Андрей Дышев

Ревность моя избирательна, без подпитки убойными фактами она обязательно зачахнет и увянет, как ковыль в заснеженной степи. И я бы обязательно забыл о той странной встрече на Эльбрусе, если бы за ней не последовала целая полоса тяжелейших испытаний, выпавших на нашу с Ирэн долю. Позже я часто думал о том, как развивались бы события, не прими мы участие в соревновании? Сколько бы пролилось крови, сколько было бы изломано человеческих судеб?

Это был конец марта – самое замечательное время в горах, когда солнце, уже по-летнему сильное, очистило от снега обширные поляны на южных склонах; и проталины покрылись цветочным ковром; и горнолыжники начали неудержимо стаскивать с себя ненавистные комбинезоны и свитера, а самые смелые обнажились до купальных костюмов; и трассы, нестерпимо светлые, на которые смотреть без очков – настоящая пытка, всё больше напоминали знойные тропические пляжи с сахарно-белым песочком. Вот в такую чудесную пору мы с Ирэн приехали к подножью Эльбруса, чтобы отдохнуть недельку от изрядно поднадоевшего нам детективного агентства, тем более что мы уже второй месяц сидели без мало-мальски серьезных заказов, и совсем скисли от тоски и хронического безденежья.

Мы отдыхали на полную катушку, с утра до обеда шлифуя лыжами склоны, а ближе к вечеру совершая рейды по многочисленным кафе и шашлычным, напропалую знакомились с местными кабардинцами и балкарцами, литрами пили с ними вино и пели песни. Стерильный горный воздух, напоенный смоляным ароматом сосен, кружил нам головы, но мы с Ирэн оставались коллегами по работе, начальником и подчиненной, и эту форму отношений мы соблюдали свято, не переступая границы дозволенного. Так нам было обоим проще. Не надо было мучительно думать о потаенном смысле случайных слов, брошенных друг другу, мимолетных взглядов и жестов; не надо было разбираться в себе, переживать, сомневаться, задаваться вечными вопросами о любви. Мы были свободными людьми, связанными лишь общей работой, взаимным уважением и солидарностью в выборе кафе или марки вина. Мы жили в одном номере, спали на разных кроватях, легко и без напоминания отворачивались, когда кому-то из нас надо было раздеться и, прежде чем погасить свет, без натяжки и искренне желали друг другу спокойной ночи. Люди, с которыми мы успели познакомиться, принимали нас за мужа и жену, в крайнем случае, за любовников, а мы спокойно и без возмущения принимали их заблуждение и не пытались переубеждать.

Когда мы насытились катанием и шашлыками, то стали искать более острые впечатления. Как раз в эти дни на Эльбрусе проходили международные состязания по скоростному восхождению, и председатель жюри Володя Белиловский – мой давний друг, поэт и романтик – предложил нам с Ирэн помериться силами с альпинистами.

Это была явная авантюра, но мы почему-то согласились. Мы стартовали на вершину Эльбруса в четыре часа утра с ледовой базы Гара-Баши вместе с двумя десятками спортсменов. Азарт пришел к нам в районе скал Пастухова, когда мы убедились, что без особых усилий оторвались от основной группы. На седловине, откуда до вершины оставалось всего ничего, Ирэн сдалась и начала тихо поскуливать. Ей не хватало воздуха, сил и воли. Она села на жесткий фирн и принялась жалеть свои уставшие ножки и замерзшие ручки. Я затащил ее на вершину при помощи крепких выражений и веревки, и там мы воткнули в снег победный вымпел, крикнули "ура" и даже поцеловались, позируя перед камерой оператора, который снимал наш триумф с борта вертолета.

Ползанье по натечному леднику в поднебесье вымотали Ирэн настолько, что она проспала в нашем номере как убитая двадцать часов подряд. Я не без труда растормошил ее за час до того, как в кинозале должно было состояться чествование победителей с вручением главного приза – яблочного пирога, который Белиловский называл "метр на метр".

– Может, не пойдем? – предложила Ирэн, с мольбой глядя мне в глаза и с трудом отрывая голову от подушки. – Мне кажется, что у меня вместо ног сардельки.

