— Жалкая старая ведьма, — проворчал он и взял кубок, предложенный ему Луваен. — В один прекрасный день я вышвырну ее тощую задницу в снег.

Магда фыркнула, проходя мимо них по пути в кладовую:

— Этого никогда не произойдет. Ты бы женился на мне, если бы я взяла тебя, — чего я не сделаю. И ты это знаешь.

Баллард на мгновение уставился ей в спину, прежде чем присоединиться к смеху Луваен.

— Знаешь, она права, — он хитро посмотрел на Луваен. — Я бы все равно оставил тебя своей любовницей.

Она хмыкнула:

— Тогда ты был бы мертв, потому что одна из нас убила бы тебя даже за то, что ты только подумал об этом. Мне нелегко делиться, особенно мужьями. Думаю, что Магде тоже.

Она вскрикнула, когда он внезапно притянул ее к себе, чуть не расплескав ее эль. Его легкая улыбка исчезла.

— Теперь нечего скрывать от Циннии, и ты утверждаешь, что доверяешь ей. Пойдем в мои покои. Подари мне остаток дня и всю ночь, — его брови поползли вверх, когда между ними раздался внезапный булькающий звук.

Луваен поморщился:

— Мы опоздали, и я голодна.

Ее заявление о том, что они пропустили обед, не помешало ему отказаться от своего плана. Он просто протянул ей свой кубок, взял остатки хлеба, сыра и сушеных яблок, которые Магда оставила для них, и повел ее из кухни через большой зал и вверх по лестнице в свою комнату.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Хлопок двери эхом разнесся по комнате. Луваен усмехнулась и поставила их кубки на стол, установленный между двумя креслами перед камином. Она взяла еду из его рук и поставила ее рядом с кубками.

— Ты запрешь меня сейчас, милорд?

Он посмотрел на нее с притворной хмуростью:

— А мне это нужно?

— Вряд ли. Здесь есть еда, и я достаточно проголодалась, чтобы сгрызть этот стол, — она многозначительно улыбнулась. — Однако я должна предупредить тебя: твоя добродетель сейчас под угрозой.

— Это угроза или обещание? — он не дал ей возможности ответить. Вместо этого мужчина подхватил ее на руки и устроился в одном из кресел, посадив ее к себе на колени. — Не важно. И то и другое доставит удовольствие.

Луваен накрутила прядь его волос на палец:

— Мы также пропустим наш ужин, если задержимся здесь слишком долго. Тогда какое лакомство ты будешь вкушать?

Баллард уткнулся лицом ей в шею, и она засмеялась, когда он втянул воздух носом, покусывая мочку ее уха и кожу под подбородком.

— Тебя, — прорычал он ей на ухо. — Слаще, чем чернослив, — он начал опускать вниз к ее плечу, покусывая кожу. — Нежнее, чем бисквит, пропитанный ромом, — его пальцы двигались по ее ребрам. Она хихикнула и шлепнула его по рукам. — Более изысканная, чем жареное бедро оленины.

— Что? — Луваен запустила руки ему в волосы, используя как рычаг, чтобы отстранить его лицо от своей шеи. Она встретила его усмешку хмурым взглядом. — Баллард, в бедре чего бы то ни было нет ничего изысканного.

Рука, щекочущая ее бок, проворно скользнула под юбки, чтобы погладить ее ногу от колена до бедра. Одна из его бровей взлетела вверх.

— Я не согласен. Одно есть, — он наклонился, чтобы уткнуться носом в ее декольте, но остановился, когда ее живот запротестовал с еще более громким рычанием, чем раньше.

Луваен пожала плечами:

— А чего ты ожидал, говоря о бисквитах, черносливах и тому подобном?

Его раздраженное пыхтение овеяло ее ключицы.

— Моя лошадь, моя повариха, твой живот, — он мягко ссадил ее со своих колен на другое кресло. — Я вассал для всех вас.

Они разделили между собой простую еду, поддразнивая друг друга. Несмотря на то, что Луваен провела вечер с Баллардом и делила с ним постель всю ночь, она поймала себя на том, что хочет, чтобы день никогда не заканчивался. Не потому, что она отказалась от дневного труда, а потому, что она посвятила эти часы хозяину дома и наслаждалась его обществом. В том, что он испытывал к ней большую привязанность, она не сомневалась. Он был сдержан с ней в присутствии других, но щедр в своей страсти и нежности, когда они были вдвоем. Часы, проведенные вместе, когда они ехали верхом вдоль границ его земель, только укрепили узы, которые привязывали ее к нему.

