– Не-а, не забыла, – подруга уже надевала плащ поверх своего халата, а мне протягивала куртку.

По пути к школе я рыдала, порывалась уйти скитаться весь день под дождем, твердила, что мы будем выглядеть идиотками.

– Ну, это от тебя зависит, – подметила тогда Лиля. – Если станешь каждому все объяснять и сходить с ума – точно будем.

В общем, весь день мы ходили по школе, сидели на уроках в халатах и без школьных принадлежностей. Если нас спрашивали о причинах такого казуса авторитетные люди – например, завуч, ради этого покинувшая свой кабинет, или учителя перед каждым уроком – Лиля объясняла. Только, по ее версии, мы вдвоем выносили мусор, а ночевала я у нее. На вопросы всех остальных небрежно роняла фразу «Так получилось». И больно дергала меня за руку, если я пыталась влезть с объяснениями. В общем, к концу учебного года во мне словно умерла от ужаса и неловкости прежняя «я» – и родилась новая, уже куда больше уверенная в себе.

– Нет, он уже на занятиях, отключил телефон, – перебил мои воспоминания голос подруги. – Вечером спрошу.

– О чем?

– Сав, ну давай, проснись уже. Пыталась выяснить у одного знакомого будущего электрика, что за ерунда творится в нашем городе. Взяла кофе? Иди за столик, булочки я сейчас принесу. Господи, после этого дебила голова раскалывается!

Я моментально напрягаюсь. Да, Лучкин – дебил, но других у меня в запасе нет. И Лиля могла бы, кажется, проявить тактичность.

– А как он тебя называет! Сав-вуш-ка, бее!

Так, еще одно болевое место задето! Родители мои, конечно, молодцы: когда в моду вошло давать младенцам необычные имена, они постарались на славу, нашли самое замшелое, да еще и сомнительно женское. И я могу жить в уверенности, что вряд ли встречу свою тезку. Вот только они не учли, что никто и никогда не станет называть меня таким именем, разве что на старости лет, прохожу всю жизнь с кличками. Настроение с нуля и вовсе ушло в минус.

– Ну все, я сваливаю!

К концу перемены после второй пары мои душевные силы, потраченные на терзание мобильника, закончились.

– Ой, Саввочка, а я не могу с тобой, мне на следующем занятии реферат по финансовым рискам читать, – всполошилась и огорчилась Лиля.

– А тебе и не нужно. Я только пробегусь до дома и проверю, что там и как, почему никто не отвечает. Может, еще вернусь в институт, на вторую часть пары. Ну, в любом случае, Мухрика после занятий заберу.

– А, ну давай тогда. Звони, если что, ладно? – тревожно глянула на меня подруга. – Я телефон на бесшумный поставлю и буду отслеживать.

– Конечно, сразу отзвонюсь.

И я понеслась, сначала вниз по лестнице, потом, едва набросив куртку, по мокрым улицам, под мелкой моросью, в которую истончился прежний поток воды с небес. За десять минут одолела расстояние до родного двора – в маленьких городах все рядом – и первым делом на ходу вскинула голову, разглядывая наш этаж. Свет горел везде, почему-то даже в моей комнате, а ведь выключала, точно помню.

На этот раз я все же воспользовалась лифтом: он любезно раскрылся, стоило войти в подъезд. Соседка из квартиры рядом с нами улыбнулась мне на ходу и бормотнула слова приветствия. За ней громыхала по бетону сумка на колесах – соседка спешила на рынок.

Потом я жала и жала на наш треклятый звонок и отчетливо слышала, как он истошно заливается внутри квартиры. Попутно припоминала телефоны экстренных служб. Да, я помнила о поликлинике, куда родители должны были везти на выписку Сережу, вот только это ничего не объясняло: как могли они не перезвонить мне, почему даже не включили телефоны? Оставили свет везде – немыслимо, зная дотошный характер отца. Бросились всем скопом на улицу искать исчезнувшего Мухрика? Да, такое возможно, хотя Сережку бы точно не взяли. С другой стороны, братец у меня не из послушных. Я жалела, что не проверила с другой стороны дома наличие на стоянке отцовской машины.

