всегда не те, о ком вы думаете».

Кэтрин открыла глаза и уставилась в потолок, гадая, от кого исходило предупреждение. Голос походил на голос Оливии, матери Дилана. Пыталась ли она отправить им сообщение? Или Кэтрин слышала слова из прошлого?

Она взглянула на Дилана. Он спал на боку, спиной к ней, его дыхание было глубоким и ровным. Кэтрин подвинулась к нему, обняла за талию и прижалась к его спине. Она защитит его любым возможным способом.

На следующее утро они проснулись в восемь и отправились в двухчасовую поездку на север, в Анакортес, где незадолго до полудня должны были сесть на паром до острова Косаток. Причал парома был переполнен, и потребовалось некоторое время, чтобы пройти через очередь и подняться на борт. Оставив машину на нижней палубе, они поднялись на верхнюю и посмотрели на открывающийся вид.

Кэтрин всегда любила воду и пляж, и открывшаяся перед ней панорама ошеломляла. Она никогда раньше не бывала на островах Сан-Хуан, цепи из более чем ста пятидесяти островов залива Пьюджет-Саунд. Она знала, что остров Косаток, куда они направлялись, был одним из трех больших островов, но кроме этого мало что знала о нем, только то, что Дилан проводил там каждое лето, пока его мама не ушла.

Дилан глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Странно снова оказаться на этом пароме. Это было так давно. Я не должен ничего помнить, но в звуках, запахах, шуме волн есть что-то знакомое. Я испытываю чувство волнения, будто возвращаюсь домой. Это глупо. Остров не был домом.

— Но там ты был счастлив.

— Да, — признал он. — Лето было потрясающим — катание на лодках, плавание, походы, пикники, просто свободное время, часами мы собирали камешки на пляже и пытались заставить их прыгать по воде.

— Звучит очень весело.

На самом деле, это звучало так весело, как никогда не было у нее в детстве. С другой стороны, хорошие времена для Дилана длились не так уж долго. И остаток его детства был тяжелым.

Дилан обнял ее за плечи.

— Единственное, что отличается в этой поездке, — это ты. Тебя раньше со мной не было.

— Теперь я с тобой, — пробормотала она.

— Я рад.

Его простые слова согрели ее сердце. Она никогда не считала, что по-настоящему сильно помогает ему, но, возможно, в какой-то степени так оно и было. Дилан быстро поцеловал ее и сказал:

— Прошлой ночью тебе ничего не снилось. По крайней мере, я тебя не слышал.

— Нет, — сказала она через мгновение. — Мне ничего не снилось.

Кэтрин знала, что он не захочет снова слышать о своей матери, и не было смысла говорить ему об этом. Достаточно скоро они узнают, таятся ли на острове какие-нибудь ответы.

Несколько минут они любовались открывшимся видом.

— Возможно, мы увидим китов, — сказал Дилан. — Кажется, сейчас сезон.

— Я никогда не видела кита так близко.

— Тогда смотри в оба. Хочешь что-нибудь выпить? — поинтересовался Дилан. — Я схожу за кофе.

— Ничего, спасибо.

После его ухода, девушка села на ближайшую скамейку. У нее выдалось несколько минут уединения, и ей не терпелось прочитать оставшуюся часть дневника бабушки Дилана. Вытащив его из сумочки, она пролистала страницы, чувствуя острую потребность добраться до того момента, когда ушла мама Дилана. Возможно, там скрывалась некая подсказка к разгадке распада брака и к тому, куда делась Оливия.

Сердце Кэтрин забилось быстрее, когда она прочитала слова Рут…

«Я боялась, что до этого дойдет. Пыталась держать Ричарда подальше от больницы, но он, как ищейка, почуял тайну и был полон решимости все разнюхать. Он не понимал, почему Оливия разговаривала с врачом наедине, почему вела себя так виновато, звонила из телефона-автомата в вестибюле кому-то, кого не хотела называть, почему никто не просил его сдать кровь, когда выяснилось, что Дилан нуждается в переливании. Он не хотел, чтобы Дилану влили кровь незнакомца, и ради Дилана Оливии, в конце концов, пришлось сказать правду. Кровь Ричарда не могла спасти Дилану жизнь, потому что Ричард не был отцом Дилана. У Дилана была редкая группа крови, как и у его настоящего биологического отца. Не могу поверить, что только что записала это. Теперь это кажется более реальным.

Похоже, что у Оливии был роман с другим мужчиной. И последние семь лет она жила во лжи. Теперь Ричард знает правду, и он в ярости. Не знаю, справится ли он когда-нибудь с этим. Он уже два дня отсутствовал дома. Не может спокойно смотреть на свою жену или своего ребенка.

Мое сердце разрывается из-за них обоих. Я в ярости от того, что Оливия могла так поступить с моим сыном, причинить ему такую боль, опозорить. Ричард — человек, для которого честь — это все. Но я также вижу его таким, какой он есть: холодным, бессердечным, человеком, который никого не может любить так сильно, как любит сам себя.