Тетя Вера быстро жевала и, между тем, зорко смотрела на стол и подкладывала едокам пельменей, хлеба, домашнего соуса. Она что-то без конца жужжала и напоминала со стороны пчелку-труженицу. Шепчет загадочно: «А у меня новая роль!» Выскочила из-за стола и завела длинный заученный монолог из новой пьесы. Тётя Вера сияла! (Пауза). Тут звонок! Тетя Вера (показывает, как она бежала) шустренько так, впустила кого-то и вновь в комнату и за свой монолог. В прихожей шебуршание. (Басом). «Где мои тапочки?» Тётя Вера; «Чего? Петь, за тумбочкой посмотри!» А я с детской бестактностью: «А в подъезде говорили, что Петр Николаевич ушел к другой женщине». (Пауза). Тётя Вера: «А он и ушел. А сейчас опять пришел. Хи-хи. За вещами». Дверь хлоп! Тётя Вера в слёзы: «Любила ведь. Все ведь для него! Гуляка! Бабник! Предатель, предатель, предатель. Детей осиротил, козел! Пауза). И вдруг: «Рыдала я, рыдала. А вчера главный мне заглавную роль… Есть в жизни счастье!» Покачала головой, соскочила с дивана и сунула мне в руки книгу Бориса Захавы. (В зал). Первый шаг к загадочному миру аплодисментов и кулис был мною сделан. А потом были занятия актерским мастерством, сценической речью. И я осознала смысл слов: «Любят не за, а несмотря на». Я полюбила не театр, а тётю Веру. (Пауза). Не любить её было невозможно! Столько внутреннего огня, столько нерасплесканной нежной жизни. (Пауза). Но театр – это болезнь.
Инна Колотушкина. Там невозможно работать вполсилы. Лишь полная самоотдача!
Елена Николаевна. На съемочную площадку я пришла сама. Никто меня не приглашал. Но я полагала, что это все по незнанию. А как же? Такую талантливую, трудолюбивую, настырную, индивидуальную, как я, отыскать трудно. Я родилась только для того, чтобы стать звездой. (Пауза). Снимали фильм о пресной правильной жизни советских старшеклассников. (Изображает в лицах). Режиссёр: «Вы? Чего тебе, девочка?» (Гримасничает). Я: «В кино освободилась вакансия звезды». Брезгливо окинул меня взглядом и ассистентке: «Сделайте пробы». (Пауза). Потом смотрит мои снимки и без конца комментирует: «Что за нос? А щеки? Природа, видимо, истратила все свои силы». Это в моём-то присутствии всё говорит! А я-то всегда считала себя симпатичной. И – здрасте! Как в песне про Сильву: «Один глаз фанерой заколочен…» (Пауза). Просят что-нибудь почитать, ну, там басню, стих. Я читаю. Режиссёр резюмирует: «Читаете хорошо. Проза идет лучше, чем стихи. Голос поставленный. Но остальное… У вас мелкие черты лица!» (Пауза). Я некрасивая. (Пауза). Прихожу домой, и к тёте Вере: «С театром покончено!» А она: «Как же? А в нашем театре тебя ждут». Я ей сходу: «Буду жить по-цветаевски: лучше быть узнанной и посрамлённой, чем выдуманной и любимой».
Инна Колотушкина. Лучше?
Елена Николаевна. В кино я все же снялась. Какая-то ерунда, разочарование и больше ничего. Но меня официально пригласили в картину! Без проб. Ролишка досталась мне крохотная и бессловесная. (Пауза). Очень трудно оказалось естественно держаться перед камерой, совсем, как бы, не замечать ее и еще «не выпадать» из кадра. (Пауза). А было все так. В качестве милого воспоминания из прошлого у съехавшего с ума писателя я отрешенно появлялась перед ним то ночью, то днем, то с грустной поволокой в глазах, то с дурацкой улыбкой. Режиссер запланировал любовную сцену. Я прокляла все на свете! Было сделано двадцать восемь дублей. Двадцать восемь! И каждый раз писатель, которого исполнял здоровенный актер-белорус, крепко хватал меня, свое воспоминание во плоти, целовал и страстно бросал на землю. Белорус все время что-то делал неправильно: то бросал не туда, то страсти не хватало в кадре. После раза восьмого, когда по сценарию он, охваченный любовью, впивался губами в мою шею, я цедила: «Гад! Бездарность! Поцеловать нормально не можешь, сволочь. Не дай бог будет еще дубль…» И объявляли следующий дубль. «Гад! Бездарность!..» В конце концов, я довела своего партнера до исступления. «Гад…» Закончить предложение мне не удалось. Белорус зарычал, как медведь-шатун, и принялся злобно трясти меня со всей силы за шею. «Молодец! Хо-о-о-рош-шо, Василь!» – причитал оператор. Режиссер отрапортовал: «Снято! Сколько темперамента, ух! То, что надо».
