- Нет, конечно, мы не такая семья. Строго говоря, мы не стали с ним семьей. Ну, понимаешь, консумация. Все такое… Так что это даже не развод, а аннуляция.

- Лааадно… Как мне теперь забыть эту информацию?

- Я имею в виду, что Маурицио уже взрослый.

- И?..

- Хорошо, сделаем вид, что ничего не происходит.

- Мне так легко делать этот вид, потому что я совсем не понимаю, о чем ты.

Тут подбежал Маурицио на своих бесконечных ногах и схватил меня за руку.

- Полковник Дженкинс, идемте танцевать!

- Я не танцую… То есть, я танцевал пару раз, но…

- Ты танцевал один раз? Ты меня убиваешь! – Маурицио расхохотался. – Стой здесь. Я найду тебе идеальную партнершу. – он скрылся в толпе, и я облегченно вздохнул, что он не предложил танцевать с ним. То есть…эта идея не вызывала у меня отвращения, но все эти танцы, случайное трение – мало ли что произойдет, а мы только что начали по-человечески, почти без неловкости, общаться. Через мгновение он вернулся с невероятной красоты блондинкой в на удивление консервативном наряде: темно-синих брюках и красном топике, который открывал идеальное количество груди: не много и не мало (что, кто-то будет меня ругать за фразу «количество груди»? А что в таких случаях говорят? Площадь? Зона?) И ее обувь была без каблуков! Сюрприз за сюрпризом! Удачно, а то бы она оказалась выше меня.

Маурицио познакомил нас (Полковник Дженкинс – сестра Григориу, Катерина - Мэтт), быстро (чувак действительно поразительно устойчив на каблуках) сбегал ей за каким-то напитком, и пока она пила, прошептал: «Я знаю, как их выбирать. Дамы в мини для наших целей не подходят». И это была невероятная дама! В какой-то момент ее нога органично оказалась на моем плече, а моя фуражка – на ее голове. Признаю, что пару раз моя щека почему-то скользила по ее бедру, она почти полностью обвивалась вокруг меня, и никто уже не удивился верхней поддержке. С разбегу. И что уж там скрывать, больше, чем один раз один из нас приземлялся на барной стойке, а второй оказывался в очень удобном положении для поцелуя… Потому что…это просто к слову пришлось, но ничего эпичного, обошлось почти без языков. Закон всемирного тяготения, опять же…

После полуночи она, как Золушка, исчезла, попрощавшись со мной затяжными объятиями и медленным танцем, а я остался в непонятном состоянии, когда мне хотелось продолжать эти безумные танцы и человеческий контакт, и в то же время, часть меня читала нотации о недопустимости веселья и приказывала забиться в темный угол и рыдать. Я успешно проморгался и отправился искать Маурицио, чтобы выяснить, прилично ли уже уходить.

Он о чем-то оживленно беседовал с Дюбуа, и мне пришлось буквально встать между ними, чтобы на меня обратили внимание. При этом Маурицио посмотрел на меня таким расфокусированным взглядом, будто ни сразу вспомнил, кто я такой, а потом рассмеялся и сказал:

- Я почему-то думал, что ты ушел с Катериной.

- Странная идея, ведь ни я, ни она даже точно не знаем, как отсюда попасть ко мне.

- А я думал, ты помимо воли всегда запоминаешь пути отступления, ну, типа это твоя профессиональная деформация, - хмыкнула Бубу.

- Вообще-то, да, - и действительно, какого черта я делал, пока мы шли из казармы, вместо того, чтобы смотреть по сторонам? Изо всех сил пытался понять, считают ли окружающие внешний вид Маурицио странным?

- Похоже, тебя что-то отвлекало, - улыбнулся он. – Что ж, я тебя сюда затащил, мне и обратно доставлять.

Мы долго ждали ночного автобуса. Настолько долго, что я даже успел продемонстрировать, как почти в одно движение могу забраться на крышу остановки (тогда это казалось очень логичным способом провести время) и спрыгнуть, почти не отбив ступни. По дороге Маурицио стало клонить в сон, но мне пришлось его будить, чтобы у меня на плече не остались следы туши. Он извинился и уперся лбом в сиденье перед собой. Но очень вовремя проснулся, чтобы предупредить, что мы выходим на следующей остановке. Я искренне поблагодарил его за вечер.

