Выбирайтесь немедля, медлить здесь придется, потому что ритм здесь другой и сразу ничего не делается. Разве что интервью, но от них проку на пять минут, а чтобы каждый день, так не все же Исаичи. // ему-то приходится каждый день придумывать что-нибудь новенькое, так что приготовься к длительной работе в спокойной обстановке. Мы там все живем на нерве, а здесь в первую очередь от нервов лечат. Информации столько, что за ней не нужно гоняться, ее стараются избегать. Главное, что поразительно, что здесь никто не вздрагивает, нет никаких оснований, а чужие проблемы никого не ебут. Это нужно понять заранее и не соваться до времени, просто делать дело. Против дела тут никто не возражает, и информацию ценят. Академически. Проблемы же не переносят. На это мне жалуются американские профессора, придется серьезные вещи преподносить ернически, Куперман[54] уже начал. Но ведь, говоря по-честному, Лэ, нас же не волнует, что в Китае, почему Запад должны волновать русские проблемы? По-человечески это непонятно, но о какой человечности можно говорить в мире наживы и капитала? Вот и вступают в комсомол от собственной неполноценности. Но информацию чтут. Равно и работу. К именам относятся серьезно, но надо их иметь. Как вытаскивать людей, я не представляю. Здесь, в Вене, ничего поделать невозможно, не говоря о том, что все в Италии, послал туда хозяйку, параллельно написал по твоему адресу[55]. Ни ответа ни привета. Написал крайне вежливо и скупо. Ты же не объяснил, что туда можно писать. Вот и это письмо. Пишу тебе, как ты просишь, подробно, а дойдет ли, и когда? Береги себя, не делай глупостей и торопись. Дико хочу увидеть всех вас, зайцев и рысей и пашек[56]. Уже тоскую. И предпринять ничего не могу пока. И указаний от тебя никаких. Напиши, напиши, напиши! Целуем, целуем, любим, ждем.

Венский зоопарк

Вена, 22 августа,

хотель цум Тюркен

Эстер, ты что, на 12 килограмм головы похудела? Я тут сижу, схожу с ума, Сюзанна примчалась из Америки проведать, Миша из Парижа, звоню тебе, не отвечают, думаю – на каникулах, а она – «писать разучилась». И добро б стихи. А то – письма. А я тут антисемитские демонстрации закатываю, что евреи мои рукописи замылили[57], сижу как дурак (дурак и есть), без материалов, двух слов без них связать не могу, даю интервью по памяти – а Эстер и не чешется. Что с тобой случилось? Ну, понимаю, Запад. Ну, растлевающее влияние. Сам как в подушку бьюсь – и никакого эффекта. Ну, там не получил писем, так мне не поздравительные открытки нужны. Пятьдесят человек доверили мне свои рукописи и работы, я уже собрался продать Мишкины гравюры, которые он мне здесь подарил, и идти в Сохнут в ногах валяться, чтоб на недельку в землю обетованную пустили, а как потом обратно? Насильно обрежут, а потом доказывай. И ты, оказывается, всё это время была в Иерушалайме! Ну знаешь, Эстер, на тебя это не похоже. Я там пою ей дифирамбы, можно сказать, единственной женщине, а она… Месяц назад я был в еврейском посольстве, жалел, что у меня нету гранат и автоматов, палестинским террористам после меня делать было бы нечего, я им про русско-еврейскую культуру говорю, людей, говорю, спасать надо, а мне учебник идиша предлагают, или там, чем побери, иврита. Бродский им не еврей, и Шагал тоже, им Каплана подавай, да чтоб конец обрезанный. Тыкался как дурак, рукописи, говорю, там у меня. Да-да, напишите подробный список и кому доверяете найти и получить. Я говорю, 10 килограмм ру-ко-пи-сей – стихов (моих, Кривулина, Ханана, Красовицкого, и т. д., и т. п.), прозы, единственный человек в мире, кроме меня, ленинградских поэтов знает, Эстер Вейнгер, ей и доверяю. И еще микрофильмы, магнитофонные записи. А сколько их, я что, считал? Мне в Москву их пришлось отправлять с человеком, а потом у голландского посольства с ними топтаться, когда не пускали (это вам не Голанские высоты, там семечки), когда у меня 12 кг криминала, и причем не своего, ведь и других повяжут, чорт бы побрал, свои рукописи я в голове вывез, а работу? Да-да, мы пошлем этот список и доверенность в Израиль, там всё найдут. Чорта с два. Неделю назад Коля[58] был в посольстве, ему сказали: передайте Кузьминскому, что его рукописи прибыли, но перемешались с другими, и в них не разобраться, а тебя, как я понимаю, и вообще не искали, хотя адрес на доверенности я дал, и даже, по-моему, телефон. Я в понедельник пойду в эту лавочку, дам доверенность на Юру, на чорта, на дьявола, но всё равно без тебя не разобраться, а там еще микрофильмы и мумие, и малахитики в коробочке (точнее, в кассете). Это здесь ничего не стоит (цацки), но не пропадать же добру.

