— Я переживу что угодно, до тех пор, пока своими руками не расправлюсь с убийцей, — непримиримо ответила Чангэ, гордо вскинув голову.
Ли Шимин вздохнул. От внимательного взгляда Суна не укрылось, как медленно угасла радость в его глазах, сменившись чем-то похожим на смирение. Обойдя Чангэ, он приблизился к столику с приношениями, зажег палочку благовоний и молча поклонился, сложив перед собой руки. Молодой страж начал выставлять из короба приношения, заменяя те, что были на столике до этого. Его движения были быстрыми и привычными, Сун подумал, что он делал это далеко не в первый раз.
— К чему это притворство? — снова не сдержалась Чангэ. — Тебе здесь не место. Как ты смеешь приходить и нарушать ее покой? Ты тоже ходишь под небесами. Если не страшишься небесной кары, то знай — когда-нибудь, рано или поздно, я убью тебя своими собственными руками.
Ли Шимин напрягся, словно слова Чангэ, наполненные горечью и ненавистью, причиняли ему физическую боль. Потом повернулся к Чангэ и терпеливо, словно объяснял ребенку, опроверг ее последние слова:
— Чангэ, если бы ты действительно хотела убить меня, я уже был бы убит у реки Вэй. Это ведь ты стреляла тогда?
— Я не собиралась спасать тебя, — тихо сказала Чангэ, не опровергая его слов. — Кого я хотела спасти, так это людей Тан.
— Понимаю. Ты смогла поставить интересы Тан и его жителей впереди своих. Ты не позволила разрушить империю из-за личной вражды. Хорошо! Очень хорошо! Ты действительно повзрослела… Советник Ду рассказал мне, что ты сделала в Лояне…
— Что с того? — грубо прервала его Чангэ. — Я не прощу тебя.
— Я никогда не желал прощения, — Ли Шимин с тоскою оглянулся на поминальную табличку. — Ни от тебя, ни от Цзинь.
— Замолчи! Не смей произносить ее имя! — яростно выкрикнула Чангэ, сжав кулаки, и шагнула к нему. Молодой страж схватился за меч и бросился было к ней, но Сун остановил его, раскрытой ладонью удержав на месте. Он знал, что Чангэ не пойдет дальше слов. И ему уже было ясно, что Ли Шимин не причинит вреда Чангэ. Постороннее вмешательство было ни к чему.
— Фан И, отступи, — приказал стражу Ли Шимин. Тот нехотя повиновался, не сводя с Чангэ подозрительного взгляда.
А Ли Шимин задержал свой внимательный взгляд на Суне. Почему-то этот взгляд породил у Суна четкое ощущение, что император Тан прекрасно знает, кто он такой. Он не хотел думать, что Вэй Шуюй стал бы раскрывать то, о чем его просила умолчать Чангэ. Неужели кто-то еще в окружении императора знал о том, что он жив?
— Чангэ. Я вырастил тебя, — произнес император, с отеческой гордостью глядя на внезапно растерявшую весь свой пыл и гнев Чангэ. — Я знаю, что ты хороший человек. Вы двое… — он еще раз встретился взглядом с Суном и улыбнулся, — подходите друг другу. Теперь, когда он может быть рядом и защитить тебя, думаю, Цзинь будет спокойнее.
…
После того, как Ли Шимин покинул храм, Чангэ еще долго стояла, сосредоточенно глядя на поминальную табличку. Сун не мешал ей, размышляя о взаимоотношениях императора Тан и опальной принцессы.
Ли Шимин, по всей видимости, хорошо относился к Чангэ и искренне беспокоился о ней. То, что он любил ее мать, а в этом Сун не сомневался, могло быть причиной такого отношения, но вряд ли единственной. Поверить в то, что он отдал бы приказ убить Чангэ, было не проще, чем в то, что он мог собственноручно расправиться с любимой женщиной. Император Тан не производил впечатления человека, готового ради власти идти по головам и убивать близких…
— Значит, это Ли Шимин приходил к маме все это время… — наконец заговорила Чангэ. — А-Сун, скажи, почему так сложно ненавидеть этого человека?.. Он убил моих родителей. Убил маму, к которой всегда относился с большой теплотой… Он был мне больше отцом, чем родной отец, — заботливый, добрый, внимательный. Всем, что я знаю, я обязана ему… Я считала его справедливейшим человеком в мире. И не могу отрицать, что он хороший император. Как он мог так поступить?
