– Чтобы духу твоего здесь не было, – приговаривала Клавдия, делая генеральную уборку в комнате, которую прежде занимала Ирка. – Не сумела жить правильно, живи теперь по закону.

Из ее комнаты она перешла с уборкой в другую. Потом в третью. И в итоге к шести вечера вылизала всю квартиру до блеска. Устала до дрожи в пальцах рук. Но осталась вполне довольна собой. Приняла душ. Переоделась в легкий трикотажный костюм из длинной юбки и кофточки на пуговицах. Нацепила на голову легкую шляпку и, заперев квартиру на все замки, начала спускаться по лестнице.

– Что-то вырядилась так, Клавдия? – прищурилась в ее сторону Нина Иванова, когда Новикова проходила мимо дворового стола к машине. – Уж не на радостях ли?

– Ничего не вырядилась. – Новикова открыла багажник, уложила туда сумки со своими летними вещами и босоножками. – И какая у меня, интересно, радость?

– Ну как же! – ядовито усмехнулась Нина. – Одна теперь. Воля вольная. Кого хочешь, на ночь приведешь. Ирка не осудит, не покосится. Да… Очень кстати она в тюрьму отправилась.

– Что значит «кстати»? – разозлилась на нее Клавдия. – За словами своими следи! Кстати!

– Я про пикового короля, Клавдия. – Нина уложила ладони с широко разведенными пальцами на карты на столе. – Пятый раз раскладываю: он везде.

Нина в этот час одна сидела за столом. И Новикова не сдержалась:

– Все брата мне своего простить не можешь? Язвишь и язвишь. Каркаешь и каркаешь. Какой пиковый король, опомнись! Нет никого.

– Так будет, – широко заулыбалась Нина и кивнула на карты. – Вот он, прямо в мыслях твоих, Клавдия. Быть ему в твоей жизни. Точно быть…

Новикова ворчала всю дорогу до дачного поселка. И Нину ругала с ее ясновидением карточным. И Иру, которая довела себя своей беспечностью до тюрьмы. Въехав в поселок, она сразу повернула к магазину. Вспомнила, что сахар заканчивается. И масла растительного на донышке бутылки. Попутно купила мармеладок и бутылку вина. Не дорогого, нет. Она не любила спиртного. И ничего в нем не понимала. Купила для возможных гостей, кои нет-нет да случались в ее дачном домике. И был среди этих гостей один мужчина, которого она особенно рада была видеть. Военный в отставке. Вдовец. Немного манерный, но видный и воспитанный.

Может, он и есть пиковый король?

Клавдия Степановна заглушила мотор машины у самой изгороди своего участка. Она никогда не загоняла машину во двор. Не было специального места. Всегда за забором ставила.

– Клава, вечер добрый! – громко окликнула ее Марина Гнедых, ее дом располагался через дорогу. – Как в город съездила?

– Нормально.

Местные не знали о проблемах с ее племянницей. И она страстно желала, чтобы они не знали об этом и дальше. Она вообще здесь никому о себе ничего не рассказывала.

– А у тебя гость, – неожиданно сообщила ей соседка и подмигнула. – С обеда гостюет. Сам в калитку вошел. Сам дверь в дом открыл. Сказал, что твой родственник. Будто решил тебя дождаться по важному делу.

Новикова только тут обратила внимание на то, что окно в кухне распахнуто настежь. И оттуда пахнет едой.

– Гость? Какой гость? – нахмурилась она.

И с досадой подумала, что это, может быть, Ирка, которую внезапно отпустили из тюрьмы. Может, нашелся тот самый третий, о котором она без конца твердила? И ее отпустили?

Вот как некстати!

– Не знаю, что за гость, но мужчина симпатичный. Хлопочет. Огород тебе полил. Еды наготовил. Чувствуешь, как пахнет вкусно?

Она уже ничего такого не чувствовала. Оставив все сумки в машине, рванула к калитке и легкой трусцой двинулась к крыльцу.

Пиковый король! Чертов пиковый король – кто он?! Чьи матерчатые туфли у порога стоят – аккуратно, носок к носку, пятка к пятке? Кепка белая на вешалке и кожаная черная сумка на длинной ручке. Чье все это?

Клавдия вбежала в кухню с высоко поднятой палкой, зажатой в правой руке. Она ее держала на всякий пожарный случай у порога в коридоре.

