– И это тоже верно. Всего хорошего, – и вышел вон.

А за ним потянулись остальные.

Оставшись один, я подошёл к несчастному парню и поправил простыню на нём. Неслабый Вито ждёт сюрприз, когда они вырастят клон этого парнишки. Что ж, хоть так отомстит им за свою смерть. И это если у них вообще что-то выйдет из их безумной затеи. Из клеток крови вырастить клон… не думаю, что это возможно. Наверное, если бы это в действительности была кровь Тани, я не позволил забрать её и неважно, верю я в то, что из этих клеток возможно вырастить клон или нет, я не позволил бы к ней прикоснуться и пусть они расстреляли бы меня здесь или просто свернули бы шею, но я не позволил бы, потому что перед этим покромсал бы их ножами и пилами, имеющимися здесь в изобилии…

А сейчас я отправился в свой кабинет, чувствуя себя окончательно обессиленным, можно было бы отложить написание протокола, но я опасался, что кто-нибудь обнаружит, что «Таня» – это парень и тогда всё насмарку. Так что, чувствуя, что делаю это из последних сил, я закончил протокол и оправил его по электронной почте следователю. И только после этого поднялся из-за письменного стола, оделся, и, шаря по карманам в поисках сотового, позвонить Платону и встретиться с ним, чтобы рассказать с глазу на глаз, что происходит, и вместе подумать, как дальше быть, вышел в коридор. Вот тут меня и ударило…

Очнулся я уже в больнице. Надо мной склонилось грубое лицо с накрашенными губами и коричневой чёлкой над зелёными глазами, я не сразу понял, кто это, знакомое вроде лицо, но не могу вспомнить… А потом всплыла в памяти визитка «Ковальчук Галина Петровна, кардиолог, к.м.н. », когда я эту визитку видел? В прошлом году?..

– Валера, очнулся? Ну и хорошо… Ты чего же не ешь совсем, гипогликемия, едва не копыта не отбросил… Приступ аритмии случился, ты с этим больше не шути, работа, конечно, важная штука, но ведь могли и не довезти, и не откачать, ты что?

Откуда я её знаю, эту Галину Ковальчук?..

Но это всё ерунда, не важно, важно, что я понял, что Таня жива! Вот за эту мысль я уцепился. Жива, а значит и мне надо жить. Надо!

– Где я? – проговорил я, но получилось как-то не очень, в горле всё пересохло и заскорузло, говорить было сложно, даже больно.

– Где-где… в реанимации! – как-то радостно произнесла Галина. – Думали, не откачаем. Повезло тебе просто, рядом наши были, возле вашего морга, иначе, Валер… словом, беру над тобой шефство, Вьюгин.

Мне было всё равно, хочешь, бери шефство, главное, что Таня не умерла. Поэтому я заснул со спокойной душой.

А через несколько дней меня перевели в кардиологию, и тут я в первый же день, вернее, утро, и встретил Платона, радуясь редкой удаче.

Теперь мы сидели с ним рядом на этой скамье посреди кардиологического отделения, где никто не мог нас подслушать, и размышляли, что же произошло и как нам теперь поступить. Когда я рассказал о Вито, Платон бледнел, и мне казалось, его вырвет.

– А я, признаться, не очень и верил в то, что Таня рассказала тогда, показалось каким-то бредом. А то, что ты рассказываешь… вообще за пределами реальности. Что, думаешь, правда, клон создадут? – он посмотрел на меня.

– По мне так это невозможно. Но кто знает, какие там секретные разработки у этих медиков Вито. За большие деньги очень много чего можно сделать, – сказал я.

– А понять, что это не Таня они могут?

Я засмеялся:

– Ты знаешь, как показывает практика, самыми простыми, самыми примитивными анализами нередко пренебрегают. Они станут исследовать, только если возникнут сомнения, а у них нет ведь сомнений, что это твоя идеальная сестра.

Платон усмехнулся вбок, качая головой.

– Да уж… Ну то, что ты скрыл правду, что это не Таня, теперь назад-то не отыграешь? Тебя ж уволят, небось, – Платон посмотрел на меня.

Я отмахнулся возбуждённо, вообще экзальтированный какой-то стал.

– Да плевать на это, Платон. Если Тане надо будет вернуться, я официально заявлю, что подделал заключение о её смерти, так что… пусть хоть посадят, это не важно. Важно одно – она не умерла.

