Елена Николаевна. Ладно, буду отправлять двоечников в секцию бокса. (Смеётся).
Клавдия Филипповна. В деревне? Там его нет.
Елена Николаевна. Увы.
Клавдия Филипповна. Но, значит, там он и не нужен. Там есть что-то другое. Нужно просто понаблюдать и сделать выводы. Ведь не случайно же люди живут именно в этом месте, а не в другом!
Елена Николаевна. Вы не меняетесь с годами. Так же любите всё усложнять.
Клавдия Филипповна улыбается и согласно трясёт головой.
Клавдия Филипповна. Как говорил один очень (поднимает вверх палец) сложный человек: «Если вы знаете жизнь, дайте мне свой адрес».
Обе смеются.
Елена Николаевна. А я дам. Свой деревенский адрес! Как приеду – отпишу.
Клавдия Филипповна отмахивается.
Клавдия Филипповна. Лучше уж ты ко мне наведывайся. Ноги мои (кивает вниз)… э-эх! Поздно пить боржоми…
Елена Николаевна. Опять отекают? Не влезают ни в одни сапоги? Но я ж приносила ботинки!
Клавдия Филипповна. Спасибо, Леночка, спасибо тебе и маме твоей! Только эти боты я берегу. Как зеницу ока! Суконные. С умом следует надевать. В деревни разные – ни-ни. Где я потом такие достану? Да коротенькие, да всегда на мои топотуны влезут! Чудо, а не боты!
Елена Николаевна. Ой, будет Вам! У моей мамы родительница одна на базе работает, что хочешь достанет. Мама её дочку на фортепиано учит.
Клавдия Филипповна. (Вздыхает). Нет уж. (Оглядывается на Елену Николаевну, потом на стену, из-за которой опять раздались звуки фортепиано). Кстати, не думала я, что мама твоя в музыкальное училище пойдёт. Языки ей давались. Сестричка ж её по-французски как по-русски говорила.
Елена Николаевна. И бабушка тоже!
Клавдия Филипповна. А ты?
Елена Николаевна. En tant que chien , je comprends, mais je ne le dis pas.
Клавдия Филипповна рассмеялась.
Клавдия Филипповна. (Переводит). Как собака… (Скороговоркой). Понимаю, но не говорю. (Наливает себе остывший кофе). А я в школе английский учила. В институте меня, ой, как ругала преподавательница!
Елена Николаевна. Акцент не лондонский?
Клавдия Филипповна. В грамматике была (покрутила пальцем у виска).
Елена Николаевна (иронично). Будет заливать-то. Я ж знаю, что у вас диплом с отличием.
Клавдия Филипповна (быстро). Это недоразумение!
Обе хохочут.
Елена Николаевна. «Я знаю, что ничего не знаю». Тётя моя любила это повторять, когда ругалась с завучихой. Та слыла полиглотом, любила внезапно заявляться во время уроков и прямо на французском выговаривала тёте при всём классе все её недочёты. Типа, кто поймёт, тот герой. Тётя сердилась, но завучиху уважала. Ведь та преподавала не языки. Физику! (Будь она неладна…) (Разводит руками). Не Эйнштейн я. (Крутит пальцем у виска).
Клавдия Филипповна понимающе хихикнула, затем оживилась.
Клавдия Филипповна. С нашими учительскими начальниками не соскучишься!
Елена Николаевна (в зал). История первая. «Завуча – на мыло!»
Клавдия Филипповна встаёт и подходит к краю сцены. На заднем плане гаснет свет, освещая лишь край.
Клавдия Филипповна (в зал). Быть начальником – значит обречь себя на вечные хлопоты. С другой стороны – почувствовать себя значительным человеком. Из женщин особенно рьяно занять должность повыше стремятся те, кто в полной мере не испытал головокружительный женский успех. Из любого правила (как правило) есть исключения, но все же пресловутое множество дам-руководительниц – неудачницы.
Поверьте, завуч – собачья работа! Сколько нервов, сколько времени требуется! Составлять расписание – сущая каторга. Но конкурс на замещение столь обременительной должности на удивление всегда большой. Назначили завучем – значит, заметили, оценили. Пусть ты будешь самым плохим завучем в мире, но ведь за-ву-чем! Стоял, вроде как, на ступеньку выше других. И внуки с гордостью в голосе обронят потом: «А наша бабушка была завучем в школе». Но в целом отношение к школьному повышению по службе созвучно армейской поговорке: «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора». Одна моя приятельница, химичка и на работе и в жизни, на педсовете обожала рисовать на тетрадном листке человечка с петлей на шее. Кульминацией ее художественного творчества становилось медленное пририсовывание на теле жертвы таблички, на которой злорадно выводились пять ненавистных букв – «завуч». Тогдашняя завуч Марина Леонидовна была женщиной хорошей, но – с придурью. Однажды первую смену – а это четыреста человек! – задержала возле центральных школьных дверей и пропускала по одному, властно вопрошая: «Что читаешь?»