– Какого?.. – громко закричала Новикова на мужчину у газовой плиты. – Кто ты такой?! Что ты здесь делаешь? Я сейчас полицию…

Мужчина медленно повернулся. Опасно сощурившись, он широко развел руки в стороны и тихо проговорил:

– Не надо полиции, Клавдия. У меня не очень с ними складывается. Тебе ли не знать.

– Ты-ыы… – сипло протянула она, приваливаясь спиной к стене.

Взгляд словно заморозило на сутулом силуэте с узкими плечами под черной футболкой, на морщинистом лице, когда-то привлекательном, а теперь изможденном и старом. И пальцы…

Эти его отвратительные пальцы, в настоящий момент сжимающие деревянную кухонную лопатку, прежде с легкостью семечек щелкавшие чужие замки. Пальцы были длинными, с аккуратными ногтями, в замысловатых татуировках. Она еще помнила, как они могли сводить ее с ума одним своим прикосновением.

Гадость какая! Зачем об этом вспоминать?

– Зачем ты здесь? Ты же, кажется, умер в тюрьме!

– Как видишь, жив. Мой кореш поторопился. А если честно, просто хотел развести тебя на деньги. Наверняка просил на поминки.

– Просил. Не дала. – Тяжелой поступью старой тетки она прошла к обеденному столу, уселась. И снова повторила: – Зачем ты здесь? Жить негде? Освободился недавно?

– Нет. Давно с законом не конфликтую. Живу почти праведно. И жильем обеспечен. – Она не сводила с него вопросительного взгляда. И он проговорил: – Ирина… Причина моего появления здесь – моя дочь.

– Хочешь покровительствовать ей в тюрьме?

– Нет, все не так, Клава. Я хочу ее из этой самой тюрьмы вытащить. Мы же понимаем с тобой, что она никого не убивала. – Он наклонился и заглянул опасным взглядом, кажется, на самое дно ее мятущейся души. – Или ты думаешь иначе?

Он стоял у своей распахнутой двери с оттопыренной щекой, за которой прятался пельмень, и недоуменно таращился на женщину, минуту назад позвонившую в его квартиру.

Вера Умова! Какого черта?! Что ей надо? Вырядилась, как на свадьбу: белое платье в пол с нелепыми оборками на груди, делающими ее еще пышнее и объемнее. Красные туфли с узкими носами на шпильках. Алая заколка в виде розы в белокурых волосах. Что за маскарад летним воскресным утром? Он только недавно проснулся, разогрел вчерашние пельмени и хотел нормально, без суеты позавтракать. И тут она!

– Приве-ет… – пропела Вера и помотала в воздухе зажатой в правой руке бутылкой шампанского. – Ехала мимо. Дай, думаю, зайду. Вместе выпьем. Тем более и повод есть.

– Какой повод? – он все еще тупо стоял и рассматривал ее наряд невесты, забыв пригласить войти.

– У меня сегодня день рождения. А отметить не с кем. Позволишь войти? – ее улыбка сделалась нервной, губы подрагивали.

– Конечно, – нехотя посторонился Дима. – Проходи в кухню. Я сейчас.

Он вдруг вспомнил, что из одежды на нем одни трикотажные шорты, больше напоминающие трусы. И он еще не брился и зубы не чистил. И в комнатах у него полный бардак. Только в кухне более или менее чисто. Даже вчерашней посуды в раковине нет. Успел, вымыл утром.

Дима распахнул шкаф в маленькой спальне. Нашел спортивные штаны, футболку. Оделся. Кое-как причесался пятерней. Раздраженно задышал.

Вот что ему теперь делать? Какой-то день рождения выдумала. Он точно помнил, что они праздновали его перед Новым годом всем отделом, потому что Вере исполнилось тридцать лет. Юбилей как-никак. Думает, он забыл?

Он схватился за телефон в надежде, что пропустил какой-нибудь важный вызов или сообщение. Нет. Ничего. Зашел в соцсети, проверил, когда там была его начальница Хмельнова. Минуту назад. Может, попросить ее об услуге? Ну, чтобы она ему организовала вызов на место происшествия.

Нет, не очень хорошая идея. Дима отмел ее сразу. Хмельнова тут же уличит его в слабодушии и неспособности поступить жестко и по-мужски. А потом будет смотреть на него многозначительно и хмыкать при каждом удобном случае.

– Что ты делаешь, Вера? – ужаснулся он, входя на кухню. – Ну вот что ты делаешь?!