И ненависть сводного брата кажется уже дорогим подарком. И пусть она была злой и холодной, пусть тоже подобно яду сердце её травило…
Его ненависть не душила её, не хоронила заживо, категорично занимая собою всё пространство вокруг. И кажется, холод алых глаз приятней горящей лазури, кипящего бездонного океана, готового поглотить её в своих глубинах, без возможности возвращения под солнце.
Альберих молча благодарит его за тишину. Понимает, что ответом будет что-то вроде большой любви, такой извращённой и чёрной, больше походящей на злобу, нежели на что-то светлое, что могло бы отозваться приятным трепетом в грудной клетке. Этого нет, и более никогда не будет, ведь…
Она сама не поняла, в какой момент осознала вечность, которую ей подачкой бросила жизнь, прежде чем вернуться и отвесить пощёчину, за то, что она посмела воспринять это благословением.
О том, что вечность — величайшее проклятие, она понимает прямо сейчас, когда её ласково обнимают, утыкаясь лбом в плечо, когда горит адским пламенем метка, напоминая о том, что никуда от этих касаний не деться, ничего им не возразить. И по сиюминутному велению инстинктов, дрогнут её руки, желание обнять его обнажая. И недовольно фыркнув, обратится взор её на пепелище древа, медленно догорающее. Даже оно за жизнь цепляется, не желая уходить из её кошмаров. Она улыбнётся. Быть может и от него ей удастся избавиться, через лет так… пятьсот?
И тут же словно током ударит по рукам за подобные мысли. Альберих стиснет зубы, уже вовсю ненавидя связь, которая теперь между ними имеется. Глубоко вздохнёт, стараясь спрятать собственный всхлип, а потом, всё-таки уложит руки на его спину, надеясь на то, что если она и сломается, то это будет терпимо.
***
Кэйа всхлипывает, когда руки чужие крепко сжимают её талию, мягко к себе прижимают, не позволяя отстраниться. И снова в ноздри ударит пряная смесь, не позволяя думать о чём-то ином. Он тихо смеётся ей на ухо, обращая на себя внимание. И кажется, она разрыдается, пытаясь всё-таки вырваться из его объятий, закричать, требуя разорвать кольцо, что так крепко удерживают её. И зажмурится Кэйа, лицо опуская. Она прикрывает глаза, думая вонзить ногти в чужую руку, но её отпускают, осторожно разворачивая лицом к себе. Она, на пару мгновений, успокоится, поднимая разноцветные глаза на хранителя. Они сожгли опороченное дерево, вот только само проклятие не собирается покидать их тел. И едва ли оставит. Внутри что-то продолжает трещать по швам, не давая оставить сомнения ни на минуту.
Дайн протягивает ей свёрток, мягко поднимая уголки губ. Кэйа находит лишь одежду. Свободное одеяние, самое то, для неё сейчас, ведь…
Аромат цветка не растёкся по комнате, заставляя её на мгновение вздрогнуть, опустив взгляд в пол. Руки рыцаря мягко развязывают корсет, заставляя вздрогнуть и свободно выдохнуть. Так странно, руки невольно к плечам чужим тянутся. Рыцарь стягивает мех с её плеч, расстёгивает рубашку, между делом осторожный поцелуй на плече её оставляя. Проводит по бокам, сменяя одежду, но не застёгивая, перед этим лицом к себе разворачивая и по почерневшей метке на чужом животе проводит кончиками пальцев. На пару мгновений он замирает, думает о том, стоит ли говорить девушке об этом. А после, прищуривает глаза, ладонью живот её накрывая.
— У нас будет ребёнок… — спокойно говорит он, крепко держа девушку за руку.
Знает, что Кэйа не будет этому рада. Знает, что девушка попытается вырваться и от плода избавиться. Знает, что для неё его чувства враньём воспринимаются, ведь, она… Считает любовью то, что внушили ей в мире под звёздами. Она считает любовью нежность, считает любовью ласку, всё, что мягким и тёплым коконом обвивает тело, не позволяя даже и подумать о грязи, что может скрываться под названием столь светлого чувства.
И почти наивная влюблённость в сводного брата — ярчайшее тому доказательство. Она желает любви взаимной, желает чтобы чувства не были петлёй на шее, чтобы не убивали любое желание жить…
Кэйа желает недопустимого, ведь… В мыслях хранитель ветви всё ещё не способен признать то, что дерево мертво, и более чернь чужого глаза лишь воспоминание, более не символ долга, не связь с алтарём, на который она должна была положить свои мечты, желания и жизнь. Всё обратилось пылью, всё, кроме липких нитей кошмара и его цепкой хватки. Больше нет ничего, что могло бы её удержать, больше нет ничего, дающего ему оправдания. Они больше не нужны, ведь… Клятый источник сожжён, в порыве дать иллюзорную радость избраннице. Той, кто всегда будет для него светом и личной принцессой, которую стоит держать в затворниках и не позволят лишний раз мечтать о солнце. Солнце, которому она отдала своё сердце и пытается потянуть руки. Солнце, которое больше никогда не лизнёт тёплыми лучами её щеки, заставляя подобно коту глаза прищурить.
