– Алло! Ирэн?

Нет, это всего лишь длинные гудки. А мне показалось, что это ее протяжный, сонно-ленивый голос: "Да-а-а…"

– У вас телефон нормально работает? Жалоб от посетителей не было?

Бармен смотрит на меня с нескрываемым удивлением. Я допил бокал. На его дне остались только пузырьки, похожие на рыбьи икринки. Странно! Ирэн должна была давно приехать домой. У нее хорошая квартира. Я был там пару раз. Больше всего мне понравилось, что Ирэн ни намеком, ни полусловом, ни жестом не предлагала мне остаться на ночь. "Не снимай туфли, всё равно тебе скоро уходить!" Подчеркнутая гордость? Или страх перед тем унижением, которое испытывает женщина, получая от мужчины отказ? И еще у нее безумно вкусный борщ. Выгодно быть не влюбленным. Я не стеснялся попросить добавки. Я болтал, размахивал ложкой, без спросу лез в холодильник за горчицей, будто находился у себя дома. Я был с Ирэн самим собой. Но это, вопреки моему ожиданию, только усиливало ее чувство ко мне. А второй раз я пришел к ней, потому что был здорово выпивший. Она поливала мне голову холодной водой и натирала виски уксусом… Ужас.

Еще стаканчик джина с тоником. С минуты на минуту она должна быть дома. Может, заехать к ней? А что я скажу? В честь чего праздник? И вообще – чего я добиваюсь? Чтобы Ирэн приросла ко мне еще крепче? Чтобы поверила во всемогущество идиотских советов из дамского журнала? Но я ведь знаю, что это не так. Высокие чувства – от Бога. Если любви нет, ничто не поможет.

– Попробуйте этим, – сказал бармен, протягивая мне мобильный телефон.

У него очень забавные усики. А глаза почему-то разные: один добрый, прищуренный, а второй злой, широко открытый. Может оттого, что привык щуриться одним глазом, наливая водку в мерочный стаканчик?

– Спасибо, – ответил я. – Мобильный у меня самого есть…

Я выхожу, на ходу застегивая куртку. Две девчонки озираются на меня и смеются. Одна спотыкается на высоких каблуках, едва не падает. Хорошо, подруга поддержала. Обе заливаются громким смехом. Весна! Я сбрасываю сцепление, и машина срывается с места, словно снаряд. Куда же меня несет? Мне хочется сделать что-то очень хорошее для Ирэн. Мне хочется, чтобы она не сходила с ума, чтобы никакие крыши больше никуда не ехали. Мне ее очень жалко. В груди и животе что-то сжимается, что-то расслабляется и растворяется, едва начинаю представлять, как она, низко склонившись над журналом, внимательно вчитывается в глупые строки, едва заметно шевелит губами, морщит лобик, задумываясь и оценивая прочитанное, и делает пометки на полях. Больше этого не будет! Хватит мучить девчонку! Нога, словно соглашаясь с последней мыслью, давит на педаль газа еще сильнее. Кажется, я пролетел перекресток на красный свет. Рядом со сквером влетел в приличную лужу. Поворот направо… Отсюда до дома Ирэн – рукой подать…

Но что я намерен делать? Очень хочется вломиться к ней с огромным букетом свежих роз и заодно выкинуть все засохшие, политые лаком для волос. А что потом? Я надавил на тормоз и остановился. Сзади кто-то пронзительно посигналил… А что потом? Если бы я ее любил – вопросов бы не было. Но ведь я ее не люблю. Так? Наверное, так. Если человек задает такой вопрос, значит, любви нет. В ее наличии невозможно сомневаться. Во всяком случае, это утверждают поэты. Значит, цветы дарить нельзя. Иначе этот жест по своей жестокости уравняется с последней кормежкой Му-му, предшествующей утоплению собачки. А что можно придумать кроме цветов? Пригласить в ресторан? С какой стати? Обсудить финансовые проблемы агентства? Пошло. Просто покушать? Глупо. Ресторан – это тоже знак. Но что он будет означать? Ирэн станет ждать от меня каких-то слов. Я опять дам ей надежду. А ведь минуту назад твердо решил не мучить девчонку и отучить ее от чтения глупых журналов. Она проглотит этот ресторан, и виду не подаст, что с утроенной силой лелеет в душе надежду. А назавтра выкинет новый фокус: объявит, что решила поменять пол или симулирует болезнь и ляжет в больницу? И все равно не признается мне в своих чувствах. Она старомодна, и считает, что первым это должен сделать мужчина. И будет ждать, будет мучиться, презирая своих подруг, которые безостановочно клеятся к мужикам. Я как-то ее спросил: "Ты почему не выходишь замуж?" Если бы она захлопала глазками, задвигала плечиками и мышиным голоском ответила, что до сих пор не нашла такого парня, как я, то, клянусь, убил бы на месте. А она ответила: "Не твое дело!" И я ей безоговорочно поверил.

