И тут же кусает язык, потому что новенький он не только в комнате, но и в Доме. Вопросы, конечно, это святое, но авторитет вожака, наверное, стоит уважать. Кто знает, что за это могут сделать?

Убить, конечно, не убьют, но мало ли.

Табаки с умильной улыбкой подтыкает добравшемуся до него Слепому одеяло по самый подбородок и одновременно от него защищается, потому что Слепой возмущённо отмахивается. Сфинкс прячет смех в подушку и смотрит на повернувшегося к ним Лорда, решившего в своей злости всё же не пропускать такой цирк.

— В тесноте да не в обиде, — напевает Табаки и оставляет, наконец, Слепого в покое. Поворачивается к Курильщику и важно поднимает палец. — А ты считать не умеешь. Я думал, Фазаны все гении математики.

Сам Слепой тем временем, с чувством выполненного долга разбудить всю комнату, с довольным видом зарывается носом в подушку, чтобы уснуть, наконец, пригревшись под тёплым одеялом.

— Курильщик, спать всем мешаешь только ты своими вопросами, — замечает Сфинкс, принимая эстафету от Табаки. — А Слепой вон вообще молчит.

— Конечно, — бурчит Курильщик, укладываясь обратно. — Распихал всех, и теперь молчит.

Сфинкс, который только что ругался на Слепого со своими «я же говорил», недовольно пихает Курильщика под ребра. В отличие от Слепого, нарочно.

Лорд тихо ржёт, довольный таким представлением.

— Я случайно толкнул. Извини, — примирительно говорит Слепой, своим равнодушным тоном раздражая Курильщика только больше.

Но запасных рёбер у него нет, поэтому он молча проглатывает чужие извинения под строгим взглядом Сфинкса.

— Если ты не можешь уснуть, — тут же активизируется Шакал, — я знаю отличную колыбельную про мишку, лису и зайку!

Курильщик подозревает, что колыбельная может оказаться не такой невинной, как звучит в описании, ибо научен горьким опытом, что описания всегда врут. Поэтому он очень пытается снова сделать вид, что его не существует, пряча голову, как страус, в ворох одеял.

Табаки это, правда, не останавливает, и он уже воет во всю глотку о кровожадных зверушках.

— А потом придёт медведь и утащит ножки треть, — загробным голосом выводит он, видимо, искренне веря в то, что именно такие колыбельные надо петь непослушным деткам.

Судя по доносящимся с отдельных кроватей храпу и сопению, к колыбельным Шакала в их стае давно привыкли. Курильщик затыкает уши пальцами, пытаясь создать хоть крохотный островок тишины, потому что Табаки в его кровавых подробностях уже не остановить.

Лорд, как ни странно, даже не просит его заткнуться.

— Где ты нахватался этих пошлостей? — возмущается вместо него Сфинкс, и Табаки гордо расплывается в улыбке.

— Я так рад, что ты спросил, — говорит он, и Курильщик только отстраненно думает, почему всем в этой стае можно задавать вопросы, а ему нет.

— А можно ты лучше просто допоешь и ляжешь обратно? — неуверенно просит Курильщик.

— Как я могу отказать состайнику, — искренне негодует Табаки. — Когда он так тянется к знаниям?

— Вы спать сегодня собираетесь? — вяло бурчит Слепой, не отрывая голову от подушки.

Курильщик от такой наглости задыхается сразу всеми своими вопросами, озвученными и неозвученными. Табаки послушно замолкает и тихо хихикает.

В наступившей долгожданной тишине Сфинкс недовольным голосом заявляет Слепому, что, в принципе, ничего другого и не ожидал.

========== 35. Зелёные (Слепой, Сфинкс, изнанка) ==========

Комментарий к 35. Зелёные (Слепой, Сфинкс, изнанка)

“Чуть погодя он встаёт и выключает свет. Мы оказываемся в кромешной темноте. Но ненадолго. Крупные звёзды проступают на чёрном бархате ночи. Если приглядеться, они разноцветные. Я отодвигаюсь от стола и закидываю ноги на перила. Слепой облокачивается о них. Мы сидим молча и смотрим на звёзды.”

Звёзды здесь совершенно другие.

Сфинкс пытается найти хоть что-то знакомое. Хоть одно из созвездий, известных ему со времен, когда Табаки ушёл с головой в астрологию, астрономию и набивание шишек в коридоре возле спальни: все развлечения, через которые видно звёзды.

