Он так и не понял.

Даже сейчас до него не доходит. Он не понимает, что именно его отсутствие разрывало мать на части.

– Вносить разлад? Мама хотела тебя видеть, Айзек. Не просто перезваниваться, не просто читать дурацкие твои имейлы. – Она чувствует, что дрожит. – Ты даже не приехал на ее похороны. Ты понимаешь, как это выглядело? Что думали другие люди?

– Это все, что тебя беспокоит, да? – Он каменеет. – Как это выглядит со стороны.

Элин с трудом сдерживается. Ну вот опять, прежний Айзек прорвался на поверхность. Язвительные словечки, словно отравленные дротики.

– Хватит перекладывать все на меня. Дело в тебе.

– Я не мог бросить работу. Я же говорил.

– Чушь. Просто отговорка.

Айзек снова подносит руку к глазам и трет веко.

– Ты даже не пытаешься меня понять. – Он замолкает и говорит после паузы: – Ладно. Хочешь начистоту? Я чувствовал себя полным дерьмом, Элин. Виноватым. В том, что не приехал, что редко звонил. Виноватым в том, как вас бросил.

Мысли Элин плывут.

– Так ты все-таки об этом думал?

– Я размышлял, стоит ли вернуться, хотя бы навестить маму, но в глубине души знал, что мое присутствие произведет обратный эффект. Только причинит ей боль.

– Причинит ей боль? Мама страдала много лет. После смерти Сэма.

Услышав это имя, Айзек заметно вздрагивает. Элин охватывает порыв спросить его: «Ты вспоминаешь Сэма, Айзек? Думаешь о нем?» Потому что она постоянно о нем думает – как Сэм спрыгивает с каяка и его худое тело мелькает в воздухе. Сэм на лужайке, его воздушный змей разрезает небо на синие фрагменты. Сэм держит ее за руку, а Айзек кричит. В ушах стоит горячий шепот: «Я тебя не отпущу».

– Сэм… То, что случилось… Уничтожило маму. Ты сам прекрасно знаешь. В тот день, когда мы его нашли… – Слова вылетают быстро, слишком быстро. Она пугается, что не сумеет их обуздать, не сдержится и спросит его напрямую.

«Это сделал ты, Айзек? Ты?»

В его глазах вспыхивает паника.

– Давай сейчас не будем об этом. Ты хотела узнать, почему я не вернулся.

Элин колеблется. Она еще может его спросить, но что, если она его спугнет? Тогда она останется ни с чем.

И в результате Элин кивает.

– Мама… Ей стало лучше, – запинаясь, произносит Айзек. – С твоей помощью она обрела… равновесие. Ты всегда с ней лучше ладила. Когда она заболела, я был уверен, что со мной ей только станет хуже. Она всегда беспокоилась, как я тут живу, мне столько времени потребовалось, чтобы найти работу…

Элин смотрит на него, и ее щеки вспыхивают. Она не может поверить, что он опять так поступает – пытается оправдать свой эгоизм. Она уже собирается нанести ответный удар, но тут ее внимание привлекает что-то за окном. В небе парит вертолет. Красно-белый, с россыпью звезд на боку.

– Что это?

Теперь Элин его слышит – ритмичное вжух-вжух лопастей.

– Вертолет «Эйр Церматт».

Айзек наблюдает, как вертолет летит к лесу.

– Откуда он здесь взялся?

Элин прищуривается и смотрит вверх. Лопасти вращаются так быстро, что их не видно. Только размытое пятно.

– Не знаю. Обычно ими пользуются для перевозки строительных материалов или противолавинных барьеров. В горах это самый дешевый способ.

Элин замечает и еще кое-что – по серпантину к отелю поднимаются два внедорожника, шины вздымают в воздух мелкую снежную пыль.

У первой машины на крыше поблескивают маячки, отбрасывая на капот огненно-оранжевые всполохи. На боку машины нарисованы белые и оранжевые звезды. А рядом с ними только одно слово черными строчными буквами: полиция.

Машины останавливаются у входа в отель. Элин наблюдает, как из них выходят люди. Шесть человек, семь. На двоих из первой машины синие брюки и куртки, на спине надпись «полиция». Вторая группа в обычных ветровках и безрукавках поверх них.

