Ее кожу покалывало, а тонкие волоски на руках встали дыбом: воздух пах магией — резкий и прохладный, как первый ветерок перед приближением ливня. Она лежала неподвижно, ожидая, когда вернется головокружение. Она почти рассчитывала, что появятся предательские голубые искры. Запах дождя рассеялся, кровать не вращалась, и не появлялись огни фейри. Какое бы колдовство ни пронеслось по комнате, оно исчезло, не оставив ничего, кроме легкого сквозняка на занавесках кровати. Луваен долго потом неподвижно лежала в постели, расслабляя только по одному настороженному мускулу за раз, в то время как комната оставалась погруженной в тишину. Ее веки отяжелели. Кетах-Тор содрогнулся в приливе — об этом упоминали Баллард и Гэвин, но никогда не распространялись, и она хотела получить ответы. Завтра она разыщет Эмброуза и потребует их. Она положила руку на талию своего возлюбленного и заснула.

Луваен проснулась от чего-то тревожного. Ночью она занялась своим обычным делом — завернулась в одеяло, чтобы согреться. Баллард, невосприимчивый к холодным температурам комнаты, мирно спал рядом, прижавшись к ней. Луваен сморщила нос от одновременно знакомого и отталкивающего запаха: роз и мертвых тел. За четыре года, что она была замужем за владельцем похоронного бюро, она научилась различать смесь этих ароматов. Она приоткрыла один глаз в предрассветной темноте и попыталась выпутаться из одеяла. Внезапная острая боль пронзила ее бедро и распространилась вниз по ноге до колена.

— Ой! — она боролась с одеялами, пытаясь дотянуться до своей ноги и до того, что в нее впилось.

Баллард подпрыгнул рядом с ней.

— Луваен, — пробормотал он невнятно. — Что… — он выругался, задыхаясь от боли, и на этот раз его голос был разъяренным: — Злобная сука! Почему ты не можешь просто умереть?

Матрас двигался под ними от его действий. Луваен, ошеломленная враждебной реакцией Балларда, завизжала, когда то, что забралось к ней под одеяло, укусило ее в ногу, бок и плечо.

— Милостивые боги, Баллард! Перестань двигаться! Из-за тебя оно кусает меня!

Он проигнорировал ее команду и толкнул кровать еще сильнее, низкое рычание эхом отозвалось в удушающей темноте. Ее кожа изо всех сил старалась отделиться от костей от мысли, что может быть под одеялом, и Луваен выдернула свою неповрежденную руку. Она не ожидала никакой помощи от Балларда, который, казалось, был полон решимости заставить кровать подпрыгивать через всю комнату. Если бы она развернула одеяла, то смогла бы выскользнуть, не потревожив еще больше какой-то ползучий ужас, притаившийся в постели вместе с ними. Ее план, вместе с последними остатками какого-либо спокойствия, умер быстрой смертью, когда что-то скользнуло по подушке и обвилось вокруг ее руки в сжимающей хватке.

— Змея! — закричала она и выпрыгнула из-под одеял, вздрагивая от жестоких уколов, пронзивших ее от плеча до запястья, как будто кто-то проткнул ее плоть пригоршней швейных игл. Она пробилась к краю кровати, брыкаясь и размахивая руками, когда пара сильных рук обхватила ее за талию.

— Ради всего святого, Луваен, — проревел Баллард. — Не двигайся!

Охваченная истерикой, от которой у нее звенело в ушах, а сердце билось так сильно, что ломало ребра, она едва слышала его. Змеи. В кровати были змеи. Как будто ее беспорядочные мысли вызвали другую змею, чтобы та присоединилась к своим товарищам, а свистящее шипение пронзило темноту. Луваен метнулась прочь от звука, врезавшись в Балларда, когда невидимый мучитель ударил ее по щеке парой клыков. Позади нее раздался слышимый щелчок зубов, за которым последовало искаженное: «Да твою ж!..»

Какая-то маленькая часть ее разума, все еще функционирующая должным образом, признала, что она ударила Балларда головой в лицо. Остальная ее часть внутренне кричала, чтобы она выскочила из кровати, даже если это означало втоптать Балларда в матрац.

Его руки сжались вокруг нее как тиски, и на мгновение ее оторвало от кровати, прежде чем он бросил ее обратно, точно мешок с зерном. И рухнул на нее сверху, своим весом вдавив в матрац.

— Не двигайся, женщина!!!

