— Мы их, конечно, не стали наказывать, — замечает сестра.
По её интонации Лось понимает, что наказывать детей настоятельно рекомендуется ему, и вообще какой же он воспитатель, если не проводит с юными сорванцами, по меньшей мере, трижды в день воспитательные беседы. Он важно кивает, ей на радость, и останавливается у нужной двери.
— Опять спит, — констатирует сестра, заглядывая в палату. — Ну и славно, сон лечит.
Лось провожает её взглядом, заходит внутрь. Встречают его сияющая белизной, как и весь Могильник, палата, и тихий монотонный бубнёж диктора, раздающийся из включённого радиоприёмника. Лось проходит ближе к кровати, на которой устроился пациент. Садится на краю и чуть улыбается. Конечно, будить больного жалко, но пришёл он сюда с целью передать привет от Кузнечика лучшему другу, а это вам не абы что, это миссия важная.
— Слепой, — он наклоняется над спящим и ласково гладит его по волосам. — Подъём, малыш.
Мальчик просыпается тут же. Широко распахивает глаза и поднимает голову, нервно дёргаясь от звука знакомого голоса. Лось тихо смеётся.
— Не пугайся так, — успокаивает он. — Просто зашёл посмотреть, как ты тут.
Слепой кивает и садится на кровати. За тот месяц, что он здесь, Лось навещает его уже в четвёртый раз. Он почти такой же особенный, как Кузнечик.
Которого, правда, навещали в Могильнике почти каждый день, но кто считает?
— Я в порядке, — отчитывается Слепой, растирая глаз костяшками пальцев.
Конечно, в порядке. Причём в самом лучшем. Он слушает, что говорят ему медсёстры, не создаёт проблем. Смерть вот вчера рассказывал, как сильно расстраивало Лося поведение Волка, когда тот лежал в Могильнике. А Слепой всё делает правильно и не беспокоит лишний раз своего старшего.
На его плечо ложится чужая ладонь, тепло от которой доходит до самого сердца.
— Кузнечик просил передавать тебе пламенный привет. Так и сказал, передать быстрее, пока не остыл.
— Его колотят? — тут же вскидывает голову Слепой, чуть хмурясь.
— Крупных драк без тебя не было. Не переживай, — Лось усмехается. — Ты не пропускаешь ничего интересного. К тому же, Волк никого к нему и близко не подпускает.
По лицу Слепого пробегает тень недовольства, которую опытный глаз воспитателя улавливает сразу. Лучший друг в понимании маленького собственника это единственный друг, а здесь собственников целых две штуки.
— Мне доложили, что ты вчера убежал, — торопится перевести тему Лось. — Перепугал медсестёр.
Слепой честно кивает.
— Ну и зачем? — воспитатель с любопытством щурится.
— Смерть здесь со скуки дохнет, — резонно объясняет свое поведение Слепой. — Рыжую выписали, а ему даже вставать лишний раз не дают.
Лось напряжённо думает, как этот ребёнок всегда оказывается в курсе того, что происходит в стенах Дома, если большую часть времени он, по словам медсестёр, спит и слушает радио, которое ему за примерное поведение, судя по всему, и выдали.
Слепой пожимает плечами.
— Мы просто вальс танцевали, а сестра Агата разверещалась так, будто стол подожгли.
Лось скептически хмурится.
— Вальс, — повторяет он.
Слепой снова кивает.
— Он захотел. Устал лежать всё время.
Кажется, у Слепого на всё есть причины, причём неоспоримые.
— Больше так не делайте, — строго говорит Лось и тут же осекается, по лицу ребёнка понимая, что после этих его слов он и на километр к Смерти не подойдёт. — Я имею ввиду, пока он не поправится. Он только пару месяцев как встал на ноги, для него опасны любые нагрузки, особенно…
— Я вёл.
Лось запинается о свои же слова. Какое-то время он предоставляет говорить диктору замолкающего на фоне радио, потом обречённо переспрашивает:
— Что, ещё раз?
— Я вёл. Ну, в вальсе. Так что никаких нагрузок не было, — повторяет Слепой.
— И куда ты его вёл? — безнадёжным тоном уточняет Лось.
— Я не знаю, — честно признаётся Слепой.
Лось обречённо вздыхает. Ну да, действительно, с чего бы медсёстрам поднимать панику? Ох уж эти взрослые, вечно поднимают суету из ничего.
— Мебель посшибали? — спрашивает он.
