— Если это всё, я пойду спать, завтра с утра прогон…

— Стой. Пожалуйста. Послушай меня! — Сяо Чжань схватил Ибо за руку, вынуждая сесть обратно.

Он чувствовал, как внутри рушится плотина, обрываются какие-то старые, казавшиеся прочными связи, выдираются больно с мясом и кровью последние оставшиеся ориентиры.

— Не хочу, чтобы ты пострадал. Боюсь, понимаешь? Мне пиздец страшно. Я совершенно один со всем этим дерьмом. Если с тобой что-то случится, как смогу жить, зная, что сломал твою жизнь? Что всё разрушил? Отец… Отец рассказал, что чуть не сдох, когда прошёл инициацию. Я ведь всегда его ненавидел, а он, оказывается, страдал. Он страдал, блядь! А я?! Он сказал, что не хотел уходить, но не смог…

Слова полились сами, плотину всё-таки прорвало.

Отец оказался совсем не таким, каким помнился по детским воспоминаниям. Конечно, мама пыталась показывать его фото, только Сяо Чжань не особо вглядывался. Для сорокапятилетнего мужчины он выглядел слишком молодо, больше походил на айдола, который ещё вполне может играть в дорамах главных героев, а не второстепенные роли благородных отцов. То ли Би-фактор третьего пола, то ли просто хорошая генетика, но отец вполне мог сойти за его старшего брата — с чёткими, резкими скулами, вырезанными, как по идеальному лекалу губами и гладкой матовой кожей.

Возможно, если бы ему навстречу вышел обрюзгший, усталый, суетливый мужчина средних лет, Сяо Чжань воспринял бы всё иначе. Но отец выглядел слишком успешным, спокойным и уверенным. В его улыбке было столько грустного понимания, столько непонятно откуда взявшейся у альфы теплоты, что Сяо Чжань растерял все вопросы. Он снова чувствовал себя брошенным семилетним ребёнком, которому родители пытаются объяснить, что у папы теперь другая семья, что там — омега, которого нельзя бросить.

«А нас можно?»

«Я вас не бросаю, вы всегда будете моей семьей»

«А кто он тогда?»

«Он тоже моя семья»

«Разве может быть две семьи?»

Вынырнув из цепко-вяжущего флешбека и подавив нелепое желание снова спросить «Почему ты тогда ушёл?», Сяо Чжань задал более актуальный вопрос. Сейчас важнее было понять, как отец пережил разрыв со своей семьей, как принял чужого человека, который теперь по нелепой причуде судьбы должен был стать его партнёром. Как вообще с этим жить?

Они сидели в крохотной семейной кофейне, расположенной на первом этаже ЖК, в котором теперь жил отец со своей семьей. Двойной латте с кленовым сиропом давно остыл, превратившись в мерзкую бурду — в последнее время обоняние и вкус словно взбунтовались, остро реагируя на любые химические добавки.

Мужчина напротив, который так не походил на воспоминания о себе, рассказывал с грустной улыбкой о том, как его омега пытался покончить с собой, осознав, что разбивает чужую семью. Как у отца однажды вечером просто сработала Би-связь, он сорвался, приехал домой к омеге и застал того на полу без сознания с розовой пеной вокруг рта и о-пластырями по всему телу. Как трясущимися руками пытался нащупать пульс, как срывал пластыри, как делал искусственное дыхание, как вмиг закаменели лица прибывших на вызов медиков и как сквозь шум в ушах услышал вердикт: «Передозировка о-гормонами. Не довезем». Как врал потом надзорным органам, что они просто поссорились и не виделись несколько дней и что это была не попытка самоубийства, а случайность, неправильно рассчитанная доза заместительной терапии. Как задыхался в больнице, когда осознал, что сдохнет, если потеряет омегу. Как смотрел в почти незнакомые фиолетовые омежьи глаза и понял, что не может ненавидеть. Как его ломало от чувства вины перед женой и сыном и этим совсем молоденьким незнакомым парнем, за которого теперь он тоже чувствовал ответственность. А ещё как наконец смирился с тем, что случившаяся инициация не была его выбором. Но всё, что будет происходить дальше, дальнейшая жизнь — зависит от него.

Сяо Чжань совсем не хотел знать, что оказывается его родители продолжали общаться все эти годы, оставшись по сути близкими людьми, хоть каждый и пошёл своей дорогой. Что он сам выбрал жить в отрицании, отказавшись от общения с отцом. Что, загнав себя своим страхом и ненавистью в ловушку, теперь не может найти выход.

