В покоях Великого Хана было почти темно, все окна плотно закрыты деревянными щитами, а воздух пропитан сладковато пахнущим белым дымом, струящимся из многочисленных отверстий большой трехярусной дымницы. От тяжелого запаха у Шээра сразу же заслезились глаза и начало мутиться в голове. Схватив со стола кувшин с водой, он выплеснул все его содержимое в дымницу, быстро поднял щиты на окнах, выпуская смрад из помещения наружу, и подошел к постели, на которой, беспрестанно кашляя, лежал сильно осунувшийся и до синевы бледный хан.

— Дядя, — почему-то почти шепотом почтительно позвал Шээр, садясь на край постели. Он обхватил ладонями руку хана и осторожно поднял ее к своему сердцу. — Это я, Шээр.

На звук его голоса хан открыл налитые кровью глаза, уставил их в лицо Шээра и внезапно начал вырывать у него свою руку, мотая головой и издавая нечленораздельные хриплые звуки.

— Дядя, что с тобой? — обеспокоенно спросил Шээр. — Я Шээр. Ты не узнал меня?

Хан откинул голову назад, ударяя ею в жесткое изголовье, и снова рванул руку. Шээр выпустил ее и вскочил с постели, ошеломленно глядя на хрипящего и сверкающего ненавидящим взглядом дядю. Тот сжал освобожденную руку в кулак и резким, хоть и слабым, движением двинул ею по одеялу из стороны в сторону. Шээр тяжело сглотнул: этот знак ему был знаком с детства и означал приказ уйти. В данном случае, похоже, он означал: «Убирайся с глаз моих!» Дядя, без сомнения, узнал его, и ненависть в его взгляде предназначалась сыну женщины, которая довела его до такого беспомощного состояния.

Шээр вытянул вперед руку в успокаивающем жесте.

— Хорошо, я уйду, — покорно сказал он, поклонился и вышел.

Сердце его билось часто-часто, грозя вырваться из грудной клетки и не желая успокаиваться. Хотел убедиться, что Сун ошибается? Что матушка была заботливой женой, а не злодейкой, не просто отравившей мужа, а длившей пытку, заставляя его пребывать в беспомощном состоянии, осознавая при этом действительность? Неужели настолько жестокой была ее месть за годы пренебрежения? Или… может быть, он все неправильно понял, матушка ни в чем не виновата, а дядя ненавидел его, потому что все еще думал, что Сун мертв?

Пока в голове вереницей проносились беспорядочные мысли, ноги сами вынесли Шээра к зданию тюрьмы. Ему просто необходимо было с кем-то поговорить. И как получилось, что сделать это он мог только с Суном?

Ему и здесь попытались воспрепятствовать под предлогом запрета, наложенного катунь на посещение узников. К счастью, стражник был из Волчьего войска, так что долго не сопротивлялся, проводил его к Суну, и даже принес пару пресных лепешек и мех с вином.

Сун лишь искоса взглянул на него и отвернулся, сохраняя молчание, пока шаги стражника не затихли в конце длинного прохода. Тогда, глядя на жадно пьющего шада, он с кажущимся равнодушием спросил:

— С каких пор тебе нравится заливаться вином в мрачном подземелье?

Шээр усмехнулся, почему-то сразу почувствовав себя немного лучше:

— С тех пор, как в этом мрачном подземелье сидишь ты. Что может быть лучшей закуской к вину?

— У меня нет времени на твои подначивания, — хмуро отозвался Сун. — Допивай и убирайся, пока тебя здесь твоя мать не обнаружила.

— Куда хочу, туда и хожу, — огрызнулся Шээр, задетый его словами. — Если она меня здесь увидит, значит, так тому и быть.

— А по виду твоему не скажешь, — хмыкнул Сун.

— Заткнись! — Шээр кинул ему мех с вином и подтолкнул блюдо с лепешками. На лепешки Сун даже не взглянул, но глоток вина сделал, при этом выжидательно глядя на него. Шээр вздохнул и, поколебавшись, произнес: — Я видел Великого Хана.

— И как он? — вскинулся Сун.

— Болен. Как и говорила матушка. — Он почти решился упомянуть, что хан узнал его и с ненавистью прогнал, используя знакомый жест, но слова не шли, и, дважды безуспешно попытавшись что-то сказать, он оставил это невысказанным.

