Кричал Сережа, я бы его голос всегда узнала. Сначала просто «А-а-а!» Потом «Пустите меня!» Крик прерывался, как будто от ударов. У меня не было времени на раздумья: только схватила свою розовую гантельку – и помчалась на выручку.

В детской горел свет, там собралась вся семья, никого чужого. И могло показаться, что они веселились от души, невзирая на поздний час. Отец и мать стояли босиком на ковре и перекидывали моего брата друг дружке с расстояния метра в три. Шарф на горле у Сережки размотался, блондинистые прядки волос стояли дыбом, лицо блестело от пота. Он больше не кричал, только пыхтел, постанывал и старался удержаться на ногах. Гантелька выпала из моих рук.

– Вы что!.. – Голос мой с писком сорвался. Никто не глянул в мою сторону. В этот момент Серый наступил на волочащийся хвост собственного шарфа и захрипел, хватаясь за горло. Мать не отреагировала, отец издал булькающий звук, вроде как рассмеялся. Я вышла из ступора, рванулась вперед и схватила Сережку на руки, хотя в нормальном состоянии и поднять его давно не могла – братец был тем еще хорошо откормленным бычком. И бросилась вон из комнаты, стараясь не оглядываться.

Первоначальный мой план состоял в том, чтобы выскочить из дома и добежать до Лили. Но, к несчастью, когда я металась по квартире, то в какой-то момент машинально заперла входную дверь на два замка, еще и цепочку навесила. Теперь же у меня просто не хватило времени отпереть все это, удерживая брата – стоять сам он, кажется, не мог. А в конце коридора уже раздавались шаги, недовольное ворчание, ругань… Пришлось бежать в свою комнату и запираться на символический замочек, вмонтированный в дверную ручку.

Брата я отнесла на свою кровать, распутала шарф – он все еще кашлял и задыхался. Потом на цыпочках вернулась к двери, прижалась ухом, стараясь услышать, что происходит за ней. Шаги, снова шаги… то ближе, то вроде удаляются. Несколько раз ручка двери медленно опустилась, потом вдруг стала дергаться со страшной скоростью и грохотом. У меня хватило сил только вжаться в стену в ожидании развязки и тихонько заплакать.

Но неожиданно все смолкло. Я сползла на корточки, почему-то больше всего опасаясь, что сейчас у меня случится сердечный приступ. Кто тогда всем поможет? С родителями наверняка приключилось что-то ужасное, может, они чем-то отравились – даже скорее всего. Никакого другого объяснения у меня не было. Я вернулась к кровати, склонилась над братом: удивительно, но он снова спал. Ладно, тогда звонить, но сперва зарядить телефон. Я отыскала зарядку, подключила мобильный к сети, перевела дыхание: уже скоро смогу вызвать подмогу. Но нужно дать моему старенькому телефончику хоть пару минут, иначе может подвести в ответственный момент.

Так, что еще можно сделать? Как же я жалела, что вчера унесла ноутбук в гостиную, чтобы печатать реферат и одновременно смотреть «Голос»! Может, открыть окно и позвать на помощь? Я приблизилась к подоконнику, приложила сложенные ладони к стеклу и глянула вниз: улица была непривычно пуста. Хотя нет, вот кто-то пробежал по ней огромными скачками, наверно, спасался от дождя. Странно, как все же много окон горит в доме напротив. А вдруг сейчас все-таки день, но случилось солнечное затмение? Могло ли это таким образом повлиять на отца и маму?

В квартире нашей теперь установилась полная тишина, на смену страху снова накатило беспокойство за родителей – вот чем они сейчас заняты? Я присела на кровать и взяла Серого за руку, чтобы было все же не так страшно. Снова вернулось чувство тяжести в голове, мысли поплыли.

«Нужно чуточку полежать, пока не отпустит. Я не усну, нельзя уснуть после такого, янеусну…»

Шалопай Мухрик запрыгнул на кровать, оперся горячими лапами о мое бедро. Едва ворочая языком, я забормотала:

– Пошел вон, бандит, тебе нельзя сюда!

Но Мухрик в ответ навалился еще сильнее, задышал горячо и быстро. Кто-то рядом захихикал, кто-то на него шикнул – и смех прервался. Я резко открыла глаза.

