– Прихожане! – громко объявил с вершины алтаря-пирамиды настоятель храма, когда под сводами храма застыл, затухая, бронзовый звон колокола. – Полночь. Полнолуние. И все вы знаете, что это значит. Ночь псоглавцев. Каждый из вас пришел сюда сегодня, чтобы веселиться и плясать изо всех сил, дабы мощь нашего единения и неисчерпаемая энергия жизни отпугнули богомерзких оборотней, как это было вчера, и позавчера, и еще множество полнолуний до этого! Если же стены Святой обители не защитят нас в этот трудный час, то, надеюсь, каждый из вас веселился как в последний раз. Слава Жизни! Слава Всевышнему!

Жрицам наконец удалось избавиться от своей тяжелой ноши – мешки были опрокинуты, и их содержимое в виде сыпучего серого вещества наполнило чашу. Девушки спешили побыстрее спуститься по лестницам обратно на вершину алтаря, все, кроме «везучей», что держала факел. Разжав ладонь, она отпустила свою ношу. Невероятно яркая вспышка всех оттенков радуги, поглотив жрицу, озарила храм, мое остывшее сердце заколотилось с новой силой, но этой силе не было выхода, ведь барабаны молчали, а речь настоятеля поселила в душе тревогу. Ослепленная вспышкой жрица, на ощупь, пошатываясь, спускалась по лестнице, ей помогала пара мужчин-барабанщиков, кто-то перешептывался, но большинство душ молчали, затаив дыхание. За окнами храма сверкнула молния. Порывы ветра обрушивали на разноцветные витражи храма каскады крупных дождевых капель. Вслед за вспышкой молнии ударили раскаты грома, плотно набившиеся в обитель тела дрогнули в едином порыве.

– Эй! – спросил я рыжую, которая до сих пор тусовалась неподалеку. – Какие еще псоглавцы, это что, правда?

Очередная вспышка молнии осветила тощую, разукрашенную красками холи физиономию рыжей, на мой вопрос сполна ответили ее полные холодного ужаса, черные зрачки. Откуда-то издалека, с улицы, в храм ворвались истошные человеческие крики. Мое тело нагрелось, словно внутри него затопили печь, а спустя секунду будто бы покрылось инеем. Я буквально видел, как из пор на поверхность кожи выступает пот, сердце сковало льдом, а голова отказывалась верить в происходящее. Если вам когда-то грозила смертельная опасность, вы понимаете, о чем я. Такие моменты суицидники называли «отключкой». В отключке торчок забывал, что уже мертв и находится за чертой, душа предавалась первобытному ужасу и не могла достучаться до своего светлого, бесстрашного и вечного начала.

Древний страх загнанной стаи овладел толпой, и все мы ринулись к барной стойке, но не чтобы пропустить по стаканчику, а с целью взобраться на казавшуюся безопасной возвышенность алтаря, ближе к чаше настоятеля. Давление в воротах храма усилилось, там теперь царила смертельная давка, но и ближе к алтарю ситуация была немногим лучше. Я молился всем богам, лишь бы не потерять равновесие в несшем меня потоке тел. Я отчаянно вцепился в ремень рыжей, она впилась мертвой хваткой в повязанную у меня на бедрах куртку.

– На этот раз танцы не отпугнули тварей! Милосердный Господь да помилует нас! – объявил настоятель. – Кара небесная! Прочь от ворот, грешники! Дайте шанс спастись тем, кто еще может!

После начала давки в моей голове не пронеслось ни одной мысли, будто бы мозг забыл все слова разом. Внезапно меня наполнили холодное спокойствие и расслабленность, мы с рыжей медленно скользили вместе с людской массой, которая каким-то чудом «выплюнула» нас в овальный проем в конструкции бара, где, с небольшим запасом, был установлен постамент для статуи ангела. Тяжелые цепи звенели под сводом храма, массивные деревянные ворота медленно сходились, я наблюдал лишь верхушки их сближавшихся створок и был рад, что не вижу ужасов, творившихся ниже. Зажглась новая вспышка молнии, я поднял голову и только тогда заметил, что статуя ангела сжимала в мраморных руках заряженный армейский пулемет.

– Вторая половина двадцатого века! – впервые произнес я после начала массовой паники.

Рыжая только хлопала глазами. Пригнувшись, она с отчаянным видом вертела головой из стороны в сторону.

– «Эм шестьдесят», – сказал кто-то сверху.

Я поднял голову и увидел небритую физиономию черноволосого, облаченного в монашескую мантию бармена, который устроился прямо за статуей, усевшись на стойку и свесив ноги. Он улыбнулся и спросил меня:

– Ты ведь тоже видишь пулемет?

– Да. Ты умер? – спросил я беззаботного бармена, карабкаясь к нему на барную стойку.

– Ну да.

– И я тоже. Давно?

– Я не знаю, когда ты умер.

