В годы Второй мировой войны процент бойцов-евреев, служивших в советской армии и погибших, был чрезвычайно высок. Еврейские общины Москвы и Ленинграда пострадали несильно, а вот украинские – особенно киевская – исчезли почти полностью. Сразу после войны Сталин возобновил свои усилия по уничтожению еврейской национальной жизни. Некоторые историки считают, что только смерть Сталина в 1953 году спасла евреев от крайне масштабных, фактически беспрецедентных преследований.

К 1960-м годам большинство советских евреев перебралось в большие города, особенно в РСФСР – в городах был выше уровень модернизации, больше возможностей для получения образования и для профессиональной самореализации. Еврейская культура и религия оставались в тени, хотя в страну тайно ввозили еврейские книги и предметы культа. Большинство евреев не имело доступа к этой контрабанде. Те, которые все-таки участвовали в еврейском движении, нередко становились отказниками: их преследовали, часто арестовывали, отказывали в праве покинуть страну.

К 1970-м годам евреи стали самой образованной нацией СССР. Еврейское население больших городов росло, усиливалось его участие в ключевых секторах экономики и культуры. Типичные советские евреи, представители среднего класса, все больше ассимилировались, уходили от еврейских ценностей к ценностям и стилю жизни среднего класса.

В 1960-1970-е годы альтернативным способом реализации еврейского самосознания стала алия. Советские евреи предпочитали книги на иврите (официально им недоступные) и иврит, несмотря на советские представления о том, что еврейским этническим наследием является идиш. Идиш и Биробиджан считались «мертвяками», неспособными соперничать в притягательности с Израилем и не отвечающими потребностям этнического пробуждения высокообразованного и культурного советского еврейского населения. Сионизм представлялся альтернативой, свободной от советского наследия и привязки к государству.

В конце 1960-х годов советскому режиму пришлось бороться со стремлением евреев к эмиграции – сначала в Израиль, а потом в США. У государства не было продуманной политики относительно евреев, оно занималось манипуляторством, не заглядывая далеко вперед: с вопросами воссоединения семьи, активистами алии и индивидуальными заявлениями на выезд разбирались в индивидуальном порядке; речь не шла о работе с еврейским населением в целом.

К концу 1980-х годов религия стала важным инструментом проявления непокорства, особенно в среде отказников. Они пытались жить еврейской жизнью, отдельной от советского общества: создавали небольшие еврейские общины, пытались вести в них деятельность с помощью собратьев с Запада. Религия представлялась им выразительным антикоммунистическим жестом, одним из способов заявить о своей оппозиции правительству и коммунистической идеологии. Однако после падения коммунизма религия быстро утратила привлекательность. Когда синагоги открылись официально, евреев, желающих их посетить, оказалось немного, – возможно, потому что теперь их посещение не воспринималось как акт неповиновения.

После краха СССР были восстановлены свобода слова, печати и вероисповедания. Однако до того евреев притесняли на протяжении жизни двух поколений, и теперь им почти нечего было выражать. И вообще, каково значение слова «еврей», записанного у них в паспортах? Как молодой еврей, житель бывшего СССР, мог вдохнуть в это слово жизнь, наполнить его личным смыслом?

Погожим весенним утром 1988 года двадцатидвухлетняя студентка-отличница Московского государственного университета Женя Михалева пришла на встречу со своим научным руководителем. Эта встреча перевернула ее жизнь.

Женины родители были евреями, но она, как и большинство ее сверстников, выросла в светском русском окружении, ни разу в жизни не бывала в синагоге, не справляла еврейских праздников. Израиль значил для нее не больше, чем Индия. Еврейство для нее начиналось и заканчивалось словом «еврейка», записанным в ее документах. Официально она считалась еврейкой, сама же себя воспринимала как молодую русскую интеллигентку, будущего ученого.

Женя не сомневалась, что сможет поступить в аспирантуру. Она получила диплом с отличием и полагала, что научная карьера для нее гарантирована.

Планы ее разбились в то роковое утро, все ее мечты уничтожила холодная и суровая реальность советского антисемитизма. Научный руководитель сообщил Жене: с ее стороны наглость вообще подавать документы в аспирантуру. «Невозможно, – сказал он ей, – чтобы еврейка смогла полностью оценить богатство и глубину русской литературы. Пушкин, Достоевский и другие великие русские писатели и поэты совершенно недоступны пониманию евреев, которые были и навсегда останутся здесь чужаками».

Женино заявление в аспирантуру не приняли. Университетское образование оказалось ей доступно лишь до определенного уровня. Ее научный руководитель сформулировал это так: «Вы должны ценить великодушие советской системы, которая и так дала вам незаслуженно много».

После того как потрясение уступило место гневу и негодованию, Женя стала искать логичные рациональные объяснения, но их не было. Поиски вывели ее на подпольную еврейскую программу в Москве – тут и зажглась первая искра ее возвращения к еврейству.

Семьдесят пять лет коммунистического правления подходили к концу. Советская империя разваливалась. Наконец-то открылись двери свободы. Сотни тысяч евреев собирали чемоданы, уезжали в Израиль и другие страны. Некоторые оставались – у каждого были на то свои личные причины. Считается, что на данный момент в бывших республиках Советского Союза проживает около двух миллионов евреев.

Исход продолжался, в страну хлынули всевозможные еврейские организации, чтобы посодействовать эмиграции тех евреев, которые решили уехать, и оказать социальную, религиозную и образовательную помощь тем, кто оставался. В основных центрах проживания евреев открывались воскресные школы и программы обучения для взрослых. Американский еврейский распределительный комитет («Джойнт») особенно активно оказывал вспомоществование бедным и пожилым.

В 1990-е годы Женин интерес к русской литературе уступил место интересу к еврейскому образованию. Она воспользовалась представившимися возможностями, овладела в совершенстве ивритом, принялась изучать еврейскую традицию и культуру. Благодаря педагогическим способностям, познаниям и интересу к еврейской жизни она вскоре добилась признания, ее пригласили на полугодовую учебную программу Мелтона в Педагогической школе Еврейского университета в Иерусалиме. По возвращении в Россию Женя получила предложение возглавить театральную студию недавно открывшегося Московского еврейского университета. Эти новые обязанности добавились к работе с детьми в воскресной школе.

Женя вернулась из Иерусалима в июне 1993 года, а в декабре мы с ней познакомились в Москве.

Сам я включился в борьбу советских евреев за свои права в начале 1970-х годов. На активные действия меня подвигло прочтение «Евреев молчания» Эли Визеля, где описывались трагические реалии жизни евреев в СССР. Редко случается, чтобы трехчасовое чтение навсегда изменило вашу жизнь. Визель описывает тысячи глаз евреев, которые он видел в СССР:

Память об этих глазах и о том, что они пытались сказать, осталась со мной – и мне захотелось по мере сил помочь своим братьям.