В повозке повисло молчание. Сюй Фэн был уверен, что Ашилэ Сун не удостоит господина Цинь ответом, но, едва он собрался отойти, чтобы его не сочли подслушивающим, как тот заговорил.

— Я вынудил Чангэ уехать. Кое-что произошло между мной и шадом рода Ашилэ, для нее в тот момент было небезопасно в степи. Но она вернулась с полпути, чтобы помочь мне. После… мои люди безуспешно искали ее. Прямо перед тем, как я отправился на поиски сам, выяснилось, что Чангэ ранили во время преследования, но ее спас и увез человек с Центральных равнин. Мне нужно убедиться, что с ней все в порядке. И я хотел бы снова увезти ее с собой… если она захочет вернуться.

Последние слова он произнес с некоторым колебанием, будто не был уверен в положительном ответе Ли Чангэ. Сюй Фэн ждал, что господин Цинь захочет узнать причину этой неуверенности. В какой-то мере так и оказалось, хотя управляющий спросил о другом:

— Наш небольшой караван движется довольно медленно. В день, когда Сюй Фэн выяснил, что молодая госпожа со своими спасителями направляется в Лоян, я думал, ты захочешь поехать вперед. Это было ошибочное суждение?

— Нет, — ровно ответил Ашилэ Сун. — Я хочу увидеть Чангэ как можно скорее. Просто… на дорогах все еще встречаются беженцы из пострадавших от засухи округов. Среди них могут скрываться опасные люди. А с вами дети…

— Наши охранники далеко не беспомощны.

— Я не говорил другого. Господин Цинь, мне пришлось бы потратить гораздо больше времени, чтобы в одиночку разузнать, куда направились спасшие Чангэ люди, да и Лоян — не малое поселение, чтобы надеяться на случайную встречу. Я в состоянии обуздать свое нетерпение.

— Хорошо. Во всяком случае, завтра к вечеру мы будем в Лояне.

Сочтя, что больше ничего интересного не услышит, Сюй Фэн отошел от повозки, в которой ночевали господин Цинь и малышка Юань, и присел у костра, возле которого еще сидели двое охранников и дремала, прислонившись к колесу повозки, Ло Шиба. Внимательно проследил взглядом за Ашилэ Суном, появившимся вскоре из повозки управляющего, куда относил уснувшую у него на руках девочку. Тот наклонился к Ло Шибе, тронул за плечо, что-то негромко сказал, и девушка, поднявшись, ушла спать в повозку. Ашилэ Сун занял ее место и закрыл глаза.

Сюй Фэн поежился. Ночи стояли холодные, как и полагается ночам в конце осени, когда все явственней ощущается дыхание приближающейся зимы. Если бы не проклятый Ашилэ, он тоже ушел бы спать в повозку, завернулся бы там в меховое одеяло. На холоде, пробиравшемся под кафтан и превращающем к утру тело в окоченевшую, негнущуюся массу, непросто было даже заснуть, не говоря о том, чтобы хорошенько выспаться. Но Сюй Фэн не хотел выглядеть слабым перед Ашилэ Суном. Тот ночь за ночью проводил, прислонившись спиной к колесу повозки и не обращая на холод ни малейшего внимания, а наутро выглядел так, будто спал на мягкой постели под пуховой периной.

Как же он раздражал!

Сюй Фэн все еще не мог простить ему смерть губернатора. Головой он понимал, что господин Цинь прав, война есть война, и решение умереть Гунсун Хэн принял по доброй воле. Но сердце отказывалось принимать это. Если бы Ашилэ Сун не осадил город, предварительно лишив его продовольствия, губернатору не понадобилось бы лишать себя жизни. Сюй Фэна возмущало, что Ашилэ Сун не чувствовал за собой никакой вины. «В отношении Гунсун Хэна моя совесть чиста», — заявил он при первой встрече. Хуже было только то, что господин Цинь с его словами был согласен и к Ашилэ Суну относился с тем же спокойным доброжелательством и доверием, что и к остальным своим людям.

