- Ну, раз ты просишь…

- Я немного скучаю по тем временам, когда ты по-настоящему соглашался со мной во всем.

- Я тоже. Насколько же проще была жизнь…

- 15 лет, Кёрк. Я, буквально, провел с тобой полжизни.

- Давай не будем впадать в сентиментальность и преувеличивать – ты кучу времени провел без меня и, будь уверен, я все это помню…но сейчас как-то неуместно быть злопамятным.

- Ты пойдешь нас провожать?

- Нет, я занят.

- Понятно. До встречи?

- Возможно.

Выходя из комнаты, Дэйв обошел меня по внушительной дуге, и я был очень за это благодарен.

***

Я абсолютно не понимаю, чем занималось военное министерство ЕМ в то время. Ведь я знаю, что оно есть, но как можно было нас прохлопать после того, как они получили радиосообщение? Плюс, Макловски тоже была абсолютно недвусмысленно проинформирована о происходящем. И при этом они не сделали даже того, что пришло бы в голову любому здравомыслящему человеку: ну там, посты расставить, организовать регулярные патрули, прочесать хотя бы близлежащую территорию… Зато они провели довольно крупную и драматичную мобилизацию – это да. На что они рассчитывали? Хотя, постойте, судя по тому, как все разворачивалось, они были не так уж и неправы.

Я не знаю, как лучше описать первые две недели в ЕМ. Я далеко не первый раз был в незнакомой стране в окружении сотен военных, но в этот раз я обнаруживал кучу отличий от предыдущих командировок. Например, невероятная пустота вокруг. Странное заявление, если учесть, что я почти не на минуту не оставался один, но это действительно так. Это неотступное понимание, что стоит выйти с базы, и, в зависимости от направления, ты можешь дни, а то и недели идти, не встретив ни одной живой души. Ты не можешь просто достать телефон и позвонить кому и куда хочешь. Ты полностью зависишь от своей команды и – что еще страшнее – они полностью зависят от тебя, потому что ни черта не знают об этом месте, точной величине наших запасов и вероятности положительного исхода.

Никогда еще на меня не сваливалась настолько гигантская ответственность, и, парадоксальным образом, это помогло мне не впасть в панику или депрессию – плюс, к моему огромному облегчению, таблетки нашлись, но нужно было снижать дозу, чтобы постепенно с них слезть. Но когда вокруг тебя куча людей (ладно, скажем прямо, здоровенных мужиков), которых нужно постоянно кормить, организовывать на работы, тренировки и прочие развлечения, которые расходуют хоть какую-то часть их энергии – пугаться или грустить не приходиться.

Хорошо, что у нас не было ни одного новичка, потому что последнее, что я хотел бы получить – это вооруженного человека, который внезапно понял, что ошибся с выбором карьеры, и вообще, хочет домой. Но появились небольшие проблемы из-за того, что кому-то приходилось поручать новые функции. Понятно, что я видел и слышал далеко не все, но однажды, например, стал свидетелем того, как помощник повара спрашивал, раздавая ужин, желают ли люди получить свои пятничные 30 мл в пятницу или сразу 60 в субботу. Я тут же попросил кого-то встать на его место, и мы вышли из помещения служившего столовой.

- Бенетт, что это было? – спросил я.

- Я не понял, сэр?

- Что за соц. опрос ты там проводишь?

- Но, сэр, я просто подумал, что людям…

- Первое: алкоголь здесь – контролируемая субстанция, мы не увеличиваем индивидуальный паек, не даем его в будние дни, не копим пайки и не передаем их от одного солдата другому, не разрешаем ничего выносить из столовой и переливать в другие емкости. Ты либо пьешь разрешенный объем на месте, либо не делаешь этого вообще. Второе: мы не организуем опросы, выборы или голосования. По крайней мере, без прямого приказа главнокомандующего. Кто наш главнокомандующий?

- Вы, сэр.

- Неправильно. Это полковник Дженкинс. Я всего лишь заместитель на время его отсутствия. В любом случае, никто из нас не отдавал тебе приказа о внесении изменений в процедуру отпуска еды и напитков, так что – без вольностей.

- Есть, сэр, - сказал Бенетт, и я отправил его дальше выполнять обязанности.

