Однако в том, что ее чувства изменились, сомнений не было. Она ходила грустная, задумчивая и совсем перестала дерзить. А смотрела так ласково, что у Кости сердце замирало. Но ничего, время еще есть — последняя неделя сессии — пусть пострадает немножко. Одно его смущало — как бы эти придурки опять не заявились, пока его нет. На отца надеяться не стоит — это был для него героический рывок, после которого он отлеживался несколько дней в постели. Часто он подобное проворачивать не сможет. Так что Костя взял с малявки обещание, что при малейшем шуме она запрется дома и сразу вызовет полицию, а потом наберет его. И он приедет из города, наплевав на все. Потому что она — его. Его маленькая, противная, вредная козявка, его ведьмочка из Зазеркалья, его боль и радость. Бывает же такое, что люди предназначены друг другу? Теперь он был уверен, что бывает, и у них с Алиской без вариантов. Сколько нервов она ему растреплет — наплевать. Все равно она ему нужна. Крохотный, тощий комочек счастья. Упрямая коза, девочка-одуванчик. Любимая малышка.

Эта последняя неделя тянулась бесконечно, душа сержанта Васильева рвалась в родную деревню, к глупой девчонке. На последний экзамен он пришел уже с вещами, а как только сдал — всего лишь на удовлетворительно, потому что башка думать отказывалась — рванул на автовокзал. Одногруппники собирались отметить окончание сессии, звали его в кабак, но это Костю совершенно не интересовало. Он мчался к своей ведьмочке.

Алиса встретила его на подходе, даже из калитки вышла на дорогу. Бросилась обнимать, мокрого, потного, пыльного.

— Да подожди ты, — бормотал он хрипло, конечно, вовсе не желая ждать, на самом деле, — дай хоть переодеться.

— Я сама тебя переодену! — заявила козявка нахально, отчего у Кости в глазах потемнело.

А Алиска ничтоже сумняшеся взялась за края его майки потянула вверх. Он послушно поднял руки, чувствуя, как живот наливается огнем, а ноги слабеют.

— Готово! — захихикала козявка и побежала на свой участок, держа в руках Костину футболку.

Он со смехом помчался следом, поймал девчонку, стал пересчитывать ей ребра. Она визжала и извивалась, как уж на сковородке. Но не сопротивлялась, не отталкивала… В конце концов, Костя скрутил ее своими здоровенными лапами, прижал к себе, уткнулся в пушистую шоколадную шевелюру. Как сладко она пахла…

— Как это тебе, вообще, в голову пришло — стать военным? — спросила Алиса, теребя тонкими пальчиками полевой цветочек. — Мне кажется, это такая странная профессия…

— Еще бы! — усмехнулся Костя, с наслаждением наблюдая, как легкий ветерок играет с ее темными кудряшками.

Он больше никуда не торопился, потому что чувствовал себя на своем месте. И даже до сих пор ни разу не поцеловал свою маленькую глупышку. Ждал, когда она сама созреет. И знал, что ждать осталось недолго: Алиса часто и подолгу засматривалась на его усы и губы, потом слегка встряхивала пушистой головой, чтобы отогнать наваждение. Обнимать себя позволяла безропотно — и то же ожидание во взгляде, что у него в душе. Что ж, посмотрим, кто раньше сдастся…

После взаимного радостного приветствия Костя принял душ, переоделся — без майки, конечно — и Алиса накормила его пирогом с грибами и сметаной. А потом они пошли гулять в яблоневый лес, предусмотрительно прихватив с собой покрывало. Костя лег, подложив руки под голову, Алиса уселась рядом по-турецки, так что их бедра соприкасались.

— Мне бы она тоже казалась странной, — сказал Костя, — если бы я был такой мелкой и беспомощной козявкой.

— Ты преувеличиваешь мою беспомощность.

— В самом деле? Давай проверим!

— Как? — сразу испуганный блеск в огромных глазищах.

Костя молниеносным движением приподнялся обхватил Алису на уровне солнечного сплетения так, чтобы и руки зажать, и повалился обратно на спину вместе с ней. Она пыталась высвободиться, поводя худенькими плечиками и трогательно, тоненько кряхтя. Костя весело рассмеялся:

— Ну как? Все еще не чувствуешь себя беспомощной?

