— Там, в апокалипсисе, — уточнил Клаус. — Ты выбрал себе имя?

Пятый снова опустил голову. Клаус взволнованно поморщился, надеясь, что он не спровоцировал брата на новый поток эмоций. Он уже несколько раз успел пожалеть о том, что спросил, когда Пятый вдруг спокойно ответил:

— Нет, Клаус.

Четвёртый вздохнул.

— Ты так серьёзно отнёсся к предложению Грейс придумать себе имя, помнишь, старик? — он улыбнулся, взъерошивая ладонью волосы брата. — И ни одно не было достойно великого Пятого.

Мальчик фыркнул.

И снова закашлялся.

Клаус закатил глаза и вслепую нашарил в темноте платок. Терпеливо дождался, пока Пятый снова смог с ним говорить.

— Это было важно для меня, — усмехнулся он.

— Было?

— Для тринадцатилетнего ребёнка, который думал только о том, как бы доказать отцу, что он лучше других? О да, ещё как, — Пятый снова зевнул.

Клаус помолчал, надеясь, что брат всё же уснёт по ходу разговора.

— Но в апокалипсисе я бросил эту затею.

Клаус вздохнул.

— Не до этого было?

Пятый покачал головой. Он не торопился с ответом, подбирая слова. А до чего ему, собственно, было дело в апокалипсисе? Все его мысли занимал вопрос «что произошло?», плавно перетекавший в «как это исправить?». Он не задумывался, какой он человек, взрослея и, разумеется, меняясь характером. Он понимал, что где-то там, на задворках памяти, ещё остался тот маленький, глупый и импульсивный ребёнок, на которого он был до отвращения похож внешне. Только вот Пятый никогда не задумывался, во что этот самый ребёнок за бесконечные годы превратился.

Каким монстром он стал.

Ему не нужно было имя, потому что никто не говорил с ним. А после, став чудовищем, внушал страх всем, кто пытался, одним лишь номером.

— Зачем тебе самому имя, Клаус? — наконец, спросил мальчик.

Клаус удивлённо поднял брови, задумавшись.

— Ну, мне…

— Вопрос риторический, идиот, — буркнул Пятый. — Тебе нужно имя, чтобы остальные знали, как к тебе обращаться.

— Так, — кивнул Клаус, понимая, к чему ведёт мальчик.

— Я был один на протяжении сорока пяти лет, — прошептал Пятый, закрывая глаза. — И обращаться ко мне было некому.

Слова «разве что кроме Долорес» повисли в воздухе, хотя произнести их хотели оба брата. Только вот Клаусу совсем не хотелось смеяться над Пятым. Самому Пятому — подкармливать свою шизофрению.

— А теперь? Выберешь имя?

— Нет. Я слишком привык к номеру за пятьдесят восемь лет.

Сказав это, он снова зевнул. Уже в третий раз, и до Клауса, наконец, дошло, что это не от усталости, просто после срыва Пятому не хватает воздуха.

— Эй, тебе нужно постараться уснуть, — сказал Клаус. — Утром будет легче. По себе знаю.

— Превращаюсь в такого же эмоционально нестабильного придурка, как вы все? — насмешливо протянул Пятый и зарылся лицом в футболку брата, видимо, решив использовать его плечо вместо подушки.

— Ну, у тебя хотя бы есть оправдание типа «мне пятьдесят восемь лет, а я выгляжу как подросток», — пожал плечами Клаус, отвечая в тон брату.

Пятый согласно кивнул и тихо засмеялся.

Клаус замолчал, обдумывая, как теперь уговорит всю академию собраться. По крайней мере, в этот раз они не расползлись по всей галактике. Клаус нахмурился, соображая. Он что-нибудь придумает.

Наверное.

Пятый, казалось, приходил в себя. Клаус не отпускал плечи брата, обнимая, словно пытался возместить для него все сорок пять лет одиночества. Правда, Пятый явно испытывал его терпение, потому что то и дело, едва начиная проваливаться в тягучий сон, дёргался, не давая себе же самому покой. Чесал покрасневшую от слёз щёку или шмыгал носом, от чего всё тело — вымотанное, измученное — снова начинало трясти.

— Ещё раз почешешь свой нос, и я тебе его отрежу, — не выдержав, проворчал Клаус.

Пятый вяло пожал плечами.

— Он чешется, — как-то слишком доверчиво, совсем по-детски пожаловался он.