Слепой думает перед тем, как ответить, какой из возможных ответов расстроит взрослого меньше всего.
— Немного, — отвечает он наконец.
========== 37. Боишься (Македонский, Сфинкс, Слепой) ==========
— Ты боишься Слепого?
Сфинкс нависает надо мной, и я непроизвольно закрываю глаза, словно бы и впрямь от страха. Он лишь наклоняется ближе. Не пытается вытащить из меня признание, не пытается напугать. Только помочь. Всматривается своими тёплыми кошачьими глазами, словно бы говоря, хоть и не вслух:
«Брось, Македонский, я же не желаю тебе зла».
Его взгляд пристальный, чувствую, словно он проникает под кожу и скребется, добираясь до самой души. Я убираю руки от глаз, невольно поднимаю подбородок. Он зачаровал меня, приклеил сердцем к себе своими разговорами, своим голосом, и будет жестоко отвечать ему обратным.
— Ну так боишься?
— Да! — выпаливаю. Голос хрипит, но он всегда подводит, когда волнуюсь.
Не то чтобы это правда. Не боюсь я Слепого, по крайней мере, не в том смысле, в каком это видит Сфинкс. Но я и не вру. Слепой меня пугает. Пугает тем, что всегда молчит, а я знаю, что порой может таиться за молчанием. Пугает тем, что пропадает ночами, и я слышу, вижу его во всех коридорах сразу, будто он и не человек вовсе, а растворившийся по Дому ночной сквозняк.
Я вижу, как он возвращается по ночам, когда пытаюсь помочь кому-нибудь с кошмарами. Сфинкс запретил чудеса, но я оправдываю свои опрометчивые поступки для себя, чтобы было спокойнее. Говорю себе, что это только помощь. Такая малость, которую я могу дать им в благодарность.
А Слепой видит чужие сны. Как — я не очень хорошо представляю, не думал, что от рождения незрячим вообще что-то снится. В ту ночь, в первую ночь, когда я застал его, а он — меня, он подошёл ближе. Опустился на колени на пол рядом с кроватью, у которой я тихо шептался с чужим кошмаром. Не знаю, как Слепой понял, где я. Я не спросил: было ясно, что он всё равно не ответит. Даже если захочет.
Он опустился рядом со мной. Задумчиво поковырял ногтем и так уже раскорябанную до крови губу и вдруг просто пожал плечами:
— Знаешь такое чувство, когда кому-то должен? — сказал он. — Я его не люблю. Не привыкай к нему.
Я поднял голову, глядя на спящего над нами Табаки с его кошмарами, и кивнул. Слепой всегда изъясняется так странно, полутонами. Но, кажется, я действительно тогда понял, о чём он говорит. Я запоздало сообразил, что ошибся, кивнув, и пробормотал неловкое «да».
— Пойдём спать, — он поднялся и подтолкнул меня в спину, видимо, чтобы я встал вслед за ним. — Предоставь чудеса ангелам, Македонский. И спускайся на землю.
Я не боюсь Слепого.
Но Сфинкс ждал от меня именно такой ответ, да и то, что я испытываю на самом деле, вряд ли можно облечь в более простые слова.
— Он меня пугает, — я всё же пытаюсь объяснить.
Выходит до отвратительно глупо и неправдиво. В одно слово нельзя уместить то, что вертится на языке и тонет в тысяче слов. Сфинкс выпрямляется и отстраняется от меня. Чуть наклоняет голову вбок, смотрит с кривой усмешкой на губах. Мои вот дрожат. Сфинкс недоволен, хотя я и сказал то, что он хотел услышать. С чего бы мне бояться Слепого, разве он не так же добр ко мне, как другие?
— Напрасно, — мягко говорит Сфинкс. — Я так и подумал. Ты его сторонишься. Осторожничаешь.
Я не отвожу взгляд. Держу голову прямо, подбородок чуть выше, глядя в глаза.
— Тебе не следует бояться Слепого, — замечает он. — Он не самый эмпатичный человек, но никогда не причинит вреда кому-либо из стаи.
Уголок моих губ дёргается. Непроизвольно. Я не могу похвастать наблюдательностью Шерлока Холмса, но только сложно не уловить в этих вибрациях нотку вранья. Сфинкс с одобрением кивает.
— Табаки угадал насчёт тебя, — соглашается он. — Ладно, я приврал. Кому-либо, за исключением Чёрного. Но, согласись, он сам напрашивается?