Они явно торопятся, бросаются к багажникам машин и вытаскивают разное оборудование. Опираясь на борт, снимают обувь и надевают лыжные ботинки. И словно в унисон натягивают черную сбрую. Карабины, постромки и веревки, прикрепленные к груди, связывают одного с другим.

По спине Элин бежит холодок страха.

– Кто это?

– Спецотряд полиции, – напряженно отвечает Айзек. – Разбираются со сложными случаями. Захватом заложников, террористами. А некоторые, например эти, работают высоко в горах.

– Почему они здесь?

Айзек переводит взгляд на вертолет, низко кружащий над горой. Челюсть Айзека дрожит.

– Не знаю.

Полицейские закидывают на плечи большие рюкзаки, а потом шлемы. Вынимают из машин лыжи. И быстро поднимаются по дорожке к лесу. И тут Элин замечает, что первую группу ведет знакомый человек в серой флисовой куртке. Он показывает на лес.

– Лукас Карон, – шепчет Айзек.

– Ты прав, – откликается она.

И вдруг замечает кое-что на ковре под ногами.

Кровь.

Почти незаметную, если не знать, на что смотришь, и никогда раньше такого не видел.

Туман брызг, расплывающихся крохотными кругами.

Адель дрожит. Руки и ноги затекли, их покалывает.

Сколько времени она проспала? Несколько часов? Всю ночь? Невозможно сказать – реальность вокруг как будто растворяется. В этом месте темно. Нет, дело не в этом. Глаза чем-то завязаны – грубой, колючей тканью, Адель не может поднять веки.

Ее охватывает паника. В приступе накатившей клаустрофобии она брыкается, пытаясь освободить руки и ноги, но безуспешно.

Хватит. Успокойся. Разберись, что происходит.

Теперь Адель не торопится, двигается осторожно. Шевелит ладонями, пальцами и понимает, что они связаны у нее за спиной. Как и лодыжки.

Она сидит на полу, прислонившись спиной к стене. «Продолжай», – мысленно повторяет она. Если она здесь одна, а так, по всей видимости, и есть, нужно как-то сориентироваться. Узнать, где она.

Адель замирает и прислушивается. Но слышит только ритмичное падение капель. Она где-то в отеле? Ее ведь не могли отнести далеко? Иначе кто-нибудь заметил бы.

А если закричать? Привлечь внимание?

И тут она ощущает во рту вкус меди и соли. Но не сразу понимает, что это.

Кровь.

Адель пытается ощупать языком зубы, чтобы понять, откуда кровь, но ничего не выходит. Во рту у нее кляп. Губы так онемели, что она его и не заметила.

Мысли скачут, нанося последний удар: ты ведь здесь умрешь, верно?

Ты никогда отсюда не выберешься. Не можешь ни кричать, ни пошевелиться.

Никто тебя не найдет.

Она делает глубокий вдох. Хватит. Она должна выбраться. Ради Габриэля.

Думай.

Адель крепкая и сильная – таковы требования к ее профессии. Она что-нибудь придумает.

Начинает зарождаться идея: можно воспользоваться тем, что этот человек, кем бы он ни был, вернется не скоро. Этого времени может хватить, чтобы понять, где она, найти какое-нибудь подручное средство и освободиться.

Другого пути нет, только избавиться от паники, которая захлестывает внутри. Адель никто не хватится.

Габриэль еще неделю не вернется от отца. Если она не будет звонить несколько дней, это вполне привычно. Стефан предпочитает, чтобы эта неделя была его и только его. По правде говоря, Адель это всегда устраивало. Ей не хочется слышать на заднем плане пронзительный, слишком восторженный голос Лизы, подруги Стефана.

На работе тоже не хватятся. Ее смена только через несколько дней.

Адель напрягается. Она слышит шаги.

Весь ее план… Слишком поздно.

Похититель здесь, он приближается. Адель чует его запах – какой-то химический, едкий, как запах хлорки в больнице.

Но не только, в воздухе висит еще какой-то запах. Нечто дикое – возбуждение, адреналин, предвкушение.

Он хочет причинить боль.

Адель слышит новые звуки: с шумом вырывается тяжелое дыхание. Прямо рядом с ней.

Она в ужасе пытается пошевелиться, но веревка врезается в кожу на запястьях.

Чьи-то пальцы касаются ее лица, ощупывают его.

Повязку с такой силой срывают с глаз, что она царапает щеки. Глаза Адель щиплет от слез, но она заставляет себя их открыть.