Он фыркнул, от возмущения его торчащие волосы затрепетали, а мантия хлопнула, когда он вышел из солара.

— Я ничего не признаю, — заявил он, выходя. — Ты хочешь признаний? Спроси господина, а не меня, — и зашагал по коридору к мезонину на втором этаже и комнате Гэвина.

— Он сказал мне спросить тебя, ты, старая злобная лягушка, — огрызнулась она.

— Я все слышал, — крикнул он, не оборачиваясь.

— Хорошо! — крикнула в ответ Луваен и захлопнула дверь.

Она обернулась и обнаружила Балларда, стоящего позади нее, уже одетого в бриджи. Он натянул блио [прим. Блио — длинная туника], не утруждая себя шнурками. У него не было времени смыть кровь с кожи, и на рубашке расцвели розовые пятна, испещрив грудь и руки. Он выглядел таким же потрепанным, как она себя чувствовала, шрамы казались мертвенно-белыми на фоне его серой бледности.

— Где Эмброуз?

— Вернулся в комнату Гэвина, — она правильно догадалась о проклятии и горела желанием узнать больше, но держала язык за зубами. За те недели, что она провела в Кетах-Тор, она никогда до сих пор не видела страха в глазах Балларда. Этот страх был за его сына. На его месте у нее не хватило бы терпения удовлетворять чье-то любопытство в данный момент. — Я встречусь с тобой там, как только оденусь. Я знаю, ты волнуешься не меньше Циннии.

Он кивнул, задержавшись достаточно долго, чтобы поцеловать ее в лоб, прежде чем последовать за Эмброузом. Луваен наблюдала за ним, пока он не скрылся на лестнице. Ее собственное одевание заняло больше времени, чем у него. И сопровождалось множеством проклятий и шипений, когда рукава ее платья задевали царанины на коже, а чулки натягивались на струпья, усеивающие ее ногу. Она присоединилась к веренице посетителей покоев Гэвина и обнаружила Циннию, стоящую за закрытой дверью спальни и вытирающую слезы уголком рукава. Когда она увидела Луваен, то бросилась ей в объятия. Рыдания начались снова.

Луваен подавила болезненный вскрик и погладила сестру по спине:

— Как он?

Цинния отступила назад и шмыгнула носом. Даже с красным носом, опухшими глазами и кожей, покрытой пятнами от слез, от нее захватывало дух.

— Страдает от боли. Не рад меня видеть, — она криво улыбнулась. — Ты была права насчет его глаз. Де Совтер признался, что в прошлый раз Эмброуз околдовал Гэвина, чтобы я не испугалась.

— Теперь ты напугана?

— Да, но не за себя, — Цинния во второй раз вытерла лицо промокшим рукавом. — Гэвин напоминает мне Томаса, когда тот заболел.

Луваен покачнулась, у нее закружилась голова от ужаса.

Цинния схватила ее за руку:

— Это не чума, Лу. Это также не просто поток.

— Я знаю, — брови ее сестры вопросительно поднялись. Луваен указала на закрытую дверь Гэвина. — Я кое-что предположила и застала Эмброуза врасплох. Что тебе сказал Гэвин?

Цинния одернула свои юбки:

— Ничего, но Магда намекнула на это, когда я была там. Что-то связанное с его матерью Изабо и проклятиями.

И снова семья де Совтера не договаривала, говоря ровно столько, чтобы разжечь любопытство, но упуская из виду самые важные детали.

— Магда переняла некоторые дурные привычки своего любовника. Хитрые намеки и полуправда, похоже, в порядке вещей по утрам, — Луваен пожалела, что не может встряхнуть одного из них, пока не выплеснутся подробности. Она ответила на внезапный пристальный взгляд Циннии. — Что?

— Что случилось с твоей щекой?

Луваен осторожно провел кончиком пальца по глубокой царапине, которая портила ее скулу:

— Ты знаешь эти отвратительные розы?

Глаза Циннии расширились:

— Они это сделали? Как?

— Нежеланный визит на рассвете через сломанный ставень. Они чувствительны к потоку так же, как Гэвин и его отец, — Луваен побледнела при мысли о том, как Цинния бы отважилась подойти слишком близко к этой кипящей массе шипов и была бы разорвана на части. — Не подходи близко к розам, любовь моя. Меня не волнует, насколько красивыми ты их считаешь.

