Расплачиваюсь и бегу к входу в бар, по дороге выискивая глазами белую красавицу Громова. Она прячется в тени здания и подмигивает мне зелёным огоньком навигатора, как давней подруге. Становится легче, словно соотечественницу встретила.

Миную очередь, не обращая на ворчание толпы, но у входа дорогу преграждают здоровенные амбалы.

– Нельзя, – показывают на мои джинсы. – Дресс-код.

– Чтобы вам пусто было! – в сердцах брякаю я и тут же делаю страдальческое лицо. – Мальчики, миленькие, у меня чемодан в отеле, не могу переодеться.

Но мальчики меня не понимают. Качают бритыми головами, как китайские болванчики, и твердят:

– No se puede! (нельзя – исп.).

– Пуеде, пуеде! – передразниваю их и отхожу в сторону.

Оглядываюсь себя. Так, если сниму джинсы, останусь в футболке, буду сверкать трусиками не первой свежести.

Черт! Примут за эксгибиционистку. Ещё в полицию сдадут.

И тут удача опять поворачивается ко мне лицом.

Из бара с шумом вываливается компания. Точнее, один парень несётся впереди, а остальные пытаются его догнать и кричат по-русски:

– Стой!

– Боб, вернись!

– Вот ненормальный!

Возбужденная толпа проносится мимо, а мои мозги закипают от усиленной работы. Боб? Богдан? Неужели это наши футболисты?

Испуганно оглядываюсь и прячусь за столб: а вдруг Громов меня заметит! Но Михаила среди преследователей нет.

Ура!

– Говорите, я промазал? – орет беглец. – Выкусите!

Он подцепляет ногой какую-то коробочку, подбрасывает ее в воздух и точным ударом с разворотом запускает в крутящуюся тумбу. Бумажный мяч с всхлипом врезается в лампу, и реклама гаснет.

Кто-то вскрикивает, в очереди раздаются редкие хлопки, а потом она взрывается аплодисментами.

А я стою, разинув рот, забыв, что держу в руке смертоносное оружие папарацци – телефон.

Футболист торжествующе хмыкает, подпрыгивает, как юный козлик, и бежит обратно к бару. Решение принимаю мгновенно. Бросаюсь ему наперерез. Миг – и мы сталкиваемся. Головой врезаюсь в твёрдую грудь, из глаз сыплются искры, а огни фонарей кружатся, как в лихорадке.

– Ой! Как больно! – кричу и хватаюсь за лоб.

– Какого лешего! – вопит парень и смахивает меня, словно муху со стола. – Убирайся!

Запах алкоголя бьет в нос, я задыхаюсь он ядовитых паров и делаю вид, что падаю. Меня тут же подхватывают сильные руки и ставят на ноги. Картинка перед глазами появляется презабавная. Двое футболистов держат пьяного хама, а тот машет руками, словно мельница, ничего не видя перед собой.

– Колесников, опомнись! Куда несёшься, балбес!

«Опаньки! Так это и есть знаменитый Колесников? Ну, и рожа!» – мелькает мысль.

Друзья встряхивают друга.

– А… что? – вращает глазами скандалист. – Видели, как я попал? Видели? Я не могу промазать!

– Ты, дурак, девушку чуть не сбил с ног.

К моему удивлению, члены команды разговаривают с нападающим ласково и терпеливо, словно заботятся о нем больше, чем о себе. Только один парень с короткой стрижкой и фигурно выбритыми висками оглядывается по сторонам. Командная солидарность? Надо же! И такое бывает?

– Девушку? Где? Какую? – активируется Колесников.

Он замирает. Мутный взгляд медленно плывет по напряженным лицам и застывает на мне. Богдан встряхивает головой, взор становится осмысленным. Он скользит по моему носу, подбородку, опускается к груди. Я невольно вздрагиваю и закрываю декольте ладонями.

Но футболист уже теряет интерес, он смотрит на мои ноги и молчит. Я тоже опускаю глаза. Что он там увидел? А-а-а, белые кроссовки, покрытые пылью! Ещё бы! Я в них целый день болтаюсь.

– Меня ты сбил, – отвлекаю его от созерцания моей персоны. Не стоит она такого внимания. – Извиниться не хочешь?

– За что? – вижу искреннее удивление в широко распахнутых глазах.

Теперь я вижу, что они очень красивые, большие, миндалевидной формы, опушенные длинными загнутыми ресницами. Эх! Нам, девушкам, только в элитном салоне удается достичь такой формы и густоты, а тут свое, природное.

