Стук в дверь. Виктор открывает, на долю мгновения ожидая увидеть рыжие вихры мальчика. Но на него исподлобья хмурится черноволосая девочка. Ах да, вспоминает Виктор, мальчик же погиб. Он смаргивает и опирается на дверной косяк, ища равновесия, потому что в голове его плавает туман и тонкая пленка словно отделяет его от остального мира.

– Ах, у нас снова копченая селедка, – произносит он с наигранной веселостью, разглядывая погнутый, весь в зазубринках серебряный поднос. Разваренные тушки в гангренозных побежалостях, три мутных глазка слепо глядят на него. Он указывает рукой на стол. – Пожалуйста, поставь туда.

Девчонка уже собирается удрать, но Виктор хватает ее за руку.

– Погоди-ка, – говорит он, вытаскивая бумажник. Протягивает девчонке толстую пачку «мзды», призванной утихомирить его совесть. – Этот мальчик, что умер…

– Уилбур. Мой двоюродный брат. Его нашли этим утром, – девчонка опускает голову.

– Вот и замечательно! – Он гадает, куда положили мертвое тело. В неверном предутреннем свете его, до носа и ушей облепленного грязью, наверняка везли на той же самой подводе.

Кажется, глаза девчонки, и без того заплывшие от слез, сужаются совсем в крохотные щелочки.

– Это еще большая удача, что тело нашли и есть что хоронить, – торопливо произносит Виктор. Он прокашливается и пихает кредитки в руку девочке. – Я желал бы поучаствовать в тратах. И чтоб денег на похороны не жалели. Вот, наймите плакальщиков, пусть встанут у его двери. И чтобы все попышнее. Чтоб с почестями и по первому разряду, как для герцога!

Ребенок смотрит на него снизу, прижимая к груди деньги, как прижимала бы драгоценное существо. Потом сжимает их в кулаке и отступает назад. Виктор слышит ее шаги на лестнице, сначала осторожные, потом ускоряющиеся, и вот их топот разносится по всей гостиничке.

Виктор быстро одевается, бежит по улице к лавке, торопясь проведать свое бесценное сокровище. День выдался погожий, в ясном небе обрывками кружев мечутся чайки. В воздухе тянет гнилью от разлагающихся моллюсков и водорослей, сваленных в кучи, над которыми хлопотливо жужжат тучи мух. Юные девицы громыхают корзинами с дьяволовыми когтями и окаменелыми позвонками. «Пенни за штуку», – выкрикивают они, но Виктор расталкивает их, презрительно фыркает на их жалкую мелочевку с высоты своей великой находки. Разве он мог вообразить, какую громадину ему посчастливится откопать, какая великая слава обрушится на него. Plesiosaurus V. Crispus. Он берется за дверной молоток. Стучит три раза. Тишина. Его внезапно окатывает паникой, что его сокровище украли и что вот-вот продадут, выдав за свое, а его оставят с носом. Он стучит громче, потом колотит в дверь кулаком. За дверью слышится шевеление.

– Терпение, мой друг, – говорит из-за двери лавочник. Дверь открывается, лавочник разглядывает Виктора. – У вас все в порядке, сэр?

Виктор только кивает и бегом устремляется к погребу. Он ждет не дождется снова оказаться подле своей находки, коснуться холодного ласта, прижаться головой к темным ребрам грудной клетки. В сумраке мало что видно: окна в лавке занавешены, лишь из-за угла светит одинокая свечка. Он чуть не кубарем скатывается с лестницы, к ладоням липнут кристаллики рассыпанного на ступеньках сахарного песка. С потолка капает вода.

– А вот и ты, – выдыхает Виктор. Лавочник со свечкой чинно спускается следом.

Этот добряк согласился приютить чудесное создание у себя в погребе, пока – пока что? Будь сейчас сезон, в городке отдыхала бы масса ученых джентльменов и они просветили бы Виктора, как поступить с находкой, а может, даже сами подтвердили бы ее подлинность. Сам Виктор не знает, какие шаги ему предпринять; все, что ему остается, – это ждать ответа от Королевского общества, ждать их ученого посланца, они же обязательно кого-нибудь пришлют. А потом, он уверен, Общество как-нибудь устроит перевозку его громадины в Лондон, ведь только в столице может начаться настоящая работа.