– Я имел в виду…

– Да я понял. Пару дней назад я вышел из леса, увидел храм. Настоятель сказал, что им нужны работники. Я думал, будет весело. Потом узнал про оборотней.

– Что не ушел?

– В мир, кишащий оборотнями?

– Не помнишь, кем был в жизни? – спросил я бармена, помогая рыжей забраться к нам, на стойку, чтобы ее не унесла прочь река из человеческих тел.

– Я с трудом понимаю, что такое «жизнь» сейчас, – сказал бармен. – И слово какое-то странное. Ты только вдумайся – «жизнь». Как будто название руды. Что-то мутное вспоминается, но я даже не хочу в это углубляться, помню только, что там меня все очень заколебало.

– Это точно, – сказал я и улыбнулся. – Айро.

– Макс. Да, меня звали Макс, – сказал бармен, поднялся на ноги и шагнул на постамент статуи. Балансируя на носочках, он обнял ангела сзади. Подхватив пулемет, он приподнял его и пронес над головой статуи, в этот момент руки Макса дрожали от напряжения.

– Я просто вышел из леса, понимаешь? – говорил бармен. – Откуда я знаю, может, эти оборотни убивают меня уже целую вечность, и я снова все забуду, окажусь здесь, увижу храм…

– Ты мог завязнуть, – сказал я Максу, пока тот ловко осваивался с оружием. – Ворота закрылись. Может, обойдется. Оборотни. Что за пипец, вот скажи мне? Занесло же!

– Да уж. Неприятная ситуация.

– Всевышний услышал мольбы грешников и даровал нам путь к спасению! Вооружайтесь и славьте Всемилостивого! – горланил настоятель, указывая на вооруженных ангелов, пока его не сшибло с ног что-то черное, быстро, словно тень, мелькнувшее в полумраке.

– Ну-ка, метнись к той статуе! – крикнул мне Макс, пока я рассматривал разбитый витраж, через который внутрь храма проникали все новые и новые черные, косматые фигуры.

Они, как пауки, без проблем ползли по стенам, а я бежал по барной стойке, пока из-за смерти настоятеля приостановился поток людей, искавших спасения на вершине алтаря. На раскинутых в стороны руках приветствовавшего прихожан ангела висели три пулеметные ленты, которые вскоре оказались перекинутыми через мою шею. Черная собачья морда твари, убившей настоятеля, показалась с вершины алтаря, Макс достал ее очередью из пулемета. Обезумевшие люди, с таким трудом взбиравшиеся на пирамиду, хлынули теперь обратно. Обвешанный пулеметными лентами, после сильного толчка я потерял равновесие и провалился под барную стойку. Ожидая встречи с гранитным полом, я приземлился на что-то относительно мягкое и грохнулся на спину. Тело сотряслось, кишки отбило, словно молотком. Я не мог пошевелиться от боли и просто лежал, наблюдая, как под высоким куполом ползают черные силуэты оборотней, растерявшихся от изобилия добычи. Надо мной мелькала промежность за промежностью – прихожане продолжали бежать прочь с алтаря, перепрыгивая проем между нижним ярусом пирамиды и барной стойкой. Несколько минут – и рабочая зона для веселых барменов превратилась в боевой окоп, куда я завалился, словно трусливый солдат, надеявшийся перележать пекло в каком-нибудь отстойнике, пока на поверхности гремят пулеметы и рвутся бомбы. Пулемет и правда был. Бомбы только на подходе. Вид мне заслонила появившаяся сверху пятнистая собачья морда, на мое лицо упало несколько капель горячей, смердящей гнилым мясом слюны. Пятипалые лапы острыми когтями впились в древесину стойки, ухмыляющаяся гиена смотрела мне прямо в душу хищным взором. Я ощутил готовность быть убитым, породнившую меня с мерзкой тварью, а уже через секунду, когда гиена оголила клыки, – ужас и протест, настоящую истерику, которую прервал оглушительный грохот. Мой череп наполнил тяжелый вакуум, мутные звуки с большим трудом проклевывались сквозь зависший в барабанных перепонках, чужеродный, высокочастотный свист. Я успел перекатиться вбок, практически лишенный слуха, я всем телом почувствовал, как мускулистая громадина ударила в гранитный пол храма. Оборотня уложил короткостриженый чернокожий бармен в темно-коричневой монашеской рясе. Он оперся о стойку спиной и что-то говорил мне, дымящаяся гильза катилась по полу, над нашими головами мелькали люди. Бармен вкручивал мокрое вафельное полотенце внутрь бутылки, пока его быстрые глаза старались уследить за каждой мелочью в творившемся хаосе. Я постучал двумя пальцами по мочке уха, бармен округлил белки глаз и сделал жест указательным пальцем: «Щща, погоди!» Достав между ящиками алкоголя маленькую зеленую бутылочку, он протянул ее мне. Вкус оказался горьким и жутко терпким, зато в ушах мгновенно потеплело, стало даже горячо, а спустя пару секунд в сознание вновь ворвались истошные крики, гром пулемета и звериный рев.