Чуть помешкав, Бренн кивнул. Он совсем забыл о том, что сегодня Бхаддуар празднует знаменательный день… Полтысячи лет назад именно в этот день назад светлая прионса Маф развеяла по ветру прах своего отца — короля-урхуда Чарлага, и Эпоха Раздора сменилась Эпохой Рассвета… Ну, да, а сейчас он живет в Эпоху Процветания… и ведь не поспоришь — Лаар действительно процветал, затмевая своими богатствами и могуществом и соседнюю Арианию, и прочие государства на Востоке, Юге и Западе… Пепин, похоже, больше всех обрадовался, что Бренн согласился остаться на ночь в Русалке — теперь ему не придется одному корячится, помогая и на кухне, и на дворе, и в зале. В обычные вечера хватало троих подавальщиц, но сегодня народу в трактир набьется как собак нерезаных, по выражению Мартена…

К концу дня Бхаддуар накрыла такая духота, что даже на заднем дворе возле открытых жаровен с мясом и рыбой находиться было невмоготу. А к вечеру трактир гудел, шумел и гремел, источая сытные запахи вкусной еды, эля и крепкого пота. Фигуры пьяных гостей тонули в сизом табачном дыму, подсвеченном оплывающими свечами, хотя все окна и двери были распахнуты настежь. Гул голосов смешивался с воплями дудки, наигрывавшей веселые мотивы под удары табуреля, а они сменялись простыми мелодийками на трехструнном жиге, которые обожали и мореманы, и торговцы.

Благодаря умениям старой Ойхе, блюда в Пьяной русалке пользовалась всегдашним успехом, и потому в таверну часто заходили студиозы из простолюдинов, матросы, местные торгаши, ремесленный люд и караульные, что стояли на Межпортовых воротах. А иногда, к неудовольствию папаши Мартена, появлялись даже благородные обитатели Розстейнар. Молодые пресыщенные нобили от скуки рыскали в кварталах Грайорде в поисках грязных драк, где можно потешиться кровью худородных, не опасаясь попасть за решетку, и чистых дешевых хуср из Веселых домов.

Душный вечер незаметно перешел в душную ночь. Мартен велел поставить дополнительные столы и лавки снаружи, где дышать было легче. К утренним звездам с моря потянуло соленой прохладой. Свечи колыхались на ветру, и тени танцевали на стенах старой таверны.

Бренн уже захмелел от нескольких кружек холодного пива, и его слегка качало. Он выходил в зал с двумя кружками эля, когда сильная рука уже до маковки нагрузившегося гостя отшвырнула его с дороги и он упал на спину, облившись с ног до головы. Грубое, но вполне себе добродушное ржание сопровождало его попытки подняться на липком полу, — похоже, долгожданная свежесть подарила всем благодушное настроение. Дернув встопорщенными усами, папаша Мартен неодобрительно посмотрел на разлитое пиво и мокрого Бренна, но лишь снисходительно крякнул, и враскачку направился к стойке. Забежав в спальню братьев Ри, Бренн скинул промокшую рубаху, надев безрукавку Пепина. Он была ему велика и болталась на шнуровке, но зато под нее залетал ветерок, охлаждая потное тело.

Дело шло к рассвету, и народу поубавилось, когда внутрь ввалились четверо богато одетых молодых вооруженных мужчин в компании двух молоденьких хуср. Лицо одного из благородных господ — светлокудрого, высокого, в шелковой рубашке с серебряной нитью — было прикрыто черной полумаской. Виден был лишь красивый рот с белоснежными зубами. Лицо папаши Мартена посмурнело, и он тут же велел Дрифе освободить от местных гуляк лучший стол у открытого окна — трезвый зоркий глаз трактирщика немедля разглядел и перламутровый блеск кружев на манжетах, и сверкание драгоценных камней на ножнах коротких мечей. Стол опустел мгновенно — никто не подумал возражать огромному, как тролль, порху-вышибале. Все знали, что миролюбивый Дрифа приходит в ярость, если возражают его хозяину.

— Мальчик мой, — подозвал трактирщик Бренна, и он невольно насторожился, — папаша Мартен был не склонен к проявлениям нежности. — Ты задержись-ка малость и на пару с Пепином обслужи гостей вон за тем столом, — отец Дуги явно нервничал, то и дело утирая с красного лица крупные капли пота. — Вишь, нобили с Верхнего к нам пожаловали, и не побрезговали дешевым трактиром, рыбий хрен им в глотку… И уж пьяные в дымину… Тут такое дело… — не хочу я к ихнему столу подавальщиц слать. Коли по пьяни начнут девок лапать, мы ж ничего сделать не сможем супротив таких высоких господ, сам понимаешь… — дыша чесноком, разъяснил ситуацию Мартен, — а очень может статься, что на четверых здоровых жеребцов, как я мыслю, — двух бабенок, что они с собой приволокли, — маловато будет…

Бренн без особого интереса глянул на дальний стол, где молодые богачи ржали, щупая под юбками продажных дев.