– Или умерла, но в другом месте, – проговорил Платон устало.

– Не имеет смысла подделывать чью-то смерть, если всё равно убиваешь человека, – сказал я. Хотя, вероятно, смысл найти можно, если знать, всё, что произошло.

И всё же Платон выдохнул свободнее после моих слов.

– А что насчёт Марка? – снова спросил я.

– Этого никто не скажет. Там… фарш, понимаешь? «Останки одного человека, мужского пола, в возрасте от восемнадцати до сорока»… ДНК не с кем провести, иначе, может, и сделали бы. А так… иного претендента не нашлось.

– А если… и он – не он?

Я посмотрел на него:

– Слушай, на это мне плевать, если честно. Но предполагать, что он жив не с чего, потому что, кто тогда это? Почему никто не заявил? Это не бомж, сразу скажу, чтобы отмести предположения, вообще сомнительно, что это не ваш Марк. Бомжи больные, беззубые, а это здоровый человек, молодой, зубы точно отменные… так что…

Платон выпрямился, откинувшись на стену, и уперся в неё затылком.

– А в квартире их осмотр был, там застали беспорядок, искали что-то, вроде не обокрали, не знаю, но всё было разбросано. Так следователь сказал мне, пока я заключение писал.

– Серьёзно? Но… хотя бы следов какой-нибудь борьбы или там… крови, не обнаружено?

– Нет. Крови – нет, а вот борьба там была или просто раскидали мебель, кто тебе скажет…

Платон вздохнул.

– Как говорил Ватсон: «запутанная история».

– Это не то слово, Платон. Ты… хотя бы отдалённо представляешь, кто мог сделать это с ними? То есть примем за истину то, что в могиле Марка Лиргамира покоятся всё же его останки.

– Думаю, это Вито…

– Викторов?

– Ну, по крайней мере, мать Марка и, возможно, даже Книжника убил он. Ну, то есть его люди.

– Нет, Платон, Книжника убил сам Марк, – сказал я.

Платон развернулся.

– Что?!

– Уж можешь мне поверить. Я бы доказал это, но машина Лиргамира теперь сгорела дотла, никаких больше доказательств нет.

– Так были?

– Были. Я своими руками снял следы чёрного лака с бампера и правого крыла его «вольво». И лак этот идентичен тому, которым был покрыт мотоцикл Книжника.

Платон вдохнул со свистом, возводя глаза горе.

– Твою ма-ать… это что ж он… в разнос пошёл Марк, – Платон провёл по волосам, качая головой. – Одержимый, я же говорил… Это даже хорошо, что он погиб, иначе… Иначе тебе, Валер, головы не сносить бы точно, если он Книжника… столько сделал для них и всё же… А знаешь, что произошло? Он его убил вместо тебя.

Платон повернулся ко мне.

– Чего? – спросил я, не понимая.

– Я тебе говорю. Он не ревновал к Книжнику, пока не появился ты, а тут… Таня стал меняться, это и мама наша заметила, сразу сказала мне, что, вероятно, ты появился. Просто Марк и не подозревал о твоём существовании, как я понимаю. Так что… придётся тебе теперь жить за себя и за того парня, как говориться. За Книжника.

Это было так странно, неправдоподобно и в то же время реально, потому что… мы ведь, действительно, с Таней виделись почти каждый день. Не думаю, что она так же часто видела Книжника. И если… выходит, Володя Книжник приказал долго жить именно мне? Это немного ошеломило меня. А я ещё ревновал и безумствовал от этого…

А Платон между тем, выдохнул, и проговорил измученным голосом:

– Ох, Валерка, ты не представляешь, что я пережил за эту неделю.

– Очень даже представляю, я… я вот не пережил, помер, – сказал я. Так что…

Он посмотрел на меня.

– Ты бы так не шутил вообще-то, – сказал Платон. – Во мне сегодня только водки около литра, не считая всяких там висков и коньяков с текилами, и всю неделю по пол-литра ежедневно пил, так что мозг у меня сейчас слабый, и так кажется, что я уже в белую горячку впал, когда ты появился…

– Да нет, правда, несколько минут был мёртвым. Вот теперь все и говорят, что у них тут коллега на работе помер, только не добавляют, что вернули. Так эффектнее получается.