Сун мог бы рассказать ей о своих предположениях, основанных на почерпнутой из донесений соглядатаев в Чанъане информации. Но был ли смысл порочить убитого отца в глазах дочери? Да и убийства матери это не оправдало бы. Поэтому, не решаясь обнять Чангэ в присутствии духа ее матери, он положил ей руки на плечи и, заглянув в глаза, ответил:
— Чангэ, не старайся так сильно. Иногда то, что видят наши глаза, — это не вся правда. Ты не можешь знать всего, что происходило между ними… Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Когда Айя умерла из-за Шээра, я тоже готов был убить его на месте. Но если бы я действительно убил его, все Соколиное войско оказалось бы замешанным, множеству людей угрожала бы опасность. Это не то, чего я хотел. И не то, чего хотела моя мама. Ты отказалась от мести, потому что заботишься о тысячах жителей Тан, чье благосостояние зависит от императора. Думаю, твои родители не стали бы винить тебя за этот выбор. И если так, то стоит ли отравлять свою душу ненавистью?
— Ты точно понравился бы моей маме, — вздохнула Чангэ. — Накануне… того дня она заставила меня поклясться, что я не буду жить с ненавистью в сердце. Может быть, она знала…
========== 6.9 Победа ==========
Комментарий к 6.9 Победа
timeline: 40-42 серии
Не каждый союз будет долговременным и прочным, если был заключен без искреннего стремления и изначального доверия между сторонами, из страха перед ситуацией или неуверенности в собственных силах. Успех любого объединения состоит в наличии убедительного и сильного лидера, а также в проверенных временем гарантиях для всех вовлеченных сторон, обеспечивающих достижение целей союза.
Собравшиеся в Чанъане посланники представляли кланы пустыни, которые опасались растущего давления со стороны рода Ашилэ. Но у них не было и уверенности в том, что Тан не уподобится Ашилэ, используя их для своих целей и игнорируя их нужды. Убедить их в достоинствах союза было непросто, в то время как поколебать решимость вступить в союз — сравнительно легко. Очевидно, именно на этом собиралась сыграть принцесса Ичэнь, вместе с шадом прибывшая на следующий день в Чанъань, якобы, чтобы подтвердить мирные намерения рода Ашилэ.
Мрачное предчувствие, охватившее Суна при въезде в Чанъань, оправдалось быстро и неожиданно. Конечно, и он, и Чангэ понимали, что Ичэнь узнает о переговорах в Чанъане. Только Сун не думал, что она решит лично вмешаться. Наблюдая панику, растущую среди глав кланов уже от одного упоминания о присутствии Ашилэ в Чанъане, Сун вспомнил, что сказала ему Чангэ в Мобэй: «Если мы ничего не сделаем сейчас, потом будет слишком поздно». Оставалось надеяться, что еще не было поздно, и Тан сможет переиграть Ичэнь в ее нечестной игре.
Ичэнь не удивилась тому, что Сун жив, — должно быть, у нее оставались подозрения, что с истреблением двух сильных войск в пустыне дело нечисто, — наоборот, ее пристальный взгляд стал жестким и расчетливым, словно она уже прикидывала, как использовать это в свою пользу. В глазах Шээра, когда он, насмешливо ухмыльнувшись при виде Чангэ, одетой как принцесса Мобэй, перевел взгляд на стоящего рядом Суна, отразилось столько противоречивых эмоций, что Суну сразу стало ясно — шад, по крайней мере, был непричастен к планам катунь уничтожить Соколиное войско. Ненадолго он задумался о том, мог ли Шээр вообще ничего не знать о планах Ичэнь. В конце концов, Сун никогда не сомневался в том, что он был искренне предан Великому Хану, и Ичэнь не могла не учитывать этого. Или шад что-то знал, но молчал, потому что она была его матерью?
Приветственный банкет для посланников пустыни, на котором гостей от имени императора приветствовала наследная принцесса Юнань, или Лэйянь, как звала ее Чангэ, едва не превратился в прощальный после заявления Ичэнь о скором заключении обещанного предыдущим императором брака между шадом и принцессой Тан, сделанного с такой уверенностью, что как минимум две трети присутствующих уже готовы были собирать вещи и возвращаться по домам, убежденные в бесполезности дальнейших переговоров: соглашаясь на этот брак, Тан попадал под влияние Ашилэ, но и отказ от обещания значительно ослаблял позицию Тан, заставляя сомневаться в надежности его обещаний как союзника. Лэйянь выглядела растерянной и вскоре покинула банкет, а Чангэ до самого конца что-то напряженно обдумывала, переводя нечитаемый взгляд с катунь на Шээра. Суну она сказала только одно:
