— Не могу согласиться с тобой, жена. Мне жаль, что ты так страдаешь, но я рад, что это не я.

Она хрипло рассмеялась, от чего вызвала у Балларда тревогу, а не жалость, и волосы у него на затылке встали дыбом.

— Ну и хорошо, — прошептала Изабо. Её губы растянулись в улыбке, которая никогда не достигала её глаз. — Иначе я не смогла бы подарить тебе свой подарок, — её бледные пальцы скользили по одеялам, рисуя таинственные узоры. — Я оставляю тебя с твоим драгоценным наследником, — заявила она. — Ему я завещаю свои горечь, ярость, ненависть, — голубые глаза горели теперь не только от лихорадки, и Баллард с трудом подавил желание отойти от кровати. — Когда он оставит детство позади, они проявятся. Дикарь, которым ты являешься, вырастит дикаря, которым он станет. Ни одна женщина не полюбит его. Все твои козни, твой обман привели нас к этому, — Изабо вцепилась в одеяло так, что побелели костяшки пальцев, и с трудом поднялась. — Ни одна рождённая женщина никогда не полюбит тебя, — сказала она. — И сын погубит отца.

Её рот искривился, и она сплюнула, точно прицелившись. Баллард вытер со щеки горячую слюну. Будь у него менее прагматичный ум, ему показалось бы, что она обожгла его кожу. Усилие полностью истощило женщину, и она рухнула на подушки, закрыв глаза, дыхание со свистом вырывалось из её рта. Несмотря на ядовитые слова, он оставался у её постели, бодрствовал и изнемогал, пока дыхание Изабо не стало поверхностным, затихло и, наконец, прекратилось. Её смерть была более мирной, чем жизнь. Он оставил её наедине с женщинами и обнаружил, что Эмброуз ждёт его в коридоре.

Часть его испытала облегчение. Вечные ссоры и препирательства прекратились. И всё же он сожалел. Они заключили сделку, и она выполнила свою часть соглашения. Он почтил бы её по-своему, дал бы ей свободу, а то и любовника, которого она так отчаянно жаждала. Он не желал её смерти, не молился о ней, но и не горевал о её кончине.

— Всё кончено, — сказал он.

В мерцающем свете факелов глаза Эмброуза сверкнули.

— Вы уверены?

— Да. Своими прощальными словами она вверила мальчика мне вместе с ненавистью. Потом плюнула в меня.

Брови колдуна сошлись на переносице.

— Что именно она сказала, господин? Каждое слово. Мне нужно их услышать, — Баллард повторил их. Эмброуз пробормотал несколько эпитетов и принялся расхаживать по комнате. — Её ненависть к вам была глубока. В отместку она прокляла собственного сына.

Баллард пожал плечами. Эмброуз был подозрительным, и Изабо всегда нервировала его.

— Я не верю в проклятия.

Маг фыркнул.

— Сейчас самое время начать. Изабо обладала неконтролируемой магией. Проклятия, выпущенные левой рукой, сильны, даже если ими владеет неквалифицированная рука.

Баллард направился к лестнице.

— У меня нет времени выслушивать твои мрачные предсказания, Эмброуз. Мне нужно растить сына и похоронить жену.

Эмброуз поспешил догнать его.

— Где вы хотите её похоронить? С её розами?

Он замолчал, услышав вопрос. Будь она не его женой, он, возможно, подумал бы об этом, но она была леди Кетах-Тор. Умерев, она будет лежать в семейном склепе, рядом с жёнами лордов, которые были до неё.

— Нет. Женщины подготовят её. Её похоронят вместе с остальными членами семьи.

Границы между вассалом и подданным истончились, когда Эмброуз схватил его за руку.

— Ты уверен, Баллард?

— Она была моей маркграфиней [прим. Маркграф — в раннем средневековье в Западной Европе должностное лицо в подчинении короля, наделённое широкими административными, военными и судебными полномочиями в марке]. После заключения брака она вошла в Кетах-Тор, — Баллард хлопнул его по плечу. — Ей уже всё равно, где отдыхать, друг мой.