Сюй Фэн не испытывал к тегину добрых чувств и доверять ему не желал. Но ему не удавалось ни за что зацепиться в поведении тегина. Тот был молчалив и сдержан, на оскорбительные замечания Сюй Фэна отвечал разве что нечитаемым пристальным взглядом, ни разу не попробовав вернуть оскорбление или хотя бы самодовольно напомнить, кто оказался победителем в Шочжоу. Напротив, после того, как в первый же день господин Цинь предложил ему представляться его племянником, тот сменил степное одеяние на одежды Тан и без возражений принял старшинство управляющего, наравне с остальными охранниками и Сюй Фэном выполняя обязанности, каждодневно распределяемые между ними господином Цинь, держась при этом с другими мужчинами отстраненно, но не враждебно. Он был постоянно погружен в какие-то свои мысли и оживал только рядом с Адо или малышкой Юань.

Сюй Фэн не особо умел обращаться с детьми, да и не считал это мужским делом. Тяжелое состояние Адо, из-за которого тот долгое время оставался в постели, отпугивало его, заставляя неловко чувствовать себя в обществе мальчика, если только тому не требовалась чисто физическая помощь. С малышкой Юань же он просто не знал, как себя вести. Возможно, поэтому Адо предпочитал общение с господином Цинь, а послушная А-Юань старалась без нужды к нему не приближаться, смотрела на Сюй Фэна серьезно, обращаясь к нему по имени, в то время, как Адо, охотно болтавший с девочкой, часто игравшей возле его постели, удостаивался чести быть «братиком Адо».

Тем обиднее для Сюй Фэна оказалось то, что Ашилэ Сун моментально и без видимых усилий завоевал сердца детей. Он разговаривал с Адо, затягивая ремешки, крепившие его тело к деревянному щиту, на котором мальчик лежал во время движения повозки; помогал выбраться из повозки и, как само собой разумеющееся, страховал его шаги на привалах; мимоходом набрасывал ему на плечи одеяло, когда вечерами все они сидели у костра. А-Юань смело подбегала к тегину и протягивала к нему свои маленькие пухлые ручки, прося взять на руки, чего не делала никогда раньше. Ашилэ Сун без недовольства поднимал ее, слушал детское лопотанье, что-то рассказывал, о чем-то расспрашивал, кружил в воздухе, подбрасывал вверх и ловил в свои сильные руки. А-Юань называла его «братик Ачжунь», счастливо смеялась и слюнявила детским поцелуем его щеку, а тегин только улыбался в ответ.

Когда это произошло в первый раз, Сюй Фэн был настолько обеспокоен и зол, что попытался силой отобрать малышку у тегина. Как смел тот, по чьей вине погибли Гунсун Хэн и его жена, прикасаться к их дочери?! Сгоряча он чуть не выпалил, что она не должна подходить к убийце своих родителей, и только своевременный окрик господина Цинь не дал ему произнести страшных слов. Даже в своем тогдашнем состоянии Сюй Фэн заметил, что во взгляде бесстрастно слушающего его тегина мелькнул не гнев, как он рассчитывал, а сожаление. Позже он видел это выражение еще несколько раз, против воли убеждаясь в его искренности. Господин Цинь выговорил ему тогда: «А-Фэн, разве ты не видишь, как счастливо смеется А-Юань? Хочешь, чтобы она стала такой, как молодая госпожа? Чтобы вся ее жизнь была отравлена ненавистью? Губернатор и его супруга никогда не желали такого для своей дочери».

Эти слова, да еще происшествие, случившееся двумя днями позже, заставили Сюй Фэна отступить и больше не вмешиваться в отношения Ашилэ Суна и А-Юань, хотя он и продолжал наблюдать за ними, внимательно и ревниво.

Тем вечером А-Юань, игравшая возле костра, исчезла из лагеря, и заметили это только когда почти стемнело.

«Ты был рядом, неужели не видел, куда она делась?» — наорал встревоженный Сюй Фэн на подошедшего тегина, не сразу заметившего переполох за углубленным изучением карты. — «Если с А-Юань что-то случится, я с тобой за все поквитаюсь! Убью тебя за семью Гунсун!»

«Сначала найдем ее. Потом поступай как знаешь», — бесстрастно ответил тот, и в тот же момент насторожился, повел головой, прислушиваясь, и бросился в лес. Сюй Фэн последовал за ним, услышав тонкий пронзительный свист, послуживший сигналом тегину, чуть позже.

Малышка Юань обнаружилась примерно в ста шагах от лагеря, на дне довольно глубокого оврага. Едва дождавшись подбежавшего Сюй Фэна, Ашилэ Сун соскользнул в темную глубь и, присев на корточки, внимательно оглядел девочку. Ее белое шерстяное платьице было перемазано в земле, но, судя по обращенному к нему обрадованному личику, сама она не пострадала.