Конечно, ситуация была ерундовой, но мне казалось, что если расслабиться хоть один раз, все тут же начнут отращивать бороды, подворачивать штаны, не являться на построения и кричать: «Ты не мой настоящий отец!», ну, не отец, командир, но это не менее пугающе. Скорее всего, я зря параноил, но, кто знает… Да и вообще, я очень опасался, что с Дэйвом что-то случиться, не только потому, что, - О Боже. С Дэйвом. Что-то. Может. Случиться! – но и потому, что это оставляло меня единолично ответственным за и перед всеми этими людьми – и, о, как я этого не хотел! Поэтому, признаю, что чуть не грохнулся в обморок от облегчения, когда наша первая группа вышла на связь и объявила, что заняла позиции на объекте в непосредственной близости от Рима и отправляет обратно уже не одно, а три транспортных средства.

Мы к этому времени подготовили автобус, но сомневались в его проходимости. И да, он-таки застрял в 200 км от аэропорта, но позволил третьей партии дожидаться на перевалочном пункте.

К 18 дню в аэропорту остался только я с последней партией из 40 человек. Это был уже почти курорт, с минимумом работы и грилем чуть ли не каждый день. Да, мы наладили периодическую добычу дичи после того, как медик и повар обследовали первого подстреленного олененка, сняли с него показатели радиации и содержание токсинов.

Несмотря на то, что местная пища была признана безопасной, я уверен, что, то ли в воздухе, то ли в воде, точно содержались какие-то невыявляемые примеси, потому что со мной начали происходить странности. Просто ужасные вещи, о которых я еще ни разу никому не проговорился. Но теперь-то уже терять нечего, да?

Дело в том, что я стал замечать за собой повышенное внимание к одному из солдат. Казалось бы, что тут особенного? Более того, мы предварительно обговаривали, что будем следить за их поведением и успехами, чтобы эффективно использовать их в операции. Но вот только замечал я не то, как он проявляет себя в поставленных задачах (т.е. не только за этим), а за ним самим. За тем, как, даже серьезно отвечая на вопросы, он как будто все равно улыбается; как за завтраком он гладко выбрит, а к ужину у него уже весьма заметная щетина; как он настолько внимательно слушает собеседника, что забывает вытащить ложку изо рта (что, вообще-то, должно выглядеть глупо, но мне казалось чем-то непередаваемо привлекательным); как спускаясь или поднимаясь по лестнице, он никогда не идет по всем ступенькам, а перемахивает сразу от двух до пяти. Один раз я минут 10 пялился на его ноги высовывающиеся из-под погрузчика, когда он снимал оттуда какие-то детали. Это были тревожные симптомы, потому что я выделил кого-то одного. Ладно бы я просто стал бы вдруг восхищаться всеми без разбора мужскими формами – потому что, объективно, вокруг было на что посмотреть – но, нет же! – я был предельно узконаправлен. Но, к счастью, во-первых, у меня не возникло желания предпринять какие-то действия, в во-вторых, я процентов на 90 был уверен, что у меня все равно не было шансов.

Даже смешно, что я еще и виноватым себя чувствовал из-за всего этого. Настолько, что когда мы все, наконец, передислоцировались в римский лагерь, я не мог смотреть Дэвиду в глаза. Рапортуя о событиях последних дней, я смотрел на его подбородок, ухо, поверх головы. Он, вроде бы, ничего не заметил, что одновременно обрадовало и разочаровало меня.

А потом мы с новыми силами принялись за работу, и я забыл о всяких глупостях. Почти.

***

И вот тут же начинается самый экшн! Кульминация! Непрекращающиеся боевые операции, политические заговоры, захват пленных, переговоры на высшем уровне, победа!!! Ну-ну…

Все значимые происшествия зафиксированы в материалах дела, и, законопослушно говоря, я не могу об этом распространять еще 50 лет*. Хотя мне сложно понять, почему. Ведь, как бы дико и неправдоподобно это ни звучало, ни один гражданин ЕМ не пострадал. Это, наверное, первый такой случай в истории военных переворотов. Да и вообще, имеем ли мы право называть этот переворот военным, если армия так и не была задействована?