Небо переливается, дразнит своими ненастоящими, словно призрачными огоньками и стремительно темнеет, сгорая на горизонте. Сфинкс молчит слишком долго, переваривая, осмысливая то, что сказано, и то, что услышано. Слепой смотрит на небо и, кажется никуда не собирается пропадать. Послушно сидит рядом, прислонившись затылком к чужому колену. Тоже молчит и тоже смотрит на звезды.

Только для него каждая из подмигивающих озорниц в небе — знакомая.

Обдумывая собственные слова, Сфинкс крутит их на языке, снова и снова пробует на вкус. Он сказал то, что думает. Он же не виноват, что для Слепого реальность — здесь? Только вот завести разговор снова — боязно. Слепой прижимает обмотанную полотенцем руку к груди, как раненное животное, и Сфинксу до ужаса хочется спросить, совсем ли всё плохо, но он не спрашивает. Боится сказать хоть что-то, боится, что слово потянет за собой слово, и в этих новых словах Слепому всё же удастся его уговорить. Удастся сыграть на паранойе старого друга, слабые места которого он знает слишком хорошо. Слепой всегда умел заставить его слушать, но больше всего в этом раздражало то, что он не прикладывал для этого никаких усилий.

По этим звёздам Сфинкс не может понять, северное над ними небо, южное или ещё какое-то. Да и пёс его знает, если честно. Ему надоедает гадать, и он опускает взгляд. Глаза привыкают к покрывающей воздух темноте, и Сфинкс замечает, что Слепой уже не считает знакомые ему звёзды. Повернув голову к нему, смотрит внимательно. Устало и из-под прикрытых век, взглядом человека, на которого ответственность взвалили сразу за судьбу всего Дома.

— Что? — спрашивает Сфинкс.

— Глаза у тебя зелёные, — вдруг говорит Слепой и криво ухмыляется этой своей раздражающе знакомой улыбкой психопата.

Сфинкс устало вздыхает. Слепой бы до скончания времен припоминал ему его паранойю и подозрения. Только времени у них больше нет. Они оба понимают, что здесь, на Изнанке, бесконечные молчаливые часы выливаются в болтливые секунды последней ночи в Доме.

— Табаки им оду посвящал. Пока у нас не появился Лорд, — вдруг тихо припоминает он.

И улыбается. Мягко и спокойно, прикрывая глаза и взвывая к добрым воспоминаниям. Собранные в непривычно аккуратный хвост волосы растрепались, а стылый взгляд мёртвых огоньков не вперяется в чужую душу бирюзовых кошачьих глаз. В темноте и мигающем свете — звёзд или светлячков, кто ж его знает — он кажется снова таким своим и таким родным, что Сфинксу на мгновение кажется, будто он просто сдался. Может, не принял его выбор, но уступил, и теперь пытается сделать хоть что-то, чтобы прощание с тем, с кем вырос бок о бок, не было таким тягучим и мучительным.

Сфинкс почти убеждает себя в этом.

И почти забывает, что Слепой из тех, кто предпочитает срывать болючий пластырь разом.

========== 36. Вальс (Слепой, Смерть (упоминается), Лось) ==========

— Чудесный ребёнок, — говорит сестра Агата, провожая воспитателя в палату. По длинным коридорам, вдоль многочисленных дверей. — Очень тихий, самый спокойный из всех, что у нас были.

По её опыту, честно говоря, если ребёнок не переворачивает кровати, столы и стулья, не пытается поджечь палату и не сбегает прятаться от врачей, нервируя персонал, он автоматически становится всеобщим любимцем.

— Доктор ему радиоприёмник настроил, а то ведь остальные книжки хотя бы читают, вот чтобы тоже не скучно было, — продолжает ворковать она. — Целыми днями слушает. Умничка. Только вчера нас расстроил, — качает вдруг головой и разочарованно вздыхает.

— Что натворил? — обеспокоенно спрашивает Лось.

Медсестра гордо поднимает подбородок, довольная произведённым на воспитателя эффектом.

— Сбежал из своей палаты, искали всем персоналом, — с ужасом в голосе делится она. — Нашли там же, где его малыша-приятеля. Всех их тянет к нашему Жильцу.

Лось ухмыляется. По бесконечной болтовне сестры Агаты он уже понял, что Жильцом в этих стенах прозвали Смерть, который пару месяцев назад перешёл в этот ранг из «Не-Жильцов».