Отвлеченная звуком защелки на двери Гэвина, Цинния только кивнула. Магда вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Ее напряженное выражение смягчилось, когда она увидела Циннию. Магда похлопала девушку по руке:

— Сейчас он спит. Господин настаивает на том, чтобы остаться, даже несмотря на то, что ему нужно будет обработать эти порезы, — ее взгляд остановился на Луваен, задержавшись на царапине на щеке, прежде чем перейти к ранам, скрытым мятым платьем. — Держу пари, тебе тоже, — она помахала им рукой, когда добралась до лестницы. — Спускайся вниз. Я нагрею воды и налью кесир. Мне кажется, нам всем не помешает выпить по чашечке-другой.

Теплая ванна с губкой, за которой последовало нанесение мази из тысячелистника и две чашки кесира, улучшили настроение Луваен с мрачного на тревожное. Как бы ей не хотелось немного побаловать себя расхаживанием взад-вперед и заламыванием рук, ради Циннии она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. Девушка доставляла достаточно беспокойства двум людям.

— Как ты думаешь, Гэвину сейчас лучше? — спросила она в пятый раз за последние четверть часа. Она помогла Луваен снять окровавленное постельное белье с кровати Балларда и сложить его у двери.

— Может быть, — терпеливо ответила Луваен. — Мы скоро узнаем.

Перестилание белья было не самым интересным и не самым успешным способом отвлечь ее сестру, но ей нужно было чем-то занять себя, а не расхаживать под дверью Гэвина.

Магда отправила их наверх после того, как Луваен отвела ее в сторону:

— Я испорчу прекрасную работу Джоан, если попытаюсь прясть, а Цинния еще до полудня сведет нас всех с ума своими страданиями. Здесь есть чем заняться, но я хочу чего-нибудь посильнее, чем макать свечи, чтобы отвлечь ее от мыслей о том, что происходит в комнате Гэвина.

Кухарка бросила на нее понимающий взгляд:

— Только ее?

Луваен пожала плечами:

— Себя тоже, если хочешь знать.

— Тяжелый труд творит чудеса с праздным умом, — сказала Магда со слабой улыбкой. — Ты можешь постирать те простыни и одежду, которые вы с Баллардом испачкали кровью сегодня утром.

Они сдернули последние простыни с матраца и завернули все в одеяло, чтобы стащить вниз. Луваен настороженно поглядывала на окно, пока они пробирались к двери, готовая схватить Циннию и убежать, если колючая лоза просунется сквозь ставни.

У Магды были наготове бочка и ведро, а также тряпка, наполненная золой. Цинния с удовольствием погрузилась в тяжелую работу по полосканию, скребке и взбиванию, остановившись только тогда, когда Луваен пригрозила ударить ее по голове стиральной битой, если она не остановится, чтобы съесть ужин Магды из тушеного цыпленка. Все угрозы в мире не могли заставить ее сделать больше, чем ковыряться в своей порции, и Луваен не давила на нее. Ее собственная еда остыла, когда она вяло перекладывала ее с одного края тарелки на другой. Она не ожидала, что Гэвин появится, но надеялась увидеть Балларда. Она даже приветствовала бы обычное осуждение Эмброуза в ее адрес, если бы это означало узнать больше об этом последнем потоке. К сожалению, только Магда составила им компанию, и она предупредила их, что никакое обаяние, слезы или требования не заставят ее раскрыть домашние секреты.

Сумерки сгустились к тому времени, когда они развесили последние простыни по всем изгородям, установленным в прачечной. Луваен потянула спину и подняла руки, чтобы показать их Циннии.

— Пальцы, как чернослив, — сказала она.

Цинния слабо улыбнулась:

— Это напомнило мне, как сильно я ненавидела весенние великие стирки. Я не думала, что когда-нибудь после этого просохну, — она посмотрела в сторону кухни и лестницы за ширмами. Ее улыбка исчезла так же быстро, как и появилась. — Я не могу этого вынести, Лу. Мне нужно проверить, как он.

Луваен не винила ее. Прошло несколько часов, и компанию им составляли только Магда и горничные. Магда ушла в комнату Гэвина несколькими минутами ранее, неся чашку и бутылку, наполненную темной жидкостью. Цинния проводила ее тоскливым взглядом. Луваен сжалилась над ней.