Съемки мне до того опостылели, что я равнодушно приняла известие о том, как много кадров с моим участием вырезали. Плевать! С кино покончено!
Кто бы мог подумать…
Елена Николаевна забегала по комнате.
Елена Николаевна. В сельском клубе крутили разное кино. В основном, согласно эпохе, отечественное. Но показывали нередко индийские драмы и трагедии. Они страшно нравились чиршанам, уставшим от однообразия. (Пауза).В конце августа в клуб привезли и показали знаменитый японский фильм «Легенда о Наройяме». Швал возмущения! «Наши дети не должны видеть такой грязи!» (Художественные достоинства фильма не отмечались, так как не замечались). К завклубу пришли с ультиматумом: «Привезти приличный фильм». («Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!») В первых числах сентября в клуб привезли фильм. Дальше продолжать, или так все понятно? (Пауза). Привезли фильм отечественный. Заурядный. Который сильно подпортил режиссеру репутацию. Фильм, который никогда не смог бы собрать в зале и десятка зрителей. Но он имел оглушительный успех в Чиршах и близлежащих к нему селах!!! Ибо это был фильм с моим участием! (Пауза). Всего три раза я появлялась на экране. Но этого оказалось достаточно, чтобы я стала звездой!
Инна Колотушкина. Вот это да!
Елена Николаевна. Возвращаюсь из школы, а мою избушку окружают какие-то люди, заглядывают в окна, озабоченно разглядывают поленницу. Я им: «Здравствуйте», и вперёд с песней.
Елена Николаевна марширует, затем прислушивается к доносящимся издалека голосам.
Первый голос. А трудно сниматься в кино?
Второй голос. А Доронину живую вы видели?
Третий голос. Что за платье напялила, а? Все насквозь, ха-ха!
Первый голос. И как это не стыдно в таком срамном виде в кине появляться?
Елена Николаевна. Кто-то постучал в окошко, кто-то в дверь. А кто-то в стену! И занавески задёрнуты были наглухо, но я всё равно спряталась за печку. (В зал). «Не так-то просто быть звездой». (Пауза). Очень хотелось есть и пить. Но водой по глупости не запаслась, а за ней нужно было идти к колодцу. Пробираться сквозь эту толпу? Кошмар! (Пауза). До ночи я, как загнанный зверь, сидела в своей норе. А рядом бродили кони и люди. Кони тихо ржали, а люди разговаривали. Отчетливо прослушивалось каждое слово. Скорее всего, люди не заботились о том, чтобы я ничего не слышала. Я для них перестала быть человеком – лишь абстрактной звездой, парящей где-то там, на небе.
Елена Николаевна присела на край кресла и сделала вид, что затаилась. Вновь послышались голоса.
Первый голос. Откуда, говоришь, она приехала? Из города? А-а-а. Чего к нам прилупила? Неспроста, неспроста. Что это за платье, сильно открытое, она напялила на себя?
Второй голос. Не платье это было. Сарафан! Ленка Степанова себе уже такой шьет.
Третий голос. Нет, не сарафан. Комбинашка! Точно, тетка Олимпиада говорила, что комбинация.
Второй голос. Ну, и училка! Скачет в кине перед всем народом голышом. Смотреть противно!
Первый голос. Что «противно»? На себя посмотри!
Второй голос. И что?
Первый голос. Ты сама-то лучше?
Второй голос. Ну?
Первый голос. Так же шмоналась под заборами. Всегда шмоналась! И в девках шмоналась!
Второй голос. А тебя просто никто не хотел! Толстозадая! Толсторожая! Толстоногая! Свинья-корова-лошадь!
Первый голос. А-а-у-у-у…И-и-и-и.
Послышалось энергичное шуршание.
Третий голос. Не плачь. Успокойся.
Второй голос. Почему, почему так сказали? И-и-и-и…
Третий голос. Успокойся. Это сгоряча. Нормальный у тебя зад. Не бери в голову!
Второй голос. Почему, почему она так сказала, и-и-и… что меня в селе никто не хоте-е-ел?
Инна Колотушкина прыскает и хлопает в ладоши.
Елена Николаевна. Еще несколько дней пришлось изрядно помучиться. Мое появление в окне собственного дома еще вызывало аплодисменты. Но с каждым днем их становилось все меньше и меньше. Все реже за мной ходили по пятам любопытные чиршане. Все проходит. (Пауза).Однажды в выходной ко мне пришел завклубом Дима Кузьмичев. «А в каких фильмах вы еще снимались? Скажите, мы их привезем. У нас план горит, может, поможете нам по-свойски, а?»