Я не стал возражать, но в наш номер вдруг вломились изрядно подвыпившие немцы, которые заняли второе место, и принялись обнимать меня и Ирэн, которая пыталась закрыться от них одеялом. Пришлось Ирэн в спешке приводить себя в порядок и волочить свои сардельки к пьедесталу почета. Белиловский вручил нам пирог, по своим размерам напоминающий небольшой бильярдный стол. Я тотчас отволок его в бар, где вместе с немцами и венграми, занявшими третье место, стал накрывать праздничную "поляну" для организаторов соревнований, спасателей, спонсоров и особо ретивых болельщиков.

Минут пятнадцать спустя я поднялся в кинозал, где не сразу нашел в толпе Ирэн. Сначала мне показалось, что она окружена поклонниками и принимает поздравления. Но потом заметил, что Ирэн представляла интерес лишь для одного невзрачного человека. Это был невысокий коренастый мужчина лет сорока, с крепкой челюстью и чуть скошенным набок ртом. Его крупная голова с плоским затылком, казалось, под собственной тяжестью ушла в плечи, и потому обнаружить присутствие шеи было решительно невозможно. Лицо его было бледным, явно не познавшим здешнее солнце, отчего можно было сделать вывод, что человек приехал в Приэльбрусье недавно, возможно только сегодня. Одет он был весьма необычно для здешних мест – деловой костюм, остроносые туфли, разве что галстука не было. Мужчина стоял напротив Ирэн, опираясь рукой о стену, будто пытался оградить ее от толпы, которая грозила смять Ирэн словно хрупкий цветок. Он что-то говорил и время от времени озирался по сторонам, при этом вместе с головой двигались и его широкие плечи.

Я подошел к ним и поздоровался. По взгляду Ирэн я сразу понял, что она горько сожалеет, что попалась мне на глаза в непосредственной близости от этого мужчины. На ее щеках сквозь горный загар проступил румянец. Она опустила глаза, взяла меня за руку, отчего я сразу почувствовал впившиеся в мое запястье крепкие ноготки, и скомкано сказала:

– Извините, нам пора.

Но незнакомец, протянув руку, бурно приветствовал меня:

– О-о! Какие люди! Очень, очень за вас рад! Если не ошибаюсь, вы – Кирилл Вацура? Мой друг Белиловский рассказал мне о вас много хорошего. От всей души поздравляю с победой! От всей души! Вы настоящий супермен!

Он крепко сжал мою руку и стал ее трясти. Его кривой рот растянулся в какой-то буратиновой улыбке, губы разомкнулись, и обнажились мясо-красные десна. Незнакомец немного шепелявил и не проговаривал отдельные звуки, но, в целом, я разобрал всё, что он хотел мне сказать.

– Что вы! Какой я супермен! – отмахнулся я. – Людей пугают масштабы Эльбруса, а вообще-то на его вершину может запросто взобраться любой мальчишка. Всё дело в подходящей обуви.

– Не скромничайте! – погрозил мне пальцем мужчина и прищурил один глаз. – Вы необыкновенно выносливый человек. Меня восхищает ваша способность мгновенно привыкать к экстремальным условиям. Ведь вы даже не прошли адаптацию перед восхождением. Я прав?

Мне показалось, что Ирэн напряглась и дышать перестала. Я все еще чувствовал ее ноготки на своей руке. Ее пальцы не разжимались. Можно было подумать, что она находится на приеме у стоматолога, и врач просит ее потерпеть, и подносит тонко свистящий бор к ее оголенной пульпе. Она словно готовилась пережить острейшую боль. На меня же незнакомец не произвел гнетущего впечатления. Напротив, он показался мне приятным, общительным и щедрым на похвалу собеседником.

– Кстати, я даже не представился! – вспомнил незнакомец и с чувством приложил ладонь к груди. – Казимир Лобский. Правда, друзья чаще зовут меня Кротом. Я не стану возражать, если и вы будете меня называть так же.

Откровенно говоря, я не напрашивался к нему в друзья, и не горел желанием называть его Кротом. Я ждал, что он вкратце обрисует мне обстоятельства, при которых произошло его знакомство с Ирэн. Я готов был услышать, что он является соседом Ирэн по дому. Или ее бывшим преподавателем. Не исключено, что Лобский был лучшим другом ее отца. Или мамы.