Было все еще темно за окном и в моей комнате, но дверь в нее стояла распахнутой настежь, свет горел в маленьком коридорчике. В этом свете я разглядела отца, который, сидя на постели у меня в ногах, весь подался вперед и давил ладонью на мое бедро. Серега за моей спиной давился хихиканьем, зажимая рот обеими руками. Мать прислонилась к стене напротив: глаза широко распахнуты, палец предостерегающе лежит на губах, дышит тяжело, взволнованно.

От ужаса я не смогла закричать, но хотя бы ухитрилась скатиться с кровати. Босиком промчалась до двери, правая ступня, как на коньке, чуть не уехала прочь на открытом перочинном ноже – им, значит, расковыряли замок. Не знаю, шел за мной кто-то или нет, но замки я отворила в долю секунды, скатилась по лестнице и перебежала улицу, тихонько подвывая, икая и задыхаясь. Только у Лилькиного подъезда, не в силах сделать больше ни одного движения, я приникла всем телом к железной двери парадного, собираясь с силами, чтобы набрать номер на домофоне. Но дверь оказалась не заперта – подсунутый камень мешал ей захлопнуться.

Внутри стояла кромешная тьма; я нащупала на стене выключатель, которым сами жильцы регулировали освещение на лестнице, щелкнула им – но свет не загорелся. Ладно, до квартиры рукой подать, я бы и с закрытыми глазами добралась. Но преодолеть пять ступенек до площадки первого этажа мне мешал страх – в парадном явно что-то происходило. Парой этажей выше словно бы топтались с десяток людей, шаркали подошвами, стукали чем-то по перилам – но не разговаривали.

– Танцы они там устроили, что ли, – шепнула я себе под нос, пытаясь побороть страх.

Шаги вдруг стали громче – кажется, вся неизвестная компания теперь направлялась вниз, к шагам прибавилось невнятное бормотание. Я рванула вперед и забарабанила кулаками в знакомую дверь. Потом вспомнила про звонок, но стучать одной рукой все равно не перестала.

Сначала за дверью была тишина, и я уже собиралась снова обратиться в бегство. Но потом приглушенный голос спросил:

– Кто там ломится?

– Это я, Савватия, откройте, прошу! – Я ударилась в дверь всем телом, потому что они – неведомая и невидимая в темноте опасность – были совсем уже близко. И влетела в ярко освещенную прихожую, врезавшись всем телом в Лилиного отца.

Дядя Лев – так я по детской привычке его называла – был нескладным человеком с фигурой подростка, близоруким и неспешным в движениях. Но только не сейчас – он мигом оттеснил меня к стене и бросился запирать дверь. Потом вдруг припал к ней ухом, вслушиваясь в шум на площадке. На ужасный миг меня пронзила мысль, что с ним тоже что-то не в порядке. И тогда мне точно конец. Но тут из глубины квартиры примчалась Лиля с мокрыми волосами и принялась трясти меня за плечи с воплем:

– Ты где была, несчастная! Я чуть с ума не сошла, звонила, заходила к вам!

– Ты к нам заходила? – прошептала я, покрываясь изнутри ледяной коркой.

– Ну, в домофон названивала раза три – никто не открыл.

Тут только она заметила мои голые ноги, заляпанные грязью, вытаращила глаза:

– Саввочка, что с тобой случилось?

Я помотала головой, давая понять, что не в силах говорить.

Как-то незаметно возникла на пороге гостиной Лилина бабушка Анна Семеновна, полностью одетая, с гладко забранными волосами, не похоже, чтобы спала. Скомандовала негромко:

– Савватия, давай живо в ванную. Я сейчас туда принесу перекись и обработаю твои ноги – наверняка есть ранки.

– Мамочки, да что же это с тобой такое? – не отставала Лиля.

– Я не знаю, – ответила я честно, косясь беспокойно на так и прилипшего к дверям хозяина квартиры. Не хотелось уходить из прихожей, пока не прояснится причина такого его поведения. – С мамой и папой что-то случилось, похоже на какое-то помутнение рассудка. Они… в общем, совершенно не в себе. И брат тоже, кажется…

Теперь, начав отходить от шока, я сильно пожалела, что не утащила с собой Серого. Наверно, нужно было разворачиваться и бежать обратно за ним – но вместо этого я расплакалась в голос.