— Ты по-прежнему веришь, что он мог просто так заболеть? — тихо спросил помрачневший Сун.

Возможно, в этот момент вино ударило Шээру в голову. Или он снова пытался отрицать очевидное. Но он подскочил к спокойно сидящему тегину, схватил за отвороты кафтана и грубо встряхнул, выкрикивая ему в лицо:

— А почему ты не можешь в это поверить?! Тебе бы только нас с матушкой рассорить! Да мне нравится видеть его таким, потому что матушке больше не нужно перед ним унижаться! Разве плохо, что мы с ней теперь можем видеться в любое время?!

Сун резко оттолкнул его от себя и поднял голос, равняя его с голосом шада:

— Да перестань уже врать себе, Шээр! Если ты действительно в это веришь, почему пришел пить со мной?

Что он мог возразить на это? Проклятый тегин, как всегда, был прав.

К счастью, от необходимости отвечать его избавило возвращение встревоженного стража.

— Молодой хан, катунь пришла. Я впустил вас против ее распоряжений. Если она узнает, то и пяти смертей будет недостаточно…

— Иди, — обращаясь к Шээру, перебил его Сун.

— Не переживай, — поднимаясь, успокоил стража Шээр. — Я уйду через заднюю дверь. Ступай к катунь. Ничего не случится, если будешь держать язык за зубами.

На самом деле он намеревался, оставаясь незамеченным, послушать разговор катунь с Суном. Только так он мог узнать ее истинные замыслы, а не подслащенную версию, заготовленную матушкой для него.

========== 7.3 Сделка ==========

Комментарий к 7.3 Сделка

timeline: конец 46, начало 47 серии

Не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять, что Шээр потрясен. Шад не отважился произнести это вслух, но и без того было ясно, что он увидел что-то, подтверждающее причастность катунь к болезни хана. Суну было его немного жаль. Многие годы шад не имел возможности общаться с катунь, и потому идеализировал образ матери. Сыновьи чувства мешали ему разглядеть жестокость и коварство, а тем более признать, что бесчинства катунь только вредили роду Ашилэ. Но Шээр не был ребенком, слепо доверяющим родителям. Даже не желая признавать справедливости утверждений Суна, он все же хотел убедиться в их ошибочности.

Поэтому он не ушел, а остался послушать, ради чего пришла катунь. Сун чувствовал присутствие шада за поворотом, ведущим к служебному выходу. Что ж, Шээр наверняка сможет убедиться, хоть и не в том, на что надеялся.

Очевидно, катунь поджимало время. Стражник едва успел снова навесить цепь с тяжелым замком на дверь клети, как звуки быстрых шагов возвестили о ее прибытии.

— Что ты здесь забыл? — с подозрением спросила катунь замешкавшегося стражника.

Сун бросил ему под ноги оставленный шадом пустой мех.

— Я его позвал, — не удостаивая катунь взглядом, надменно произнес он, чуть растягивая слова из-за легкого опьянения, вызванного выпитым после нескольких дней голодания глотком вина. — Ты, принеси еще вина.

Катунь махнула рукой, отсылая стражника прочь, и остановилась в двух шагах от решетки, окидывая непринужденно откинувшегося назад Суна нарочито дружелюбным взглядом.

— Здесь тебе не Соколиное войско, чтобы раздавать приказы, — с легкой укоризной произнесла она. — Некогда непобедимый Бог войны степей ныне заперт в мрачном подземелье. Сказать по правде, мне даже немного грустно…

— Ближе к делу, — не двигаясь с места, грубо оборвал ее Сун. — Говори, чего ты хочешь, катунь.

— Ашилэ Сун, ты, несомненно, умён. Неудивительно, что ты любимец Великого Хана.

— Мой отец также любит и Шээра, — равнодушно отозвался Сун. — Даже без твоих коварных замыслов Шээр однажды завоюет признание в степях. Своими собственными заслугами.

— Не тебе рассуждать о том, как я прокладываю путь для своего сына! — вырвалось у катунь, но она тут же взяла себя в руки и продолжила обманчиво мягким голосом: — Не стану сегодня спорить с тобой. Я пришла, чтобы заключить сделку.

— Сделку? — Сун презрительно хмыкнул. — Тан объединился с другими родами. Очень скоро они атакуют Динсян. Ичэнь, ты не в том положении, чтобы о чем-то договариваться со мной.