Виктор велит принести ведерко с водой и щетку и тут же, не выходя из душной промозглой сырости погреба, начинает очищать остов чудовища. С трудом выковыривает застрявшие между зубами остатки его доисторической трапезы, смывает грязь с треснутого края черепа. Молотком осторожно отбивает застрявшие среди позвонков камешки. От погреба веет пороховой серой и сырой землей, это отдает свои запахи скелет, впервые за тысячелетия выставленный на свет божий. Кости почти почернели и гладко отполированы, но он все равно обмакивает тряпицу в масло и натирает их медленными круговыми движениями. Никогда еще он не прикасался к чьему-нибудь телу так нежно и трепетно. Он вспоминает, как в ночь их первого с Мейбл соития он лежал рядом с ней, а она посапывала во сне с размеренностью тикающих часов. Он все еще не мог поверить, что она теперь принадлежит ему, что отныне их соединяют нерушимые узы. Он задержал руку над ее плечом, страстно желая придвинуть ее поближе к себе, дышать ею, сжимать в объятиях. Но единственное, что он познал из любовной науки, – животный натиск. Наутро он все-таки взял свое, его тело врезалось в ее с силой поршня. Когда все закончилось, он отодвинулся от нее, распластавшись на матрасе и пытаясь побороть бурливший внутри стыд.

На протяжении дня к нему в погреб наведываются разные джентльмены. По большей части доморощенные ученые, потом является мальчишка из ведущей местной газеты, и еще другой, из местного журнала. Они притаскивают линейки и штангенциркули, замеряют длину зубов чудовища, толщину ребер, длину плавников. Один знаток соглашается, что это действительно плезиозавр, но неизвестного до сих пор вида. И да, одобрительно кивают все, поразительно, что остов в такой целости.

– Кажется, – добавляет один джентльмен, – что оно сдохло не больше года назад. И совсем недавно скелетировалось.

Виктор только кивает. Впервые в жизни он замечает, что не может подобрать нужных слов для ответа.

– Господи! Вы что, простыли? Вы весь дрожите.

– Что вы, ей очень даже тепло, – отвечает Виктор, с кончика его носа срывается капля пота.

Смех.

– Какой вы, однако, остряк. – И сразу озабоченно: – Сэр! Мистер Крисп! Ваши зубы. У вас зубы стучат.

Он чуть не подпрыгивает от неожиданности. Он и не думал острить; он решил, что гость обращается к его громадине. Лишь теперь Виктор слышит, как стучат его зубы, как больно у него в горле. Им овладевает неодолимое желание улечься на верстаке и свернуться калачиком под боком у своей громадины.

– Сэр!

Голоса доносятся до него как сквозь туман. Он пристально смотрит на громадину. На своего Plesiosaurus V. Crispus. Нет, звучит слишком бездушно. Надо бы добавить к нему что-то индивидуальное, вроде клички, что ли. Уилбур вспыхивает в его сознании, но он никак не вспомнит, где слышал это имя. Вдруг Виктор отшатывается, в страхе закрывает рукой рот. Как же он не заметил раньше?! Череп у его громадины малюсенький, размерами с детскую головку, во все стороны разбегаются тонкие, как волоски, ржавые трещинки – ни дать ни взять остатки рыжей шевелюры, вот руки есть, а вон даже тонкие мальчишеские пальцы! Кожа бледно-розовая и…

– Да что с вами такое, сэр? – Джентльмен трогает его за рукав. – Мистер Крисп…

– Черепная коробка, – в ошеломлении шепчет Виктор. – Совсем как у ребенка…

Он видит, что джентльмен бочком отходит от него, в смущении оправляя на себе одежду. Подхватывает свой кронциркуль и осторожно обращается к Виктору.

– Череп, – произносит он на удивление ровным тоном, – напоминает формой крокодилий. Передняя часть почти треугольная, височные отверстия у данного вида более узкие, чем у других, уже известных нам, нёбные кости довольно толстые. Мало что в этом черепе, – он покашливает, – скажу даже, вообще ничего нет такого, что напоминало бы черепную коробку детеныша Homo sapiens.

Виктор тупо кивает. Воздух застревает в его легких, он отчаянно старается не дать себе завалиться вперед.