Он оставил Эмброуза на лестничной площадке, но предупреждение колдуна последовало за ним вниз по лестнице:

— Не рассчитывайте на это.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

372 года спустя

— Разве ему не следует заняться чем-нибудь ещё, кроме того, чтобы беспокоить Циннию? Разве у него нет других обязанностей? — Луваен Халлис Дуенда хмуро посмотрела на пару, сидевшую на садовой скамейке у кухонной двери.

В четвёртый раз за эти дни её сестра Цинния развлекала молодого оружейника, недавно нанятого в оружейную Монтебланко. Как и все мужчины в радиусе шести лиг, Гэвин де Ловет, единственный сын лорда Балларда де Совтера, был очарован красотой Циннии и начал ухаживать за ней. К всеобщему удивлению и немалой зависти в некоторых случаях, Цинния с энтузиазмом приняла его ухаживания. В течение трёх месяцев они проводили вместе каждую свободную минуту, обычно под бдительным оком Луваен. Люди уже заключали пари о том, когда будет объявлено о помолвке. Сейчас пара куталась в плащи, склонив головы, слишком поглощенные друг другом, чтобы заметить легкий снежок, припорошивший их плечи.

Мерсер Халлис встал из-за стола и подошел к старшей дочери, стоящей в дверном проёме. Его низкий смешок заставил Луваен нахмуриться ещё сильнее.

— Судя по её виду, он, скорее, приятное развлечение, чем беспокойство. Достаточно порядочный парень, к тому же он заставляет её улыбаться. Что тебе в нём не нравится, Лу?

Луваен оставила свой пост у двери, чтобы поставить чайник на горячую решётку.

— Я никогда не говорила, что он мне не нравится, — если бы он не обнюхивал юбки её сестры, она бы его очень любила. В течение нескольких недель де Ловет производил на неё впечатление своей честностью и вежливым общением с её семьёй. Она особенно восхищалась его твёрдым взглядом зелёных глаз, спокойным и непоколебимым, даже под её самым пугающим взглядом. Всего на несколько лет старше Циннии, он был также потрясающе красив, как Цинния была прекрасна. Высокий и мускулистый, он обладал лицом, от которого девки в пабе «Панталоны Бишоп» падали в обморок каждый раз, когда он проходил мимо. Как и Цинния, он был блондином и зачесывал волосы в простую причёску, перевязывая их чёрной лентой. Если бы они поженились и завели детей, их отпрыски стали бы не просто красивыми, они были бы неземными.

Она содрогнулась при этой мысли. Такая красота приносила свои собственные страдания, и страх Луваен за будущее сестры не уменьшался даже при мысли о хорошей партии.

— Он такой же, как и любой другой мужчина, который положил глаз на Циннию — глупый. Однако она любит его так же, как он ее, и это пугает меня. Мы ничего о нём не знаем, кроме того, что он нам рассказал.

— Многообещающий молодой человек с талантом фехтовальщика, — сказал Мерсер. — Это высокооплачиваемый навык. Он хорошо обеспечит Циннию.

— Верно, но почему единственный сын и наследник лорда работает кузнецом? Кто-нибудь слышал о де Совтерах? Дама Мона не слышала, а она знает каждую семью: богатую, бедную и в промежутке между ними в дюжине городах. Она не узнает фамилию. Насколько нам известно, он преступник.

Мерсер снова занял своё место среди разбросанных открытых бухгалтерских книг и квитанций.

— Ну, тогда хорошо одетый. Если судить по его одежде, его семья не нуждается в серебре, — он вздохнул и провёл рукой по редеющим волосам, весь юмор исчез. — Хотел бы я, чтобы мы могли сказать тоже самое, — он перелистал страницы бухгалтерских счётов. — Я не могу сбить эти цифры лучше, чем ты уже сделала. Джименин вызовет своих агентов, а без груза с того последнего корабля мы не сможем их объяснить.

Несмотря на её собственные лихорадочные ночные расчёты, которые указывали на абсолютное банкротство, Луваен надеялась, отец найдёт что-нибудь, упущенное ей, что-нибудь, что поможет вернуть долг. Таких денег не было, и она оплакивала неизбежную потерю своего дома и оставшегося скота, который будет продан, чтобы помочь оплатить непогашенные счета её отца.

Серия резких ударов нарушила напряжённую тишину кухни. Луваен бросила взгляд на одно из окон гостиной, выходившее на улицу. За стеклом трепетала предательская рябь чёрного плаща. Она зарычала.