Он обнимал ее аккуратно — не сдавливая, а просто держа в кольце рук, и потому козявка возомнила о себе невесть что:

— Что-то слабовато ты меня сжимаешь, я почти ничего не чувствую!

Взыграла природная вредность! — с досадой подумал Костя и чуть усилил давление:

— А так?

Малявка охнула, но отважно замотала головой:

— Ерунда! Недостойно защитника Отечества…

Костя ухмыльнулся, напрягся еще больше — самую малость. Вредная ведьмочка из Зазеркалья стала хватать ртом воздух, но о пощаде не попросила.

— Ты беспомощная, как ребенок, — покачал головой Костя, — но упрямства и безрассудства хватит на четверых мужиков…

И разжал объятия. Алиса уперлась тонкими ручками в его грудь, уставилась на его губы в упор, но вслух пробормотала:

— И это все, на что ты способен?

— Малыш, я тебе ребра могу сломать — не стоит заходить в играх так далеко, даже в угоду собственному упрямству.

Алиса вдруг положила пушистую, сладко пахнущую голову ему на грудь и тихо спросила:

— Так что там с профессией?

Костя с удовольствием погладил мягкие курчавые волосы.

— Все мальчишки мечтают стать военными…

— Но ведь не все становятся…

— Да, к призывному возрасту многие теряют силу намерения. А я, вот, как-то сберег.

— Там тяжело жить — в военном городке?

— В каком смысле — тяжело? Гоняют по плацу и стреляют по пяткам? Нет.

— Ну, изоляция…

— Можно подумать, ты не в изоляции живешь… За ограду-то не выходишь никогда.

— Это в деревне. Опасаюсь деревенских приставал. А в городе у меня подружки есть. И магазины еще, для рукоделия.

— Можно ведь все по интернету заказывать, наверное?

Алиса неопределенно вздохнула, потом приподнялась на локтях, как будто хотела проверить что-то в его лице. Костя улыбнулся ей:

— Что? Всё-таки сбрить усы?

Малявка покраснела, сползла с него, села рядом. Смешно. 25 лет человеку, а как будто не целовалась никогда. Опять принялась теребить травинку, кусая губы. Долго молчала, а потом решилась спросить:

— Ты когда уезжаешь?

— Завтра утром. Поезд из города в полдень.

— Уже? — ахнула Алиса. — Я думала, ты еще недельку пробудешь…

— Я больше месяца отпуск по учебе взял, еще ведь ехать несколько дней…

— А когда… тебе в следующий раз отпуск дадут?

— Это сложный вопрос, много от чего зависит, в том числе от ситуации накануне отпуска. Но думаю, месяца через 3–4, вряд ли раньше.

Алиса опять печально вздохнула. Костя сел, взял ее за руку:

— Ты можешь приехать ко мне… в гости.

Но она ничего не ответила. Они гуляли долго, до темноты, обсуждая все подряд, но больше не касаясь своих отношений и предстоящей разлуки.

На следующее утро Алиса пришла к Косте сама, принесла подарок — какое-то замысловатое сооружение, состоявшее из круглой основы и намотанных на нее разноцветных нитей, которые сплетались в подобие паутины. Вниз свисало несколько тесемок с кистями.

— Это ловец снов, — пояснила девушка, передавая Косте необычный подарок. — Его надо повесить у изголовья кровати. Он задерживает в своей паутине плохие мысли и сны, а на рассвете они улетучиваются. Чтобы тебе снилось только хорошее.

Костя улыбнулся, принял ловца, скользнув пальцами по тонким девичьим ладошкам, отложил его на стол и вернулся к ее рукам. Мурашки бежали по коже от этих прикосновений, сердце рвалось из груди.

— Алис… — шепнул Костя, и она приникла к его груди, обвила шею руками, уткнулась лицом в плечо.

Он погладил ее по голове, запустил пальцы в мягкие волосы и вдруг почувствовал, что майка на плече намокла. Оторвал глупую козявку от себя, посмотрел в огромные грустные глаза — и не стерпел. Стал целовать, собирая соленую воду с ее лица губами и усами, пока не добрался до жадного пылающего рта. И переселился в другую Вселенную. Где нет ни времени, ни пространства — ничего. Только этот чувственный, отчаянный поцелуй, лишь усиливающий голод. Безумный, нестерпимый голод по ее глазам, губам, запаху… В какой-то момент Алиса тихонько застонала. Костя не без труда оторвался от нее и хрипло прошептал: