– Я должна узнать, ЧТО скрывает мисс Коннолли, и почему старуха запретила посещать ТЕ комнаты.

Она резко встала и решительно направилась к лестнице. Включив фонарь, мисс Мур начала подниматься по ступеням. Взобравшись наверх, временная хозяйка очутилась в длинном коридоре, отделанном панелями из почерневшего от времени дерева. По двум его сторонам находилось четыре двери. Осторожно ступая по деревянному полу, который слегка постанывал от каждого шага незваного гостя, Эслинн подошла к первой двери и слегка толкнула ее. Увы, она оказалась запертой на ключ. Следующие две были также закрыты. Раздосадованная этим открытием, постоялица хотела уже вернуться в гостиную, но неведомая сила едва ли не подтолкнула ее к последней комнате. «Сюда! – пронеслось у нее в голове. – Иди сюда! Я здесь!»

Тревожное предчувствие беды, не перестававшее терзать ее с первого момента знакомства с этим домом, нарастало с каждый секундой. Но тем не менее мисс Мур приняла решение довести дело до конца и бесстрашно толкнула дверь. Она, как ни странно, оказалась открытой. Войдя в комнату, оказавшуюся хозяйской спальней, молодая женщина начала неспешно осматривать ее, выхватывая из черноты лучом фонаря то изящную мебель, отделанную цветастым шелком, то туалетный столик, на котором стояла ваза с живыми цветами, то двуспальную кровать с балдахином в цвет мебели, то старинный резной комод, на котором стояли выцветшие фотографии людей в старинных одеждах и красивая шкатулка. Над ним висела какая-то большая картина. Осветив ее фонарем, Эслинн вскрикнула от неожиданности. Увиденный портрет поверг молодую женщину в неописуемый ужас, ибо со стены на нее надменно смотрела, не сводя с гостьи фиалковых глаз, ТА САМАЯ дама из сна. Миссис Мавелла ОʼБрайен…

Глостершир, 1848 год

Баронет Джон Эвелин скончался той же ночью, не приходя в сознание. Все усилия местного врача были напрасны. Ожоги кожи и дыхательных путей оказались гораздо серьезнее, чем показалось на первый взгляд.

– Мне очень жаль, сэр, – складывая вещи в саквояж и беря в руки шляпу, пробормотал доктор. – Его ожоги не совместимы с жизнью. Я сделал все, что мог, в этой ситуации. Но я не Господь!

– Да-да, мы все понимаем, – похлопав его по плечу, отозвался Брендан. – Спасибо, что вы так быстро отозвались на мою просьбу. Идемте, я провожу вас.

– Примите мои самые искренние соболезнования… и предайте слова утешения миссис ОʼБрайен. Какая трагедия… Я надеюсь, что она стоически переносит горе. Если хотите, то я могу прописать капли или настойку. Они помогут ей восстановить нервы и вернуть сон.

– Вам не о чем волноваться. Моя жена, хотя и испытывает душевные муки, спит неплохо. Если что-то понадобится, то я дам вам знать.

Проводив доктора, Брендан поднялся к жене, которая, облачившись в черное платье, сидела подле окна и немигающим взором смотрела в темноту.

– Он будет жить? – не поворачивая головы, поинтересовалась Мавелла у мужа.

– Мне очень жаль… но твой зять умер, дорогая. Ни одно светило в мире не смогло бы ему помочь. Прости за скорбные вести.

– Господи, – женщина закрыла руками лицо. – В моем прекрасном, замечательном, гостеприимном доме два трупа. Какой ужас! Но еще ужаснее то, что две недели назад я говорила тебе, что собираюсь окончательно поставить точку в бесконечной семейной ссоре, раз и навсегда расставив все на свои места. Все так и произошло! Ты понимаешь? Я вышла победительницей в нашей войне с ней. Но какой ценой? Боже! Это я виновата в ее смерти!

– Не говори глупостей, дорогая, – обняв жену за плечи, ответил мужчина. – Это же не ты подпалила ей платье.

– Да, разумеется, но это была моя идея – перенести ужин на лужайку, хотя можно было организовать обед в доме. Это я приказала принести факелы и осветить дорожку, ведущую к дому. Это я велела выпустить собак погулять, пока не начался дождь. Как страшно! Я… я убийца! Гореть мне в Аду.

Молодая женщина расплакалась. Несмотря на то, что Меви ненавидела старшую сестру, она не желала ей такой мучительной смерти. Все их ссоры, разногласия, придирки и размолвки казались сейчас такой нелепицей, высосанной из пальца.

– Но самое печальное то, что я не успела попросить у нее прощения, – продолжила Мавелла сквозь слезы. – А я порой так дерзила ей, задирала, старалась больнее уколоть… мне так стыдно. Хотя, сказать по правде, я уже и не помню, кто из нас начал вражду.

– Она все равно не простила бы тебя, и ваши… назовем это разногласиями… с каждым годом все усиливались бы, превратившись в огненную бурю.

– Ох, прошу тебя, не напоминай о страшном сегодняшнем дне! – взмолилась женщина. – Меня до сих пор преследуют душераздирающие крики сестры, а в носу стоит тошнотворный запах горелого мяса.

– Я к тому все говорю, что нельзя прощать тем, кто не умеет прощать, – встав возле окна, продолжил разговор Брендан. – Долгие годы я наблюдал за вами со стороны. Вы были совершенно разными – и внешне и внутренне, а отсюда и недопонимание. Такое часто случается в семьях, где балуют младших и игнорируют старших. Кэтлин не повезло, только и всего. Ты ни в чем не виновата, милая. Не надо себя корить. Так уж сложилась жизнь.

– Но она была так молода… недавно вышла замуж… Кэтлин всегда мечтала найти достойного мужа, чтобы стать выше меня по статусу, родить сына. У нас же две дочки, хотя мы так надеялись, что появится наследник. Какое ребячество! Кому нужна была эта междоусобная война?

– По всей вероятности, – немного помолчав, проговорил мистер ОʼБрайен, – она не могла простить того, что у тебя есть все: дом, муж, дети, уважение в обществе, таланты, а у нее нет. Зависть – вот причина трагедии, разыгравшейся в нашем доме. Обычная жгучая зависть и непомерное тщеславие погубили твою сестру. Так что не мучь себя, ты ни в чем не виновата.

– Ты так считаешь? – Мавелла подняла заплаканное лицо.

– Я уверен. Не огонь, так дух соперничества свел бы Кэт в могилу… Пойдем немного поспим. В ближайшее время у нас будет много дел, надо набраться сил.

Последующие два дня прошли словно в тумане для миссис ОʼБрайен: бесконечные письма, на которые ей пришлось отвечать, необходимые приготовления к похоронам, общение с полицией и репортерами, пронюхавшими о трагедии, и многое другое, о чем молодая женщина постаралась тут же забыть, едва за ней закрылись двери фамильного склепа, ибо она хорошо помнила слова какого-то мудреца: «Огромная беда вылупляется из маленького несчастия, как гадюка из яйца».

После похорон хозяйка дома замкнулась в себе. Она перестала выходить в парк (как любила делать это раньше), играть с детьми и собаками. Мавелла отклоняла приглашения соседей, ссылаясь на траур, не принимала никого у себя по этой же причине. Более того, убитая горем женщина отказалась спускаться к завтраку и ланчу, предпочитая оставаться в своей комнате почти до самого обеда. Да и во время вечерней трапезы Мавелла была молчалива и задумчива, частенько невпопад отвечая на вопросы детей и супруга. Видя подавленное состояние жены, Брендан принял решение отправить малышек к своей тете в Лондон. Но после их отъезда эмоциональная напряженность в доме только усилилась.

– С тобой все хорошо? – спросил мистер ОʼБрайен жену, когда та, несмотря на теплую погоду, приказала растопить в библиотеке камин. – Ты заболела? Может, вызвать врача?

– Чтобы он потом констатировал мою смерть? Нет, спасибо, – чужим голосом проговорила Меви, нервно перебирая тоненькими пальчиками подаренное мужем ожерелье, которое снимала теперь только на ночь.

Супруг недоуменно посмотрел на нее, не зная, что ответить.

– О чем ты говоришь? – наконец промолвил он. – Я не понимаю тебя!

– Все ты понимаешь, – зло парировала молодая женщина. – Ты хочешь избавиться от меня, как избавился от Кэтлин.

– Ты… ты сошла с ума? – растерялся ее муж. – Услышь себя! Что ты говоришь? Я не мог убить твою сестру… мы же были в доме в то время!

– Ты всегда мечтал разделаться с ней, – упрямо повторила Мавелла. – Сначала с ней, а потом со мной и детьми… О, ты страшный человек!