- Ну, заходи завтра или еще когда. Я уже кое-что для тебя перевел.

- А можно сейчас?

- Чувак, тебе потом опять бесконечно автобуса ждать. Моя писанина того не стоит.

Он грустно кивнул и…мы стали видеться практически каждый день. Обычно к его приходу я успевал написать страницу-две, он читал, время от времени печально или удивленно вскидывал на меня взгляд, а потом мы это не обсуждали.

***

Очень скоро Рири стал оказываться в моей комнате еще до моего прихода и готовить вполне сносную еду. А я стал чувствовать себя ему обязанным. Потому что он делал мою жизнь гораздо более сносной, ничего не требуя взамен. Не то, что я тогда все еще считал его мотивы исключительно дружескими… В общем, однажды день особо пыльной работы, не самое плохое настроение и запах ризотто привели к тому, что, не успев зайти, я отправился в душ (который, напомню, был в моей комнате, метрах в полутора от замершего с ложкой в руке Маурицио).

Изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно, я начал рассказывать про день на очистных сооружениях, попутно раздеваясь. Внутренний голос заботливо подсказывал, что к фронтальному виду ни один из нас еще не готов, а вот все остальное можно демонстрировать вполне обыденно, ведь к 17-18 все уже закалены мужскими раздевалками. Все? Похоже, нет. Маурицио изо всех сил старался скрыть смесь паники и любопытства и вообще выглядел так, будто я был первым обнаженным мужчиной, которого ему посчастливилось увидеть. Он пытался не пялиться, но у него это плохо получалось.

Из душа я появился в полотенце, чтобы сбросить напряженность в комнате, но она тут же подскочила обратно, когда я оказался у Рири за спиной, стащил у него из-под руки кусок томата, положил подбородок на плечо и спросил:

- Что на ужин?

Да, я был жутким гадом, потому что уже совершенно точно знал, что происходило с ним в этот момент, ведь я, черт возьми, бывал на его месте! И я продолжал делать то, к чему не был готов, и что не собирался довести до конца. Ответа про ужин я не дождался, да не очень в нем и нуждался, потому что он был передо мной. Рири смог снова начать дышать только когда я отошел, чтобы одеться. И через пяти минут мы болтали, будто ничего не произошло.

***

По выходным мы практически не расставались. Я полдня переводил, а Маурицио валялся на кровати (ведь у меня все еще было плохо с мебелью), перечитывал старые записи или занимался английским, а потом мы ехали куда-нибудь на велосипедах или встречались с семьей. Рири попытался «убавить мрачность» моей комнаты, и в ней появились две картины, новый цвет стен и семейное фото рядом с фотографией Дэйва с выпуска из Академии. Фотографии в ЕМ были редки и печатались всего пару раз в год, так что этот подарок я очень ценил.

В один из субботних вечеров Маурицио наконец-то добрался до сиротливой лампочки, освещавшей комнату. Он притащил белый плафон и заверил меня, что знает, как это делается. На третьей минуте операции раздался взрыв. Или не взрыв, но в моей голове это было именно так, так что через две секунды Рири уже лежал на полу со мной в качестве живого щита, а я вытаскивал из-под матраса пистолет.

- Мэтт, я не думаю… - начал он, но я зажал ему рот, снял пистолет с предохранителя и направил на дверь. В коридоре слышались голоса, но они не были незнакомыми или особо встревоженными. Я подождал еще минуту и сказал:

- Немедленной опасности нет.

- Я думал, вам запрещено владеть оружием, - прошептал Маурицио.

- Так и есть. Расскажешь кому-нибудь – будешь сообщником. Я тебе ничего не сломал?

- Кажется, нет, но будет лучше, если ты на секунду приподнимешься. Но только на секунду.

Он перевернулся и закинул руки за голову.

- Ты серьезно не понял, что это просто пробки выбило?

- Перестраховка. Неотключаемый инстинкт защищать своих людей. Профессиональная деформация.

- Этот побочный эффект меня устраивает. Но вообще, Мэтт, ты самый сбивающий с толку человек, которого я когда-либо видел.