Цинния раньше спрашивала, любит ли она его. Теперь Луваен однозначно сказала бы: «Да». Она была по уши влюблена в Балларда де Совтера, так же сильно, если не больше, как в Томаса Дуенда. Это прозрение ошеломило ее, и на мгновение она забыла как дышать. Яблоко, что держала в руке, упало на пол, и Луваен покачнулась на стуле.

Баллард вскочил со своего места, две морщинки пролегли между его бровями, создавая суровый, хмурый взгляд. Он опустился перед ней на колени и взял ее за руку.

— Что не так? Ты побледнела, как мертвец.

Она потянулась за своим кубком рукой, которая оставалась благословенно твердой.

— Просто хочу пить. И все.

Он внимательно глядел на нее. Его хмурый взгляд задержался, пока он рисовал круги на ее колене большим пальцем. Луваен пристально смотрела в его темные глаза, задаваясь вопросом, может ли он видеть эмоции, бурлящие в ней, слышать признание в преданности, вертящееся у нее на языке.

— Пошли в постель, — резко сказал он и поднялся на ноги, протягивая руку.

Вздрогнув, она взглянула на закрытое ставнями окно, сквозь которое пробивались лучи тусклого света, затем снова на него.

— Немного рановато для сна, тебе не кажется?

Баллард схватил ее за пальцы, поднял со стула и забрал у нее кубок.

— Я ничего не говорил о сне.

На этот раз она не жаловалась на холодные простыни и не беспокоилась, что Цинния выследит её. Растущее чувство страха поглотило ее вместе с отчаянным желанием сохранить каждую минуту с Баллардом. По какой-то причине в тот момент, когда она призналась себе, что любит его, песочные часы перевернулись, и время неумолимо быстро потекло. До весны оставались еще недели, но ей казалось, что та витает за дверью — предвестник не только возрождения, но и конца. Она задрожала в объятиях Балларда и поцеловала его так крепко, что почувствовала вкус крови.

Он занимался с ней любовью, когда день сменился сумерками, а затем ночью. В момент затишья, когда они отдыхали, Луваен переплела его ноги со своими и крепко прижала его к себе.

— Скажи мне, что тебя беспокоит, Луваен, — сказал он спокойным и глубоким голосом. Он гладил ее по спине и плечам, пока она послушно лежала в объятиях.

— Я в порядке, — она солгала. Все было не в порядке. Она отчаялась и пришла в ярость от осознания того, что скоро вернется домой и больше никогда его не увидит. — Что может беспокоить меня прямо сейчас? — она прижалась к нему и довольствовалась тем, что пропускала его волосы сквозь пальцы, надеясь отвлечь его от новых вопросов. Он тяжелее прижался к ней, и его дыхание стало глубже, сигнализируя о том, что он заснул.

Луваен уставилась в темноту. Неделя. У нее была неделя, может быть, две, если Цинния захочет более сложную свадебную церемонию, чем Эмброуз, связывающий ее руку с рукой Гэвина золотым шнуром и дающий ритуальное благословение объединения. После этого у Луваен больше не будет причин оставаться. Погода достаточно хороша для путешествия. Возможно, она даже заметит первые цветущие нарциссы, когда проедет на Плаутфуте по подъемному мосту на землю, граничащую с Кетах-Тор.

— Я хотела бы остаться, Баллард, — прошептала она. — Я, и правда, люблю тебя.

Слова едва слетели с ее губ, когда воздух вокруг нее сжался, а в ушах зазвенело. Рядом с ней Баллард дернулся и что-то пробормотал во сне. Она ничего не могла разглядеть в тенях, поглощавших занавешенную кровать. Головокружение захлестнуло ее, как будто огромная рука схватила кровать и начала вращать. Тошнотворное движение прекратилось почти так же быстро, как и началось, и Луваен, задыхаясь, прижалась к Балларду. Он не проснулся — само по себе странно, поскольку она знала, что он чутко спит и чувствителен к ее малейшим движениям.