Я развернулся и покатил назад. Что-то на душе у меня опять начали выпадать осадки. Наверное, бармен слишком разбавил джин тоником. Или наоборот. Я набрал ее номер на мобильнике… Гудки, длинные паровозные гудки. Будто я на вокзале, и уже пора запрыгивать в вагон, но я все стою на перроне с букетом цветов и с надеждой всматриваюсь в туманную даль – не мелькнет ли знакомый силуэт… Странно! Более чем странно! А впрочем, чему я удивляюсь? Надо было дочитать статью об охмурении мужчин до конца. Наверняка там был совет не поднимать трубку, заставляя мужчину страдать и строить тревожные догадки. Теперь надо готовиться к новым потрясениям. Наутро может сгореть агентство. Или у меня угонят машину. Или высохнет море. Или никогда не наступит лето, и будет вечная весна. И всё – ради победы над моим сердцем. Вот, блин, вляпался!

Назад, в "Сонет"…

Последний и столь же безуспешный звонок Ирэн я сделал в двенадцатом часу ночи из турецкой бани лечебно-оздоровительного комплекса "Садко", воспользовавшись короткой паузой в споре с группой бородатых физиков, которые, завернувшись в простыни, доказывали мне невозможность существования нейтринных систем в силу их гравитационной нестабильности…

Утро было безрадостным. Две таблетки растворимого аспирина на стакан воды, затем контрастный душ, и в довершении реанимационных мер – физические упражнения. Это надо для того, чтобы раскрутить метаболизм и очистить организм от всякой дряни. Я через силу сделал несколько подходов к штанге, выжимая ее от груди, и слегка нагрузил бицепс. Майка потемнела от пота. Зато стал чувствовать себя намного лучше. О вчерашнем страшно вспоминать. Какая же, однако, дурь лезет в голову, когда выпьешь! Чуть было не приперся с цветами к Ирэн! Нет, нельзя давать ей понять, что я раскусил все ее уловки. Буду делать вид, что Крот по-прежнему не выходит из моей головы, и про сожженное письмо думаю постоянно. Пусть у Ирэн останется надежда. Впрочем, и у меня тоже. Если я уличу ее в розыгрыше, да еще посмеюсь над ней, это будет слишком жестоко. Ирэн, с ее долготерпением, ее верностью и преданностью просто перестанет существовать. От нее останется лишь безликая тень.

Кофе готовить не стал. И так нервы звенят. Сварил два яйца вкрутую – организму нужен белок, да поджарил на тостере ломтик хлеба. Этого пока хватит. Надо побриться как можно тщательнее, уложить волосы и надеть свежую рубашку. Я должен выглядеть хорошо. Я должен уважать чувства Ирэн, оставаться для нее самым лучшим, и стоически переносить ее капризы и чудачества. Ибо причина их – во мне. Значит, я несу ответственность за все, что происходит с Ирэн.

По пути в агентство я заехал на мойку. Парни в синих комбинезонах, наверное, только что проснулись. Они едва шевелились, намыливая мочалками бока машины, и мне казалось, что они с трудом подавляют желание лечь на капот и уснуть. К агентству я подрулил в четверть десятого. Спускаясь по ступеням к двери, почувствовал легкий запах духов. Ирэн уже здесь. Я немного волновался. Вот еще! С какой стати? Я не знаю, как с ней вести?

Я не успел взяться за ручку, как дверь распахнулась перед моим носом. На пороге стояла Ирэн. Обтягивающие джинсы, синий свитер, волосы схвачены сзади шнурком. Едва заметный, очень умеренный макияж. Моя сотрудница, как всегда, была неотразима.

– Кирилл, новый хозяин отказал мне. Он дает нам две недели, и ни дня больше.