— Тебе не обязательно прямо сейчас делать выбор, если не хочешь и не готов, — сказал отец.

Как он?.. Ну, да, конечно, он в курсе жизни Сяо Чжаня — мама информирует.

«Тебе не обязательно, если не хочешь».

Только вот это не так. Неважно, чего он хочет и к чему готов. Он больше не контролирует свою жизнь. Если отцу нравится думать, что его жизнь — его выбор, то Сяо Чжань прекрасно осознаёт иллюзорность таких фантазий. От него ничего уже не зависит, ему предстоит жить совсем другими категориями.

Возможно, поэтому, когда Ибо произнёс эту фразу почти дословно, пусть и в другом контексте, Сяо Чжаню сорвало резьбу.

— Прости за это. Я всё еще не могу смириться с тем, что больше не контролирую свою жизнь. Забавно, я вдруг осознал, что, если бы не моя семейная история и не отсутствие выбора, я… — он замолчал, вдруг ужаснувшись тому, что собирался сказать. Он что, правда, сейчас это скажет?

Ибо сидел рядом на диване, не шевелясь и, кажется, даже не дыша, жадно впитывая каждое слово. Хороший, светлый мальчик. Красивый. С кривоватой ухмылочкой и отвратительным смехом. Заботливый. Упрямый. Открытый. А ещё талантливый — он показывал видео с репетиций, сомневаться не приходилось, через несколько лет парень взлетит. И самое главное — готовый отдать себя полностью.

Сяо Чжань, что, действительно сейчас хотел произнести это вслух?

Зябко поёжившись, он схватил со стола свою чашку с почти остывшим чаем и залпом осушил половину, не почувствовав никакого вкуса.

Ибо молчал, не собираясь ему помогать. Сучёныш.

— Да. Ладно, — Сяо Чжань сделал короткий вдох и на выдохе быстро сказал: — Я бы выбрал тебя.

От улыбки Ибо вполне можно было бы запитать электричеством половину Пекина.

— Значит я всё-таки нравлюсь гэгэ?

Вот сейчас сунь пальчик в клетку со львёнком, по локоть и откусит.

— Ничего подобного я не говорил… — с другой стороны — пока львёнок размяк, этим можно воспользоваться. Сяо Чжань переобулся буквально на полуслове. — Потому что тебе говоришь, а ты не слушаешь. Конечно, я волнуюсь. Мы же… ты же… Если с тобой что-то случится? Когда будешь в безопасности, я смогу спокойно работать, мы его быстро поймаем, и ты сразу вернешься. Это займёт две-три недели, вряд ли больше. Сможешь учиться дистанционно, мы решим этот вопрос.

Даже мягкий успокаивающий голос, доброжелательная с ангельским обаянием улыбка и демонстративно развернутые к собеседнику ладони — всё по науке — не помогли. Ибо моментально погас, нахохлился, как обиженный птенец и даже отодвинулся подальше в угол дивана. Мелкий лев-манипулятор.

— А ты тоже никогда не сдаёшься, гэ? Я не могу. Ну сам пойми! Ты закроешь меня на другом конце страны, под охраной, и я ничего не смогу сделать. Он же на тебе отыграется, как только поймёт, что я исчез. Хочешь стать следующей жертвой, когда он обозлится и слетит с катушек? Правда думаешь, что я смогу сидеть в Шанхае?

На то, чтобы вернуть самообладание, ушло несколько секунд. Пришлось закрыть глаза и сделать три глубоких вдоха-выдоха под обеспокоенное: «Гэ, ну прости, не злись, пожалуйста!». После случившегося во вторник, Сяо Чжань поклялся, больше никогда не срываться на Ибо подобным образом. Никаким образом не срываться. Нет ничего хуже, чем чувствовать себя мудаком, пнувшим… львёнка.

— Ибо, ты невнимательно слушал. Я — выступаю триггером, ты — его цель. Если он тебя не найдет, это его дезориентирует, он потеряется и совершит ошибку, и тогда мы его возьмём. На меня не действуют химические о-феромоны, он ничего мне не сделает.

Получилось. Ровно, спокойно, рассудительно и без эмоций. Должно сработать.

Но не сработало.

Ибо скосил голову на бок, будто он никакой не львёнок, а самый настоящий щенок. И улыбался, засранец.