– Ээй, – теперь перебивает он, прожевывая свой ролл. – У мужиков тоже голова болит вообще-то. И часто как раз из-за женщин.

Весело ему, а мне вот нет.

– Да у большинства мужчин голова – это просто кость, потому что думают они другим местом. А кость не болит, пока ее не сломаешь.

– Так ты феминистка! – делает он вывод, все еще смеясь.

– Не радикальная. Я – за равенство возможностей и прав, но сохранение женственности. Нужно искать баланс, не люблю крайности.

– То есть, феминистка версии «лайт». А так и не скажешь…

И вдруг предлагает:

– Так, может, тогда и платье снять, если оно неудобное или как-то ограничивает твои права?

Ухмыляется, довольный собственным остроумием. Красивый, гад!

– Ха, – я зажимаю палочками очередной ролл. – Есть суши голяком – это уже слишком, не находишь?

– Не пробовал, но уверен, что с тобой мне понравится.

Он произносит это излишне тягуче и всматривается в мое лицо, пытаясь уловить реакцию, но я непробиваема – собрана и серьезна, как никогда.

– А ты уверен в себе, – констатирую я, допивая вино.

Я и съела-то в общей сложности всего пять роллов, но чувствую, что наелась. То ли от суточного голодания, то ли от стресса, но мой желудок сжался и не желает принимать пищу. Зато вино заходит на отлично. Никита заказывает еще один бокал. Выпиваю его практически залпом, смелею и решаю больше не ходить вокруг да около:

– Давай попросим счет, Никита Александрович, и поедем уже к тебе домой.

От удивления он даже рот открыл.

– А пить ты совсем не умеешь, да?

– Я предупреждала, но сейчас не об этом. Через час в твоем доме начнется вечеринка, у меня есть приглашение, а тебя там ждет твоя девушка и по совместительству – «Мисс Краснодарский край» Юлия Третьякова.

Он приподнимает одну бровь и слегка прищуривается. Русло, в которое зашла наша беседа, ему явно не нравится.

Зато меня прямо распирает:

– Как интересно получается! Организатор конкурса – холдинг Гордиевского, выигрывает его невеста Гордиевского, и корону на нее надевает сам Гордиевский! Уверена, из твоих рук она предпочла бы кольцо, но это дело времени, не так ли?

Это один-ноль в мою пользу! Чувствую себя на высоте, потому что знаю о нем все, тогда как он обо мне – ничего, кроме имени.

– Не так. Ну, не совсем, – уточняет он и снова улыбается – весьма самодовольно.

Не понимаю, что его так веселит, но все равно не торможу. Второй бокал вина на пустой желудок сделал свое подлое дело – уверенность в себе зашкаливает.

– Вообще-то, это называется коррупция! В любой европейской стране результаты уже оспорили бы. Но мы не в Европе, тут все на договорняках, и людей за дураков считать – это норма. Самому не противно?

– Полегче на поворотах, – предупреждает он, и я, наконец, слышу в его голосе неприятную нотку металла. Удалось-таки расшатать, молодец.

Упиваясь собственной смелостью, продолжаю:

– Юля – бесспорно красивая девушка, но в конкурсе талантов была вообще никакая, иностранных языков не знает, да и пластики ей не хватает. Словом, на мой скромный взгляд, были куда более достойные конкурсантки. Проблема в том, что все они – не девушки Гордиевского младшего.

Я театрально развожу руками и поджимаю губы, а он щурится и цедит:

– К счастью или несчастью, но у меня может быть только одна девушка. И я средний Гордиевский вообще-то.

Теперь он явно злится, а я веселюсь.

– Только одна, ага. Да я сразу поняла, что ты моногамен, это ж видно невооружённым глазом.

– Как хорошо, а я вот с первого взгляда не разглядел в тебе язву, хотя таких обычно вижу издалека, – отражает он.

– Свояк свояка видит издалека! И я – не язва. Просто кому-то здесь правда глаза колет!

– Кто-то здесь выпил лишнего и теперь корчит из себя праведницу.

– А что, если этот «кто-то» заявится на твою закрытую вечеринку и во всеуслышанье объявит, что твоя Королева ненастоящая? А что, если я все желтые издания обзвоню и правду расскажу?