Вместо того, чтобы упрямо вырываться из его рук, свободной ладонью она отвешивает ему пощёчину, зубы стискивая и мелко дрожа. Она догадывалась о том, что это действительно могло произойти, ведь… Порою, удача действительно забывала о её существовании.
Кэйа заплачет, обзывая его подлецом. Закричит о своей ненависти, обессиленно вздыхая, надеясь на то, что хватка чужая ослабнет хоть на мгновение. Но ничего не меняется. Она поднимает лицо на него, ожидая хоть чего-то, кроме спокойного смирения. И на мгновение, вспыхивают звёзды тусклым огнём, холодно искрятся и гаснут, тяжёлыми каменными осколками на землю обрушившись. Хочется закричать, да только, голос, кажется, сорван. Хочется ударить, но силы покинули.
Мириться со всем — слишком болезненно. Она хочет вырваться, хочет оказаться на поверхности снова, и переломав остатки гордости, почти до основания разрушенной хранителем, ухватиться за край чёрного камзола, умоляя о снисхождении. Разговоре почти мгновенном и ёмком, словно они в силах понимать друг друга с полувзгляда. Словно…
Всё рушится о мерзкую правду, и грязь, которой её наделили, назвав спасением, скорее травит, нежели позволяет облегчить собственные страдания. Кэйе хочется тоже спокойствия. Вот только… Руки Дайнслейфа проводят по щекам, он оставляет невесомый поцелуй на виске. Прищурив глаза, она вздрагивает, когда её отпускают, шепотом зовя за собой. Бесполезно дёргаться, когда она понятия не имеет где находится. В памяти вспыхивают обрывки былых воспоминаний, а потому…
Звуки шагов гулким эхом ударяют по ушам, заставляя сжаться, схватившись за край чужого плаща. Он посмотрит на неё через плечо, замедлившись, поднимет уголки губ, думая что она медленно мирится с этим. А потом останавливается, осторожно беря её за руку. И кажется ему, что он делает всё правильно, ведь… Туманный цветок осторожно забивается в ноздри, заставляя по сторонам оглянуться, чтобы убедиться в том, что никто не посмеет остановить его. И сглатывая, он открывает дверь, запуская девушку в прибранное помещение. Та оглядывается, прижимая руки к груди и вздрагивает, когда дверь запирается. Она затравленно посмотрит на него, ожидая хоть каких-то слов или действий. Но тот лишь мягко улыбается, снова мягко проводит по её щекам, крепко держит, не позволяя вырваться, и разноцветные глаза забегают по сторонам, ожидая какой-либо подставы, Кэйа зажмуривается, ожидая удара, но вместо этого её прижимают к груди, шепча что-то нежное, совсем отличное от его действий. Её гладят по спине, заставляя на мгновение поверить в чужие чувства, в то что её защитят, но… Но потом мак сжимает лёгкие, заставляя сжать руки в кулаки, прежде чем аккуратно уложить те на плечи. Она закроет глаза, понимая что дверь закрыта, что выхода нет, что из чужих рук не вырваться, что ей не позволят…
Поцелуй в макушку, кажется, лишь укрепит её страх остаться здесь навсегда, ноготками поскребёт по доспеху, поднимая голову, как только тот отстранится. Вдох-выдох. Её отпустят, позволяя осмотреться. Хранитель исчезнет, на пару мгновений заставив подумать о том, что её тут оставили.
Осторожно сдвинув штору, взгляд зацепится за аккуратную постель. И где-то в мыслях ей покажется, что за ней точно следили и следили достаточно долго. Кэйа проведёт ладонью по покрывалу и улыбнётся. Какая глупость… Альберих опустится на неё, сжимая край и уткнётся лицом в постель, тихо всхлипывая. Это так глупо, так мерзко, что ей хочется засмеяться, пряча лицо в ладонях, но… Тихие шаги заставляют её успокоиться, подняться поднимая усталый взгляд на рыцаря. Чужой наклон головы, что просит её проследовать за ним. Видеть его не в латах так непривычно, что невольно хочется прикоснуться к нему, на пару мгновений устроиться под боком и сжать рукав потрёпанной рубашки, но она одёргивает себя. Нет, она не желает мириться, не хочет сгнить здесь, ведь где-то там, на поверхности… Остались её проклятые чувства и желания, которые она с таким трепетом прятала ото всех, не желая чтобы кто-то увидел их, что бы кто-то их разбил, заставляя проглотить их осколки. И глубоко вдохнув, её усаживают за стол, мягко проводя по плечам. И на мгновения она сожмёт край стола, поднимая на него взор, но через пару мгновений, перед ней поставят тарелку и оставят наедине, мягко улыбаясь напоследок.