У меня занемела рука, зашумело в голове, и я без сил прислонилась плечом к холодной железной двери. И в этот момент услышала: с противоположной стороны двери что-то шуршало и позвякивало, как будто кто-то пытался открыть замок на ощупь, но не мог, а лишь возил руками по обитой кожзамом дверной поверхности. Тогда я закричала в щель:

– Открывайте, или я сейчас полицию вызову! Эй, кто там?

Дверь отворилась – на пороге возникла мама, но в очень странном виде. Все в том же халате, хотя она всегда переодевалась после завтрака, да еще перекошенном, застегнутом не на те пуговицы. Левое плечо оголено, заколотые прежде в кичку волосы неопрятно рассыпались по плечам. Она смотрела на меня без всякого выражения и заслоняла собой проход. Мелькнула жуткая мысль, что в квартире есть чужие и опасные люди и мама сейчас пытается не пустить меня внутрь.

– Мамочка, что случилось? Папа и Сережка дома?

Но ответа я не получила: мать просто развернулась и ушла в глубь квартиры. Ее почему-то босые ноги звучно шлепали по линолеуму, оставляя влажный след. Я же только скинула туфли да куртку отшвырнула – от страха сделалось невыносимо жарко – и бросилась за ней.

Маму я нашла в спальне – она лежала поверх одеяла, ничком, подломив руку и уронив голову мимо подушки. Рядом под одеялом спал отец, кажется, он так и не вставал с утра.

– Мамуля! – Я присела на корточки, стараясь заглянуть в материнское лицо. – Ты заболела? Что мне для тебя сделать? Может, скорую вызвать?

Щелки глаз медленно приоткрылись, за ними мне почудилась какая-то муть, прозвучал непривычный, словно сорванный голос:

– Воды подай.

Я бросилась на кухню, радуясь хоть какому-то контакту. Там все было примерно так же, как перед моим уходом: залитый соком стол, сковородка с пригоревшим сырником, горка посуды в раковине. Почему-то приоткрытый холодильник – ладно, брат иногда забывает. Вода включена на полную, и от брызг на полу уже образовались лужи – я первым делом закрутила вентили.

Отыскав бутылку минералки без газа, плеснула ее в стакан и понеслась в родительскую спальню, по пути заглянула в комнату брата – он, кажется, спал, свернувшись калачиком на ковре перед кроватью. Мать, пока я ходила за водой, кажется, тоже стала засыпать, на мои попытки напоить ее лишь вяло отмахнулась, выбив стакан из моих рук.

– Пошла вон! – эти слова сиплым шорохом вырвались из материнского рта, заставив меня похолодеть от ужаса: она никогда так ни с кем из нас не разговаривала. Я едва смогла подняться на ватные ноги и шарахнулась прочь из комнаты.

Потом, помню, я бродила по квартире с трубкой стационарного телефона в руках, пыталась сообразить, куда нужно звонить в таких случаях. Наверно, все же в скорую. Или в полицию? Меня не отпускали жуткие мысли, что кто-то побывал в нашей квартире и что-то сделал с моей семьей, но ведь все на вид было нормально, ничего не украдено, да и замок не взломан. Я зашла к брату, убедилась, что он дышит ровно и глубоко, накрыла его сверху одеялом – ничего, ковер пушистый, не застынет. Не нужно ему видеть, что с родителями не пойми что творится.

Ходить становилось все труднее, я словно прорывалась на каждом шаге сквозь невидимую паутину. Мышцы отчаянно болели, на макушку давила тяжесть, как будто мне туда гирю поставили, в мозгах тысячи молоточков устроили соревнование, какой громче стучит и сильнее бьет. Вдруг я обнаружила себя сидящей на собственной кровати с телефоном в руках. Куда я хотела позвонить? И как смогу разговаривать, если слышу только этот непрерывный стук? Я подумала, что нужно хоть немного полежать и взять себя в руки, тяжело уронила голову на подушку, потом уж подтянула с пола ноги…

Что-то разбудило меня, да так внезапно, что сердце едва не пробило ребра. Я рывком села на кровати. Почему темно на улице, должен быть еще день, но светятся только окна в соседнем доме через улицу? Телефон показывал час – дня или ночи? И еще десятка четыре пропущенных звонков и сообщений от Лили, от Ники. Пытаясь обуздать дрожащие пальцы, я собралась ответить подруге – но тут телефон запищал и погас. А потом разбудивший меня звук повторился. И это был детский крик.