Нет, меня конкретно несет.

– А давай! – предлагает он с вызовом. – Особенно мне нравится идея с афтерпати. Слухи о нашей семье – дело обычное, пресса и без тебя грязь найдет, а вот устроить шухер на приеме для своих – это сильно, для этого стальные яйца нужны.

– Думаешь, мне слабо? – я все еще изображаю изумление, но на самом деле уже реально хочу закатить этот тупой скандал.

– Уверен, – хмыкает он, чем окончательно выводит меня из себя.

– А не слишком ли ты уверенный, средний Гордиевский? В могуществе своей семьи, в безнаказанности за договорняки, в собственной неотразимости, в конце концов? Даже в том, на что способен совершенно незнакомый тебе человек. Ты же ничего обо мне не знаешь!

– Узнаю! – теперь он говорит басом и смотрит угрожающе.

Наша внезапная перепалка переросла в реальную ссору, а ругаться я слишком не люблю.

– Все, что я выпила и съела, оплачу.

Я вскакиваю из-за стола. Лучше уйти прямо сейчас.

– Здесь не нужно платить, запишут на мой счет, – небрежно бросает он в ответ и тоже поднимается.

– Нет, я против. Это гендерное неравенство! – почти выкрикиваю я и в этот момент чувствую себя реальной феминисткой.

Никита смотрит недобро, почти исподлобья.

– Свою часть счета я оплачу сама, – повторяю я, но уже не так агрессивно, потому что он огибает стол и приближается фактически вплотную. Я слышу, как надсадно он дышит, и замираю, потупив взгляд в пол.

– Мы привлекаем лишнее внимание, лайт-версия, – предупреждает, понизив голос, и берет меня под локоть. – Давай договоримся так: сейчас ты мило улыбнешься, мы вместе выйдем из ресторана, сядем в машину и там спокойно закончим разговор о несправедливости, феминизме и моей неотразимости.

Смотрю на его крупную загорелую руку. Замечаю массивные часы на запястье: сто процентов – швейцарские. Совершенно не разбираюсь в дорогих часах, но по этим сразу видно, что стоят они, как крыло Боинга.

Крепкая хватка его теплой ладони мне приятна. А от него самого пахнет так умопомрачительно, что по телу табуном бегут мурашки. На мгновение я словно переношусь в момент нашего первого тактильного знакомства и даже прикрываю глаза.

Эх, почему же ты оказался этим козлом Никитой Гордиевским! – с досадой думаю я и поднимаю глаза.

Наши взгляды встречаются и цепляются друг за друга – мы зависаем. Время стопорится, пространство вакуумируется.

В ресторане играет тихая музыка, но я ее больше не слышу. За столиками сидят посетители, ходят официанты – не вижу никого. Я вообще ничего не чувствую! Есть только он, его рука на моем предплечье, его глаза и легкий след от дыхания на моей коже.

Кажется, это называется наваждением, и я сбрасываю его первой:

– Договорились, но счет возьми, я с тобой потом рассчитаюсь.

– Еще как рассчитаешься, – ухмыляется он, крепче сжимает пальцы вокруг моего локтя и ведет к выходу.

Так и довел ее, босую, до машины. За дверью ресторана она безрезультатно попыталась вырваться, но я только сильней сжал ей руку. Ее заметно потряхивало, да и меня то и дело пробивало дрожью – напряжение зашкаливало. Выбесила эта девчонка своим нетрезвым феминизмом, подколками про Юлю и обвинениями черт знает в чем.

Я этим гребаным конкурсом красоты вообще не интересовался и знать не знал, кто там с кем и о чем договаривался. Светские мероприятия и связанная с ними мишура напрочь отсутствуют в зоне моего внимания, других проблем хватает. Теперь понимаю, что отец спонсировал мероприятие под Юлю. Очевидно, по ее просьбе. Ну и хрен с ним, на самом деле! Какая вообще разница, кто победил на местечковом конкурсе красоты?

Не доходя каких-то пару шагов до машины, Соня заявляет:

– Я с тобой никуда не поеду!

– Да ладно? А как же твое разоблачение века? Ну уж нет! Назвалась груздем – полезай в лукошко, – и взглядом указываю на переднее сиденье.