Но виновата в основном ведь ты, Эстер. Доверенность, надо полагать, на тебя там уже лежит. А как там всё это, процедура эта, делается, я же понятия не имею. Я имею понятие, как стоять перед голландским посольством с чемоданом рукописей и как их собирать, это я умею. А как их добывать у друзей-евреев, это уже другой вопрос. Все эти еврейские вопросы у меня уже поперек горла стоят. Кажется, Израиль пожалеет, что вытащил меня. Я к ним со всей душой, как в России, а они поворачиваются своим тохесом. А я ведь роман пишу. И, должен отметить, неплохой. Нестандартный. А ведь и переведут, а что я напишу – от меня зависит. Смотри, возьму тебя в героини. Там у меня одну героиню бульдог трахнул, другую в канадском посольстве попользовали. А герои – один омерзительнее другого. Написал уже три печатных листа и еще буду.

Не, Эстер, это не серьезно. Ты там своего Гершензона на еврейский переводишь, а чтобы написать, что здесь опубликовано по-русски, не можешь. Где-то издан Веничка Ерофеев, «Москва – Петушки», а где?[59]

Кто еще издан, что там Гробманы[60] чирикают, о какой книжке (издать) ты там говоришь? Ежели о моей, то обойдется. Подождет. Я говорил о еврейской антологии, но ее еще предстоит делать. Часть материалов не готова, в Ленинграде. Кроме того, нужна билингва, с переводом на иврит, возможно ли это? То, что у тебя магазин, уже хорошо. Через годик завалю тебя изданиями, готовь рекламу. И это притом что с русской литературой здесь всё невероятно сложно, никому она не нужна. Надо группироваться вокруг «Континента»: Марамзин будет говорить с Максимовым. Впрочем, будет ли? Надо всё самому. Сам бы и в Израиль поехал, но очень сложно с визами, а в середине сентября надо в Штаты. Там ждут лекции и доклады, пригласили в Йель, а с чем их читать? Знал бы я, что ты там и просто не отвечаешь, начал бы чесаться сам и уже съездил бы. А сейчас уже поздно. Документы не успеть оформить. Второй мой друг тоже постарался: записную книжку послал диппочтой в Рим, на «до востребования» вместо Виньковецкого[61]. И теперь не получить. Виньковецкий, впрочем, тоже на письмо не ответил. Ладно, буду надеяться на себя, но бумаги из этого Богом оставленного Израиля получить нужно. Здесь же это никого не колеблет. Да, послали, но мы ничем помочь не можем… Ну, я это им припомню. Драться придется на четыре фронта – ну, что ж! Всегда готов.

Сейчас посылаю тебе список, в понедельник доверенность на Юрия. Но всё равно нужно в посольство, посмотреть в их израильские глаза, плевать пока погожу. Далее, пришли мне каталог своего магазина, посмотрю, что купить. Деньги у меня уже есть, и еще будут. Миллионером я не стану, но издавать придется за свой счет. Продавать придется тебе. Сейчас меня переводят на немецкий, предложили ряд статей, эссе и передач, а писать приходится вслепую и цитировать по памяти. Переводит меня венская кандидатша, переводчик Крученыха, Мамлеева и Хлебникова. Но повторяю: мне важнее говорить о других. Они ждут. Им это нужнее. И говорить надобно серьезно. А от тебя, Эстер, я просто не ожидал. На кого же мне было еще надеяться? На тему вызовов: посылаю тебе самые важные. В основном это русские. С ними в израильское посольство не сунешься. Если нужно будет, свяжись с Сашей Воронелем[62], Марамзин ему меня рекомендовал. Вызовы должны быть железные, и надо продублировать. Необходимые поправки сделают в голландском посольстве. Если можно, вызовы продублировать через то же посольство. И с телеграммой. Нужно будет, сообщи, сколько стоит. Заплачу.