— Ага. Почему ты сюда приехала, Эрика? Ты могла бы связаться со мной в Сан-Франциско. Ты же знаешь, где я живу. — Все это не имело смысла — то, что она приехала на озеро Тахо только, чтобы поговорить с ним.

— Давай пойдем сюда, — сказала она, сворачивая по тропинке направо. — Я знала, что либо я тебе устрою сюрприз, либо ты снова найдешь причину и избежишь встречи со мной.

— Надо было подождать хотя бы до окончания свадьбы моего брата. Это большой день для него.

— Тебе плевать на брачные церемонии, Дилан.

— Если только это не бракосочетание моего брата.

Она закатила глаза.

— Ну, конечно, — произнесла она с долей цинизма в голосе.

— Слушай, — Дилан резко остановился, теряя терпение, — что бы ты ни собиралась мне сказать, говори это сейчас же. На улице темнеет, и у меня нет желания потеряться в лесу вместе с тобой.

— Давай просто дойдем до конца тропинки. Там есть скамейка, мы можем присесть, — и она продолжила идти, не ожидая от него ответа.

Цементная дорожка освещалась маленькими фонариками почти через каждые десять шагов, но едва тропинка лишилась своего бетонного покрытия, огоньки исчезли, и их окружили темные тени. Сандерс попытался крикнуть Эрике, чтобы та остановилась, но она двигалась довольно бодро, а его язык, кажется, распух. Должно быть, он выпил больше, чем предполагал.

Где, черт возьми, та скамейка, до которой хотела добраться Эрика? Его ноги чувствовали странную усталость, да и пейзаж перед глазами поплыл. Ему понадобились все силы, чтобы переставлять одну ногу за другой. Что происходит? Его вдруг начало тошнить. Он споткнулся и чуть не упал, но успел поймать себя в последнюю минуту. Дилан положил руку на ствол близлежащего дерева, чтобы выпрямиться.

— Эрика, — пробормотал он, еле выговаривая слова.

Она развернулась, чтобы посмотреть на него, но не сделала и шагу в его сторону.

— Помоги мне, — он пытался поднять руку, но она была слишком тяжелой.

— Ты сам виноват, Дилан, — упрекнула она. — У меня не было выбора. Я не знала, что мне делать.

Не было выбора? О чем она толкует?

— Каждый сам за себя. Ты ведь так говорил, да, Дилан? Что ж, теперь моя очередь быть самой за себя.

Она сделала несколько шагов назад. Девушка очень близко подошла к краю очень крутого утеса. Он хотел предупредить ее отойти, но не смог сказать и слова. Пейзаж принял еще один дикий оборот.

Она опоила его наркотиками, понял Сандерс, внезапно вспомнив чрезмерно сладкий вкус шампанского.

Зачем? Какого черта она хотела? Прежде чем он успел спросить ее, его ноги подкосились, и мир погрузился в темноту.

* * *

Кэтрин Хиллиард проснулась среди ночи: ее сердце бешено колотилось, а пот медленно стекал по щеке. Электронные часы показывали 4:44. В течение последних двух месяцев каждую ночь она просыпалась в ужасе, захлестывающий ее тело, подобно приливной волне, что угрожала схватить ее. Крики прошлого отозвались в ее голове, а также сводящий с ума образ, которого она боялась, что никогда не забудет, при этом полностью ни разу не вспомнив.

События одной ночи затерялись в ее подсознании на двадцать четыре года. Но каждые несколько лет кошмары возвращались, мучая ее неделями, а затем исчезая так же быстро, как и приходили. Хотя в этот раз все было иначе. Сны становились все хуже, и страх с каждой ночью неуклонно возрастал, словно что-то приближалось к ней, что-то ужасное.

Выбравшись из постели, она занялась единственным делом, что прогоняло страх. Она рисовала.

На мольберте ждал чистый холст. Она взяла кисти и открыла краски, находя утешение в знакомых действиях. Опустив кисточку в краску, она на секунду замерла, а затем повела кистью по холсту. Кошмар в ее сознании обернулся смелыми, темными полосками цвета: красного, зеленого, черного, синего. Она едва дышала, когда страх просачивался из нее с каждым движением. Она никогда не знала, что выйдет из ее подсознания. Наконец, потрясенная и истощенная, она опустила кисточку и отступила.