Клаус усмехнулся.

— Не мои проблемы.

Возможно, Пятый делал всё это нарочно — мешал себе. Не хотел засыпать, чтобы получить больше этого нового, непривычного тепла — в их семье вообще мало кому доставалась отцовская любовь, если не считать счастливого детства Пого. И они не были добры друг с другом, как принято в образцовых семьях. Харгривзы могли назвать себя лучшими из лучших, когда дело касалось спасения мира, но нормальной семьёй они явно не были. Клаус подумал ещё немного. Нет, пожалуй, мир они тоже нормально спасти не могли.

М-да.

Как-то это фигово выходило.

Клаус посмотрел на Пятого, который, закрыв глаза, всё же поддался тихой слабости. Он негромко сопел, медленно проваливаясь в сон. Как бы он не сопротивлялся своей усталости, она всё же определённо брала верх.

Манекен не в счёт — Пятый на самом деле был буквально один на протяжении полувека, и теперь Клаус, да и никто во всей несчастной вселенной не мог винить его в том, что он просто наслаждался заботой своего брата. Просто был благодарен за то, что они живы и рядом. Клаус крепче обнял Пятого, мельком подумав, что этот засранец наверняка скучал по ним всем в своём апокалипсисе. Может, он бы и не признался в этом, разве что понимал сам на подсознательном уровне.

Когда Пятый, наконец, отключился, Клаус осторожно переложил его на свою подушку. Он поднялся на ноги, намереваясь всё же выпить свой заслуженный стакан воды. Подумав, принёс ещё один стакан для Пятого и поставил возле дивана.

Да, завтра он определённо начнёт с Вани. Бен бы сказал, что так правильнее всего. Ваня всегда была привязана к Пятому больше других. Есть шанс, что она захочет ему помочь. Что она согласится на их идею.

Проснувшись, Клаус возненавидел себя за то, что согласился уступить место на диване брату. После сна в кресле в неудобной позе шею ломило. Клаус с досады вздохнул и начал вертеть головой, надеясь прогнать одеревенение и неприятные покалывания. Поморгав несколько раз, он повернулся.

Лежавший на диване брата Пятый ещё спал. Его лицо всё ещё было красным и уставшим, а синяки под глазами стали темнее обычного из-за ночных переживаний. Пальцы на вытянутой руке то и дело нервно подрагивали. Видимо, нос у него с непривычки всё ещё был заложен, судя по тому, что теперь мальчик едва слышно похрапывал. Клаус недовольно покачал головой и осторожно опустил руку на лоб брата. Пятый, не просыпаясь, подался вперёд за холодной ладонью. Клаус медленно наклонил руку, заставляя Пятого повернуться на бок, чтобы перестать храпеть.

Подушку он, пожалуй, сожжёт в одном костре с платочком: вдруг Пятый и её тоже заслюнявит.

Клаус потянулся за стаканом воды, оставленным рядом с диваном, и вздрогнул, услышав стук в дверь. Сделал вид, что не услышал.

Поперхнулся водой, когда стук настойчиво повторился. Обречённо застонал и пошёл к двери.

Клаус не сразу увидел, кого принесло в воскресенье утром, потому что, открывая дверь, был слишком занят тем, что тёр глаза. Он совсем не выспался, и теперь заочно ненавидел человека, стоявшего у него на пороге.

— Доброе утро, Клаус, — насмешливо улыбнулась Эллисон.

Четвёртый тяжело вздохнул. Третья выглядела явно обеспокоенной. Возможно, у неё ночь тоже выдалась не из приятных. Она спала? В их семье хоть кто-нибудь вообще спит?

Подумав о сне, Клаус понял, что всё ещё трёт глаз, поэтому опустил руку. Нехотя.

— Пятый дома? — спросила Эллисон, заглядывая в квартиру.

Клаус кивнул.

— Проходи, — впустил сестру он. — Только потише, он ещё спит.

Эллисон нахмурилась.

— Сейчас одиннадцать, — проговорила она.

Клаус, думавший, что сейчас было максимум часов семь утра, удивлённо округлил дотёртые до красноты глаза, но ничего не сказал.

— Не думала, что он такой соня, — проворчала Эллисон, недовольно скрещивая руки на груди.

Клаус пожал плечами и указал на диван в подтверждение своих слов.

— Поговорим лучше на кухне или в его комнате? — предложил он. — Дадим старику поспать нормально.