— Не пойму я, чего вдруг благородным господам приспело пиво пить в Русалке, — озадаченно продолжал папаша Мартен, — хотя люди шумят, что в последнее время нобилям по нраву стало таскаться по кабакам Грайорде. Зажрались, видать. И еще шепчут, что немало дев перепортили в Нижнем, — видать, хусры и домашние потаскухи им приелись, а свежие-то горожаночки — они вкуснее…

Папаша Ри вдруг побагровел, увидав, что старшая дочь, стоя в проеме кухонной двери, с интересом разглядывает богатых аристократов. — Ну-ка живо пошла на задний двор матери помогать, непутная! — шикнул отец на Мелену, и та, раздосадованная, надула пухлые губы, но перечить отцу не посмела и нехотя ушла в глубь дома. Трактирщик дернул себя за встопорщившийся ус и зашептал:

— Ты, главное, в глаза им не смотри, — продолжал он учить Бренна, — ссутулься и голову пониже держи, чтоб ненужного любопытства ихнего не вызвать… Постерегись… в общем…

— Мне-то чего стеречься, я ж не девка… — буркнул уставший Бренн.

— Да кто ж знает… — туманно ответил Мартен, понизив голос, — сдается мне, вон тот белобрысый нобиль в маске, что лыбится без продыху, больно уж походит на Белого принца — прионса Лизарда. А морду маской прикрыл для виду…

Если честно, Бренну было плевать и на господ, и на прионса. Вымотавшись за три последних дня до крайности, он хотел только одного — долго спать… Очень долго…

— А что, прионс, окромя баб, до задков мальчиков охочь… ты, верно, и сам слыхал, — добавил скабрезных подробностей трактирщик, — в общем, чудаковатый у Красного короля сынок. Вот ты и потише себя веди… Навроде тебя и нет…

Бренну совсем не улыбалось обслуживать чудаковатого прионса. И чего тогда Мартен сам их не обслужит, — на его-то зад благородные господа уж точно покушаться не станут, — думалось ему, пока из огромной бочки в кувшин тянулась темная струя густого эля. Когда он, не спеша двигаясь меж столами и пьяными тушами, приблизился к столу у окна, Пепин уже успел постелить перед господами чистую скатерть.

Белокурый красавец, оскалив снежные зубы под черной маской, медленно разрезал кинжалом шнуровку на платье у одной из девушек. Хусра игриво взвизгивала, вроде как дразня мужчину, но ее хорошенькое личико было искажено страхом. Ее неловкие попытки прикрыться неожиданно вызвали раздражение у пьяного нобиля, и он рывком разорвав лиф платья, грубо стиснул вывалившиеся груди.

Бренн, стараясь не смотреть ни на господ, быстро поставил два кувшина черного эля, а сменивший его Пепин принес блюдо с запеченной рыбой и побежал за мясом.

— Еще свечей, шико! — велел смазливый, употребив унизительное прозвище слуг, и с прищуром мазнул взглядом по фигуре Бренна, — быстро!

Бренн вышел в кухню. Липкий взгляд светлых прозрачных глаз молодого нобиля вызывал брезгливость, богач смотрел на него так, как мужики смотрят на потаскух. Неужто, этот похотливый козел и правда, сын Красного короля Готфрида. Да, уж — не свезло королю… Да и хрен с ним! — отмахнулся Бренн от неприятных мыслей. Еще малость помочь Пепину и можно сваливать наверх, к Дуги. Спать.

В брошенном на него взгляде Ойхе, которая, пощелкивая пальцами, что-то шептала над вспухавшим тестом, он увидел беспокойство. Похоже, бабка Дуги уже знала о нежеланных гостях. Она бросила колдовать над тестом, и, подхватив щепоть золы у очага, молча растерла ее по лицу Бренна, растрепала мокрые от пота волосы и затянула шнуровку на безрукавке. Кривовато усмехнувшись, он кивнул, поняв ее намерение как можно сильнее подпортить ему наружность. Пепин же, приподняв бровь, прыснул от смеха, догадавшись о причине бабкиного маневра.