Отвечали, кто во что горазд. Первоклашки испуганно лопотали про букварь. Другим было посложнее. Кто-то из старшеклассников брякнул: «Колобок!» и – аллюром по школьному коридору. « Ве-е-рни-ись!» (Марину Леонидовну просто так не обойдёшь – не объедешь).
Самое интересное – допросу подвергались и учителя. Но они были вконец испорчены образованием, слышали и о Набокове, и о Голсуорси, и о Жоржи Амаду, поэтому отвечали с великой легкостью. Правда, услышав в очередной раз «Лолита», Марина Леонидовна поморщилась (такое впечатление, что эту книгу читали коллективно – все вместе и в одном помещении).
На педсовете Марина Леонидовна подвела итоги своих исследований, поразглагольствовала на тему «Пища для ума», предположила, что теперь с ее помощью вся школа наконец-то задумается над собственным невежеством, и, прежде чем она произнесла долгожданное: «Все свободны», ее «повесили».
Звучит музыка. Клавдия Филипповна танцует скорбный танец. Но вот звуки затихают.
Клавдия Филипповна. Трудно быть завучем. Никто не любит, все лишь злословят и боятся. Организовывать людей, распутывая клубки сложных человеческих взаимоотношений, – особое искусство. Более того, это искусство сильных духом.
Если ты слабак, будешь болезненно реагировать на склоки за твоей спиной, бесконечное недовольство (руководством всегда недовольны), работа проедет по тебе как танк – раздавит и не заметит. Отделять зерна от плевел, знать, где отступить, а где проявить холодную настойчивость – вот что важно, но это лишь удел избранных.
Клавдия Филипповна торжественно подняла руку вверх, замерла. Затем резко опустила руку.
Клавдия Филипповна. Случилось невероятное! Самое забитое существо в сто двадцать восьмой школе стало завучем. Эту новость принесла на хвосте Лариска Стремянина, моя соседка по подъезду: « Представляешь, Коровину командиром назначили!» Неоднократно я слышала тихие презрительные россказни про тихоню Коровушку, но сегодня – сверхпрезрительный восторг.
Я видела как-то эту учительницу, и обратила на нее внимание только потому, что Лариска толкнула меня в бок, смотри, мол, вон наша «ни рыба — ни мясо» катится. Коровина выглядела лет на сорок (хотя нам, двадцатилетним, этот возраст казался символом увядания). Она была довольно стройная, с бесконечной заботой на лице, мать троих детей как никак. Явно блистала в юности. Но, как говорится, ничто не вечно.
За что так недолюбливала Лариска эту Коровину, прояснилось лишь спустя годы. Дело в том, что Коровинский организм, в отличие от Ларискиного, работал бесперебойно и был готов к оплодотворению в любую минуту. И оплодотворялся!
Коровину звали Серафимой Ильиничной. Ее предмет числился в разряде самых важных – математика. Предметником она считалась средним, а классным руководителем – просто никаким. Вальяжная, неповоротливая, Коровушка и есть. Лариска бледнела и краснела при одном упоминании имени своей завучихи. Фыркала: «А наша-то, на урок ко мне приперлась. Сидит, слушает с таким вниманием, будто я детей членов правительства обучаю! Можно подумать, что-то понимает».
Конфликт зрел. И настала минута, когда Лариска с уроков – прямо ко мне домой и на весь подъезд: «Зарезала корову!» (Пенсионеры не замедлили осчастливить своим присутствием лестничные клетки). А потом разразилась сбивчивыми речами.
Клавдия Филипповна принялась в лицах показывать свою подругу.
Клавдия Филипповна. « Она пришла ко мне на урок и уселась. Могла бы предупредить! Что за облавы? Что она себе позволяет? Не буду вести урок. У меня стресс! В классе хозяин – учитель. Я – главная! А она давай ещё и выделываться! Так я ей тетради в лицо швырнула и сказала: «Вон!» В коридоре, конечно, сказала и не при детях. Что я, совсем, что ли? Довела меня до слез. Сорвала мне урок». Ну, и типа, начальник должен облегчать жизнь подчиненным, а не усложнять.