Луваен замерла. Было ли это от того, что он проревел в ее ухо или расплющил ей грудь, но его команда пробилась сквозь панику. Она моргнула, не видя ничего в густых тенях, кроме глаз Балларда, сияющих и свирепых.

— Не змеи, Луваен, — сказал он между резкими вдохами, от которых пряди ее волос упали ей на лоб. — Розы.

Если бы она могла перевести дух, то, возможно, расспросила бы его о том, как эти отвратительные цветы оказались в его постели.

— Не могу дышать, — выдохнула она тонким шепотом.

Баллард выругался и пошевелился. Луваен облегченно вдохнула и со стоном выдохнула, когда невидимые клыки, которые не принадлежали змеям, глубже вонзились в ее руки и бок. Мокрые дорожки стекали по ее коже и собирались в лужицу на ладони. Кровь, без сомнения. Еще больше потекло по ее щеке и скользнуло к уху. Слезы навернулись у неё на глазах.

— Что вонзилось в меня? — даже сквозь боль она услышала ярость и боль в ответе.

— Шипы, — сказал он. — Они обвили нас обоих. Вот почему мне нужно, чтобы ты оставалась неподвижной, моя красавица, дабы я мог освободить нас.

Шипы? Это были не шипы, это были гвозди для гроба. Луваен представила себе розовую лозу во дворе, цветы, похожие на окровавленные рты, защитные шипы, длинные и острые, как кинжалы. Она прикусила губу и сделала несколько неглубоких вдохов. Отвратительный запах цветов, смешанный с запахом гнили, заполнил ее ноздри.

— Я ненавижу эти проклятые растения! — шипы впились сильнее, и она застонала.

— Если ты не хочешь продолжать страдать, то будешь молчать, пока я освобождаю нас, — его заявление сопроводил резкий щелкающий звук, за которым последовало еще несколько. Прикованная к кровати, Луваен могла только слушать шорох постельного белья и учащенное дыхание Балларда, когда он разрезал их колючие оковы. Лозы, удерживающие ее в плену, ослабли вокруг ее рук и ног, но шипы остались вонзенными.

— Поднимайся медленно, — приказал Баллард. — Ты должна быть в состоянии встать с кровати. Я помогу с шипами через минуту.

Она подползла к краю кровати, мышцы напряглись, пока она ждала, что скрытая лоза выскочит из-за подушек и задушит ее.

В спальне стало светлее, ровно настолько, что были видны ее раны. Срезанные лозы свисали с ее руки и бока и обвивали ногу, вонзившись в ее кожу шипами. Лозы извивались и обвивались друг вокруг друга, как гадюки в предсмертных судорогах. Та, что была обернута вокруг ее бедра, изгибалась, загоняя шипы глубже и посылая вниз по ее ноге струйки горячей крови, собирающейся лужицей у ее ног. Она чуть не прикусила губу, пытаясь не закричать.

Одеяло защитило ее от худшей из коварных атак растения, и только одна сторона ее тела приняла на себя основную тяжесть злобы роз. Желание начать срывать лозы, независимо от того, какой ущерб или боль она причинила бы себе, почти захлестнуло ее. Она не стала дожидаться помощи Балларда, справившись со своим отвращением, принялась за свою руку, осторожно вытаскивая каждый крючковатый шип из кожи. Из колотых ран полилось еще больше крови, пока ее рука не покраснела, а по щекам не потекли слезы.

— Луваен, почему ты не подождала? Я сказал, что помогу тебе.

Луваен обернулась на голос Балларда и ахнула. Как и она, он стоял окровавленный и увитый лозой. Розы приберегли для него худшую часть своей жестокости. Сотни шипов пронзили его руки и ноги, вонзились в живот и грудь и обвились вокруг шеи, превратившись в ощетинившийся ошейник. Он сорвал одну из лиан, и глаза Луваен округлились. Его ногти, короткие и тупые накануне, выросли за ночь. Они были изогнутыми, черными и заостренными на кончиках пальцев — такие же угрожающие и гораздо более смертоносные, чем шипы, пытающиеся высосать из него кровь. Его ноги постигла та же участь.

Она сморгнула слезы.

— Боги, Баллард, побеспокойся о себе. На самом деле, я должна была помогать тебе. Тебе хуже, чем мне, — она сорвала с руки последнюю лозу и бросила ее в холодную золу очага. — Что вызвало это? — она работала с пучком шипов, впившихся в кожу вдоль верхнего ребра, и стиснула зубы, чтобы не закричать.