Вздыхаю, а сердечко пропускает один удар, даже смущаюсь немного.

– Ты меня чуть не сбил.

– Правда? Сорян! Пошли с нами!

Богдан хватает меня за руку и тащит к бару. Телефон, совершенно бесполезный, болтается в руке на уровне бёдер. Черт, так и не включила его!

Здоровенные амбалы даже глазом не ведут, когда я гордо прохожу мимо. Сердце заходится от радости бешеным стуком: «Вот так удача! Вот это повезло!»

Футболисты ведут меня к богато накрытому столу в полутемном углу бара. От вида еды мой желудок заходится жалобным плачем. Я хватаюсь за урчащий, как дикий зверь, живот.

– Голодная? – спрашивает кто-то.

– Ага.

– Рубай, сколько влезет.

Я придвигаю тарелку и цепляю обжаренную креветку. Такую вкуснотищу сто лет не пробовала, даже забываю, зачем прилетела сюда. Накладываю еду и случайно смахиваю со стола салфетки. Сую их в карман, потом выброшу, и забиваюсь в уголок дивана, рядом с которым стоит кадка с зеленью. Длинные ветки свисают над головой, а с потолка кондиционер гоняет потоки прохладного воздуха.

Хорошо! Нет меня! Я в домике.

Колесников внезапно вскакивает. Все несутся опять за ним, но он не убегает: плюхается на соседний диван, как раз недалеко от меня.

– Боб, хватит дурить! – раздаётся знакомый голос.

Высовываю нос: Громов. Вот его как раз видеть совершенно не хочу, но работа прежде всего. Включаю камеру и пристраиваю телефон в кадке, между листьями дерева, сама замираю, боясь выдать себя футболистам.

– Капитан, ты не понимаешь! – опрокидывает рюмку в рот Колесников.

Он сидит, развалившись, закинув ногу на ногу, и качает головой.

– Ребята, оставьте нас, – просит Михаил друзей. – идите, отдыхайте. – Он поворачивается к Богдану. – И что ты истеришь, словно кисейная барышня? Ещё не все потеряно. Это первая отборочная игра в группе. Сегодня проиграли, завтра выиграем. Такова жизнь!

– Миха, на фило… фило… софию потянуло? Проехали! Ты не понимаешь!

Я превращаюсь в камень, в пыль под ногами, в клеща, которого никто не замечает, пока он не напьётся крови. Вот сейчас услышу что-то важное. Вот-вот! Даже уши шевелятся от усердия.

– Я все понимаю, бро, но…

– Нет, не понимаешь! Представляешь, я один был перед воротами. Один! Пять метров – и мяч внутри. Как я мог промазать?

– Теоретически не мог, – соглашается Михаил. – Но всякое на поле бывает.

– У меня не бывает! Никогда! Но тут этот…

Чувствую себя полной дурой. Матч не смотрела, поэтому вообще не в курсе, что происходит, и телефон занят съемкой, не могу сейчас залезть в интернет. Но мне, сам того не подозревая, помогает Громов.

– Кто этот? За тобой бежал Паскевич, но не сумел достать мяч. Вы столкнулись…

– Ты ничего не видел! Этот гад и не пытался… по мячу. Он бутсой ударил меня по ноге, а там… смотри!

Колесников задирает белые брюки. Я изо всех сил тяну шею, но ничего не вижу: проклятая кадка заслоняет обзор. От любопытства теряю бдительность, приподнимаюсь, и мои любимые обжаренные креветки с шорохом падают на пол.

Громов поворачивается на шум, и мы встречаемся взглядами.

Ек-макарек!

И почему я не клещ? Сейчас заползла бы в щель и… прощайте друзья-товарищи? Или можно мухой… под потолок, и оттуда: «З-з-з…». Или комариком…

– А ты как здесь оказалась? – поднимается с дивана Михаил, прерывая мои мечты о жизни насекомых.

– Кто? Я? Ужинаю, – показываю ему полупустую тарелку. – Вот… В тени…

Иначе, как объяснить ему, что я делаю под ветками дерева в кадке.

– В тени, говоришь, ну-ну…

И тут Колесников оборачивается, простреливает меня равнодушным взглядом и спрашивает неожиданно совершенно трезвым голосом:

– Кто это?

– Журналистка.

– Какого лешего? – в его голосе появляются первые эмоции. – Что делает у нас в команде?

– Приехала взять у тебя интервью.