Картина, которую она нарисовала, вряд ли бы поняли остальные. Это был обычный беспорядок линий и форм, цветовые коллизии, но в абстрактных изображениях, Кэтрин считала, что видит лицо, преследуемое страхом, полные ужаса темные глаза и рот, просящий о помощи. И в глубине души она верила, что должна помочь, но не знала, как.

Сидя на краю кровати, девушка вздохнула, изучая свой рисунок издалека. Успокоившись, она пыталась проанализировать то, что нарисовала, как делала каждую ночь, но, как и всегда, в ее сознании был полный раздрай.

Ей было всего шесть лет, когда ее жизнь навсегда изменилась, ее реальность превратилась в кошмар и ей начали сниться дурные сны. Полиция очень хотела узнать, что она видела той ночью, но она не могла им рассказать. И тогда терапевт дал ей бумагу и карандаши и сказал ей рисовать, поэтому она рисовала, но изображения как были непонятны тогда, так и сейчас не несли какого-либо смысла. Но с того дня она не могла остановиться. Искусство стало ее убежищем, ее страстью и ее способом зарабатывать на жизнь. Если бы она не умела рисовать, она, скорей всего, не выжила бы.

В дневное время она рисовала красивые картины, пейзажи, цветы, счастливых людей… но ночью после того, как приходили сны, ее картины превращались в чудовищ, поскольку она была вынуждена проводить кистью по холсту в отчаянном стремлении освободиться от бесконечных кошмаров.

Кэтрин пыталась изменить свое окружение, но это не сработало. В детстве она жила в восьми разных приемных семьях, и ее всегда мучили кошмары. Став взрослой, она жила в трех разных городах и успела снять больше, чем несколько квартир, прежде чем обосноваться в своем нынешнем пляжном домике, но сны всегда возвращались.

Конечно, были месяцы, когда девушка спала спокойно. Она мечтала о ночах без сновидений и испытывала облегчение от их отсутствия. Самый длинный период без кошмаров длился шесть лет. Она думала, что они, наконец, закончились. Затем они снова вернулись, и она поняла, что никогда не избавится от них, пока не сделает…

У нее было чувство, что она должна была действовать определенным образом — только тогда она сможет убежать. Но что она должна была сделать? Она понятия не имела. Впрочем, как и не узнала ни одно нарисованное собственной рукой абстрактное лицо. Они звали ее, но она не могла ответить, потому что не знала, кто они.

Хотя сегодня вечером Кэтрин не могла не задаться вопросом — случаем лицо на ее картине не принадлежало ли незнакомке, которая подошла сегодня к Дилану в баре. Сходство есть, пусть и слабое. А может ей просто показалось. Или, возможно, она нарисовала лицо женщины, потому что видела ее в своей голове, когда ненадолго взглянула на будущее Дилана — будущее, которое, похоже, касалось и ее. Не то чтобы она хотела быть втянутой. Просто ее не покидало чувство, что Дилана ждут неприятностям, и последнее, что ей нужно было сейчас, — так это еще больше проблем в ее жизни.

Поднявшись с кровати, она подошла к окну и откинула занавеску. Ее комната была расположена на верхнем этаже трехэтажного домика с видом на озеро в нескольких сотнях ярдов ниже. Вода мерцала в свете полной луны. Высокие сосны, покрывавшие склон холма, качались на ветру, как гигантские монстры. По ее позвоночнику пробежала дрожь. Она верила в связи, в рок и судьбу. Ничего не происходило случайно. Всегда была цель. Когда-то давным-давно детский психиатр сказал ей, что в жизни иногда происходят и плохие вещи, и ей стоит прекратить искать причины, но Кэтрин не поверила врачу тогда, и не купится на эту философию сейчас. Вот почему она не могла игнорировать тот факт, что случилось нечто плохое.

Скрестив руки на груди, Хиллиард почувствовала, как сквозь тонкую майку и шелковистые шорты проскальзывает холод. Она надеялась, что ее чувство надвигающейся гибели не имеет ничего общего с Сарой. Ее подруга заслуживала счастья после всего, что пережила за последние несколько лет. И прямо сейчас Джейк, Сара и их дочь летели на Гавайи — в страну колышущихся пальм, мягких теплых ветров и голубого неба. Они были в порядке. Они должны были быть.